- Не сердитесь на нас, донна,- тот час извинился Гачек, - мы все вас любим! И хотим, чтобы вы были счастливы.

- Благодарю вас, друзья мои!

Как же сильно отличался второй брачный обряд от первого!

Вошедшая в сопровождении свиты в замковую часовню Стефания направилась к ждущему у алтаря супругу. Она впервые увидела графа настолько роскошно и ярко одетым, обычно он предпочитал глухие, не бросающиеся в глаза тона, особо выделяя черный цвет. Сейчас же де Сааверда был наряжен в красный бархатный упленд, украшенный золотой цепью. На его кудрях ловко сидела небольшая красная шапочка с алмазным аграфом и шелк белоснежной рубашки выглядывающий из разреза рукавов сюркота только оттенял яркое сочетание черного с красным. Дон Мигель показался своей юной супруге ошеломляюще красивым.

Брачующиеся стояли напротив аналоя, и счастливой Стефке казалось, что они плывут куда-то вдаль на корабле замковой часовни, повторяя за епископом слова священного обета. Плывут в радость, долгую и счастливую семейную жизнь, наполненную любовью и пониманием.

А потом был свадебный пир, с заздравными тостами, смехом, веселыми, подчас непристойными шутками, с музыкой и танцами. Новобрачные сидели рядом и терпеливо принимали поздравления гостей. Надо сказать, что те иногда имели далеко не невинный характер. Особенно изощрялся, вгоняя графиню в нервную краску один из баронов, пожилой мужчина лет пятидесяти с рыжей неопрятной бородой.

- Желаю вам, граф, так объездить в эту ночь новобрачную, чтобы она, как кобылка вечно несла на себе седока!

- Пусть ваш меч легко войдет этой ночью в девственные ножны...

И так далее, и тому подобное.

- Кто о страсти много говорит, у того пестик очень редко стоит!

Вылез откуда-то из-под юбок госпожи вездесущий шут.

Можно только представить, что тут началось. Оскорбленный гость взревел и схватился за нож, все остальные гости согнулись от смеха (кстати, громче всех смеялся епископ!). Стефка испуганно закрыла своего карлика юбками, испугавшись, что рыжебородый убьет глупыша прямо на глазах у присутствующих.

Дон Мигель, так же отсмеявшись, громко обратился к жене.

- Час поздний, сердце моё! Не пора ли нам удалиться в часовню?

Стефка вопросительно глянула на супруга, решив, что она ослышалась или чего-то не поняла, но судя по тому как стихал смех в огромном зале, гости были в таком же недоумении, изумленно уставившись на новобрачного.

- В часовню? - внезапно раздался чей-то подвыпивший озадаченный голос,- а зачем ему в часовню? Она же уже его жена!

Граф холодно улыбнулся, надменно глянув на собрание.

- В нашей семье,- сухо пояснил он,- веками придерживаются традиции проводить первые три ночи после свадьбы в молитвах к Богу о ниспослании крепкого и здорового потомства! Это называется ночами Тобиаса.

Опешившая от перспективы заменить долгожданные ласки и поцелуи ночным стоянием на коленях, новобрачная оцепенела. И моментально услышала странное хрюканье возле своих юбок, сразу же догадавшись, что оно означает. Стефка бросила всполошенный взгляд на Гачека, тот быстро опустил глаза, но все равно не смог скрыть их веселого блеска.

Да что там друзья! Подвыпившие гости за малым исключением смотрели на графа, как на опасного больного. Такая красавица жена и вдруг...

- Для графа лучше молиться, чем на жену взгромоздиться!

И без того выведенная из себя графиня моментально нашла ухо насмешника и больно вцепилась в него пальцами.

Но дон Мигель тоже понимал, что сказал лишнее, и то что нормально для аскетической Испании, неприемлемо для веселой и откровенной Германии. А уж вытянувшееся лицо явно разочарованной супруги вызвало у него снисходительную улыбку.

