Мать перестает штопать и пытается уложить его обратно.
- Ну ты же еще ходишь в коротких штанишках. Тебе рано думать о таких вещах.
Бобо стучит зубами, волосы у него мокрые. Он уже почти бредит.
- Тогда немедленно сшей мне длинные брюки. У него-то они есть!
- У кого - у него?.. - рассеянно спрашивает Миранда; ее мысли заняты совсем другим. Она поворачивается к двери и зовет служанку: - Джина! Джина!
- Хочу длинные брюки или хотя бы зуавские!
- Если будешь хорошо себя вести, я куплю тебе.
В дверях появляется Джина, и Миранда поспешно говорит ей:
- Пойди посмотри, не идет ли доктор.
Бобо, уже не в силах сдерживаться, продолжает свою исповедь:
- Она говорит: "Не посылай мне больше записок!" А я ее спрашиваю: "Почему?" Она мне отвечает: "Это уж мое дело".
Мать вновь поворачивается к нему:
- Теперь успокойся, ляг, и дай я тебя оботру.
- Записки я буду писать кому хочу и когда хочу.
Миранда берет тальк и присыпает белым порошком грудь и шею сына, который не умолкает ни на секунду.
- В Африку! Вот стану врачом и уеду в Африку! Тогда она узнает...
Наконец опускает голову на подушку и, не пытаясь больше унять дрожь, еле слышно бормочет:
- Ну и жара, наверно, сейчас в Африке!
15
Над Главной улицей висят длинные полотнища с надписью: "ТЫСЯЧА МИЛЬ" [традиционные в Италии автомобильные гонки]. На улице ни души. Но на балконы кое-кто уже вынес стулья. В окнах мелькают лица. И вот одновременно вдоль всей улицы зажигаются фонари.
Вдалеке раздается шум мотора. Он доносится со стороны арки Юпитера. Оглушительный, тревожный грохот нарастает с каждой секундой. Балконы и окна мгновенно заполняются зрителями; все в полной уверенности, что уже приближается первый гонщик. Но увы! Это всего лишь Черная Фигура, как всегда, гонит на сумасшедшей скорости по улицам, сопровождаемый свистом и бранью. Но теперь никто не отходит от окон. Люди переговариваются, окликают друг друга. Крики, возгласы, взрывы смеха. Многие уткнулись в газеты. За аркой, там, где начинаются поля, по обе стороны дороги толпятся люди, другие забаррикадировались за грудами прессованной соломы. Одиноко маячит на дороге фигура невысокого солдатика с трубой в руке. Он должен подать сигнал, когда вдали появятся фары гоночных машин.
На каменном балкончике в форме кубка, прилепленном к старому палаццо Главной улицы, устроились Бобо, Ганди, Жердь и Бочка. У них тоже газеты и карандаши, чтобы отмечать прохождение участников пробега. Бобо держит огромные карманные часы деда. Жердь и Бочка горячо обсуждают участников гонки.
- Я болею за Пинтакуду.
- Да твой Пинтакуда в подметки не годится Нуволари!
Бобо не участвует в этой дискуссии. Краешком глаза он следит за окном дома напротив, у которого стоит Нардини и разговаривает с юношей лет восемнадцати. Он курит и дает затянуться Нардини, которая кашляет от дыма, но весело хохочет.
Наконец до Главной улицы долетают звуки трубы: это сигналит солдатик, стоящий на посту за аркой Юпитера. Уже стемнело. Все люди, сопя и отталкивая друг друга, высовываются из окон и вглядываются в ночную темень. Сначала со стороны полей появляются какие-то мерцающие отблески, потом фары резко освещают арку и отбрасывают ее тень далеко вперед. Тень, удлиняясь, скользит по Главной улице к площади и надвигается на зрителей, облепивших окна и балконы. Темное пятно накрывает и ребят на трибуне-кубке. Но вот тень так же внезапно укорачивается и возвращается к подножию арки Юпитера; уже отчетливо видны фары первой машины, которая в мгновение ока проносится по Главной улице и с воем исчезает за Муниципальной площадью. Зрители на несколько секунд замирают, внимая грохоту мотора, который постепенно затихает в полях за мостом Акаба. И тогда собравшиеся снова начинают перекликаться, раздаются восхищенные возгласы. У окон, на балконах, на "кубке" - повсюду царит возбуждение.
- Кто это?
- Номер семьдесят семь!
Ганди, сверившись с газетой, кричит:
- Кампари!
Имя гонщика повторяют во всех окнах.
Бобо глядит на часы, потом громко зовет:
- Нардини! Нардини!
Девочка поворачивается к нему и досадливо хмурится.
- Хочешь, скажу точное время, когда он прошел?
- Мы знаем, - отвечает она равнодушным голосом.
Бобо с огорченным видом говорит Бочке:
- Запиши: одиннадцать часов двенадцать минут.
Вдали снова звучит труба. И опять тень арки стремительно растет, затем так же стремительно укорачивается. Еще один "болид" с грохотом проносится по Главной улице и исчезает в полях.
Раздаются оживленные комментарии зрителей:
- Девяносто первый!
- Кто это?
- Какой-то немец.
- На "мерседесе".
Бобо, облокотившись на борт кубка, не отрывает глаз от окна, в котором стоят Нардини с юношей. Они уткнулись в раскрытую газету. Чем они там занимаются? Может, целуются? Вот что мучает Бобо. Шум приближающейся гоночной машины его уже не волнует, А Нардини с юношей даже не думают опустить газету, чтобы взглянуть вниз. Красная гоночная машина въезжает на Главную улицу и так резко тормозит, что ее заносит в сторону. Останавливается. Потом дает задний ход и вновь тормозит, оказавшись как раз под окнами Нардини. Гонщик в черном кожаном шлеме снимает большие очки, и мы видим его перепачканное маслом, пыльное лицо. Только теперь мы понимаем, что это не кто иной, как Бобо. Сидя за рулем своей машины, он кричит:
- Нардини! Нардини!
Девочка опускает газету и с интересом смотрит вниз на гонщика. Во взгляде Бобо нескрываемое презрение; он сплевывает, запускает мотор и стремительно уносится вдаль на своей красной машине.
Однако все это лишь игра воображения. Бобо по-прежнему тут, на кубке, пожирает глазами скрытую газетой парочку в окне.
Вновь звучит сигнал трубы. Новый гонщик пролетает, как снаряд, в коридоре домов, кишащих зрителями. Но на этот раз устрашающий рев мотора сопровождается пронзительным визгом собаки, попавшей под колеса этого метеорита, который с включенной сиреной продолжает свой дикий бег уже за мостом Акаба.
Светает. По обеим сторонам Главной улицы толпятся желающие поглядеть на длинную кровавую полосу, оставшуюся на мостовой после происшествия, а потом обсудить со всеми. Вдруг издали кто-то громко объявляет:
