- Что?- растерялся Женя.- Но…

- Наши должны уже гнать к городу, они должны были связаться с Касом и Настей. Мы должны договориться о том, где встретимся, мы все должны собраться,- разъяснял ему Шторм.

- Стой! Стой!- взмахнул рукой Женя.- Хватит! Заткнись!

Паша остановился на полуслове.

- Подожди. Я пытаюсь понять, что-то не сходится,- сжал голову Женя.- Вы гоняли.

Он сильно замотал головой.

- Франк,- его голос прожег меня.- Где Саша?

У Паши медленно опустились руки.

Я лишь смотрел в глаза своему другу, не произнося ни слова.

- Ты сказал, что вы катались втроем!- воскликнул Женя.- Втроем! Дима! Где? Где Саша?

Отвернувшись, я закрыл глаза, которые щипали от слез.

Между нами повисло молчание.

- Дима,- прошептал Женя.- Где Цепь?

Я не знал, что сказать ему.

- Ответь!- проорал он.

Резко повернувшись к нему, я со злостью сплюнул на землю.

Он смотрел на меня широко распахнутыми газами.

Я не считал секунды. Не считал минуты.

Женя сильно переменился в лице, прижав руку к груди.

- Они стреляли. Нет,- замотал он головой.- Нет.

- Же…- Паша понял, что договаривать бессмысленно, когда Жека, отвернувшись к нам спиной, опустился на землю.

- Не-е-ет! Нет, этого не может… Не может…

Я облажался. Да, я облажался.

Мне всю жизнь жить с этим.

Заглатывая скопившиеся во рту слезы, я старался вычеркнуть из памяти истерику, слезы своего друга. Он громко кричал, пиная ногами замершую почву, перемешанную со снегом. Удивительно грязным белым снегом.

Снег.

Сегодня день первого снега этого сезона.

Белый снег. Блестящий. Красивый.

Красная кровь. Блестящая. Красивая.

Я думал о том, как ярко смотрятся капли крови на белоснежных хлопьях, пока Шторм пытался привести Женю в чувство.

Стоял в стороне, наблюдая за тем, как Паша крепко сжав плечи Жени, пытается успокоить его.

А я не мог. Не мог этого сделать. Я был виной этому. Из-за меня погиб Цепь.

Зачем он ошибся в столь важном выборе? Зачем?

Мы отъехали от места лишь через полчаса. Женя не переставал плакать. Я с ужасом осознавал, что употребляю это слово в сторону сильного, стойкого человека. Он плакал.

Еле всматриваясь в дорогу.

- Стой. Вот здесь,- тихо попросил его Павел.

Выбравшись из машины, он разбил стекло ближайшей потрепанной иномарки, перед этим убедившись, что на ней не стоит сигнализация.

Дождавшись пока мы с Женей переберемся в новую машину, он, вытащив из багажника Евгения большую тряпку, разорвал ее в длинную узкую полосу, чтобы удобней было засунуть конец в бензобак.

Бабах!

Вместе с моим другом мы наблюдали за черно-оранжевым пламенем – всем тем, что осталось после его машины.

Одна из улик была уничтожена.

Мы наконец-таки связались с ребятами. Мы?

Я еле-еле заставлял свои внутренности оставаться на месте. Перед глазами постоянно возникал холодный, бесчувственный взгляд живых, ярких глаз Саши. Мне становилось тошно. Тошно он самого себя.

Они не знали правды, лишь догадывались о том, что случилось что-то плохое.

Мы приехали в один из тупиков спального района, когда все уже были на месте.

В гараже, что скрыл нас от холодной непогоды стояла фиолетовая Супра.

Это было пристанище Рудковской. Она привела сюда всех, включая растерянную Настю и обеспокоенного Каса.

Крепкие объятья Берг, бросившейся мне на шею, лишили последнего воздуха. Отстранившись, я обессилено опустился на пол.

А через пару минут, когда я понял, что мне придется отвечать перед всеми, признаваться в своей вине перед каждым, я наконец-таки выблевал на пол все, что рвалось из меня уже давным-давно.

- О, Боже,- отчаянный всхлип.

И слезы, и ужас, и страх.

Я еле-еле видел Настю своим затуманенным взглядом.

Ошарашенное молчание.

- Нет!- сильный удар Кастильского по стене, заставивший выбиться одну доску.

Я закрыл уши руками, стараясь скрыться от громких криков ребят.

Убежать от слез, которые было страшно видеть. Они были повсюду. Они окружали меня. Самое страшное, они смотрели на меня. Смотрели на меня глазами, полными отчаянья.

А я?

А я не знал, что сказать им.

- Простите,- произнес я в полной тишине, еле-еле шевеля губами.

====== Сто двадцатая. Павел. ======

Чувствовал ли я когда-нибудь подобное?

Да, чувствовал.

Смотря на Диму, я знал, что твориться у него в голове. Знал. Я жил уже долгое время с этим внутри. С подобной потерей.

Затевая эту игру, хотел бы я, чтобы они осознали, почему я так поступаю? Почему так отчаянно хочу отомстить за Егора? Почувствовали, что чувствую я?

Нет.

Не такой ценой.

Только не такой.

Осознание того, что Цепь не вернется, что он мертв, пришло лишь тогда, когда я увидел своими глазами реакцию Жени, приехавшего вывозить нас из леса.

Мне было страшно смотреть на состояние Франка.

Я боялся говорить с ним, я попросту боялся находиться с ним наедине. С ним в тишине. Лишь пару раз встретившись с его мокрыми глазами, я понял, что именно его гложет больше всего. Больше горечи, чувства утраты близкого, страха и ужаса.

Он понял. Он, как и я, все просчитал. И он считал себя виноватым во всем.

Он винил себя во всем и это прожигало его.

Так ли это было?

Даже мысли в моей голове молчали. Это было Сашино решение. Только он отвечал за него. Только он.

Столкнув Диму на землю, прекрасно понимая, что одной пулей дело не кончиться, я тоже сделал выбор.

Я сделал его не раздумывая, не задумываясь о смысле, о последствии, ни о чем.

Оттаскивая его от Саши, я понимал, что могу стать для него врагом номер один. Я разлучил его с ним, заставил бросить, уйти, но иначе было нельзя.

Мне надо было вытащить его оттуда. Я хотел спастись. Я хотел, чтобы мы спаслись вместе.

То, что в конечном итоге, он спас меня, лишний раз доказывало то, что я не ошибся в нем с самого начала.

Тогда, весной, смотря в его глаза, полные отчаянья, когда он лежал истерзанный в разбитой машине, когда от меня зависела его судьба, я не ошибся в нем.

Было что-то особенное, что-то, что я не мог объяснить. Но это что-то всегда заставляло меня поступать с ним не так, как я мог бы поступить с любым другим человеком.

Наверное, я никогда не смогу сказать об этом что-то более конкретное. Я долго пытался осознать это, но так и не смог, и кажется, смирился.

Дима был не в состоянии бороться с каждым из ничего не понимающих, испуганных друзей.

Я понял это, когда он не смог это сделать с Женей.

Я был вынужден заменить его. Мне пришлось это сделать. Иначе мы бы не справились.

Грохот от взорвавшейся за моей спиной машины заставил вздрогнуть и покрыться кожу на моей спине холодным потом. Нога беспощадно болела.

Самое главное, я дозвонился до нее и скоро она будет рядом.

Думай об этом. Думай, чтобы не сойти с ума.

Кто-то должен сохранять разум. Кто-то должен это сделать.

Не выдержав, я отвернулся, когда Франка стошнило в гараже, спрятанном в глухом, понуром дворе.

Все ребята были ошарашены и убиты.

Вспышка отчаянья, захлестнувшая Настю, далась мне нелегко. Она громко стонала, зажимая себе рот.

Грохот, разрезающий мой слух от каждого удара Кастильского, сводил с ума.

Я был подавлен не меньше остальных. Однако, смотря на них со стороны, я чувствовал себя не в своей тарелке.

Я боялся, что они решат, будто бы я горюю меньше их, что они вспомнят, что я был против них, что я чужой.

Меня тот час пробило холодным потом.

Я был шокирован этой мыслью. Тем, что только что пришло мне в голову.

Да. Меня резало изнутри от воспоминания о Цепи. И да. Я считал, что этот человек был мне близким. Это был второй, небезразличный мне человек, которого украл у меня клуб.

То, что это они, я был уверен.

Я стоял посреди захламленной квартиры, стараясь не обращать внимание на противную боль в щиколотке, и всматривался в черноту за окном.