- Но так как я уже пять месяцев неустанно молюсь об этом каждую ночь,- добавил он, - то, думаю, можно сократить время Тобиаса до нескольких часов. Я мечтал, что вы преклоните колена рядом со мной, дорогая, но раз вам нездоровится, то сделаю это один, а вы пока отдохнете и приготовитесь к вашей первой ночи в объятиях супруга!

Минутное замешательство после этих слов, было вызвано тем, что гости каждый по-своему переварили услышанное, и только осознав, что испанец просто блажит, а не отказывается от первой брачной ночи, с легким сердцем вернулись к еде и питью, все-таки немного про себя пожалев юную графиню.

В спальне хозяйку ждала только Хельга. Она помогла ей снять тяжелый свадебный наряд, помыться, расчесала волосы и, раздев до нага, уложила в просторную кровать. Она собиралась уже задернуть полог, когда взволнованная до нервного озноба Стефка её задержала:

- Побудь со мной, Хельга! Мессир не скоро придет, он будет несколько часов молиться, а мне не по себе!

Служанка с доброй улыбкой встала на коленях у края кровати, с жалостью оглядев, натянувшую до самого носа простынь перепуганную госпожу.

- Да чего вам бояться,- небрежно взмахнула она рукой,- это всё ерунда, так..., словно комарик укусит. Ахните, и вот уже все останется позади! И хорошее, и плохое! А я все время буду рядом и помогу вам смыть кровь!

Стефке стало совсем дурно.

- Быстрее бы уж! - тоскливо простонала она.

Хельга игриво хихикнула.

- Как бы ни был набожен ваш супруг, - со знанием дела заверила она юную графиню,- в эту ночь он не задержится! Мессир сам сейчас сгорает от нетерпения. Это подумать только, сколько времени он выдержал!

- Хельга,- графиня нервно схватила её за руку,- а это очень больно?

Немка только дернула плечами.

- По-разному бывает...

- Расскажи, а как было у тебя?

Хельга поудобнее уселась на ступеньке подножья кровати, положив подбородок на скрещенные руки, и лицо её осветилось улыбкой.

- Курт с малолетства был подмастерьем моего отца. Я была уверена, что он заменит его в лавке, когда тот состарится, так как сыновей у моих родителей не было,- неторопливо заговорила она,- Курт был такой симпатичный и веселый парень! Он все время задевал меня шутками, и часто улыбался при встрече, говоря всякие приятные вещи, а однажды отец прислал его домой за инструментом, когда кроме меня никого там не было. Мы так целовались, что у меня перехватило дыхание, и я даже не поняла, почему мне вдруг стало больно, так незаметно он пробрался ко мне под юбку!

Хельга прерывисто перевела дыхание.

- Я сразу полюбила любовь, и после этого мы с ним пристраивались, где только можно, но я знала, как только я забеременею, Курт пойдет к отцу и тому не останется другого выхода, как нас поженить. Ребенка все не было, да нам и без этого было хорошо! Но тут отец простудился, и, проболев всего неделю, умер. Лавка перешла к моей матери, и однажды я застала Курта с ней в постели. Я потом плакала, кричала, но он и слушать меня не пожелал, женившись на ней. Было так горько, когда я видела, как каждую ночь за ними закрывается дверь их супружеской спальни. Мать быстро забеременела, и однажды ночью Курт пришел ко мне, и я все ему простила, за первой ночью последовала вторая, а потом мать нас застала, и был позор, и кнут палача и вы, моя госпожа!

- А Гачек? Ты его любишь?

- Кто он, а кто я,- тяжело вздохнула немка,- да и сохнет вагант по вас!

- По мне?- радостно оживилась Стефка,- с чего ты это взяла?

Но Хельга не стала отвечать на вопрос, она насторожилась, а потом, подобрав юбку, быстро исчезла.

Стефка сразу поняла, что это значит, и, затаив дыхание от страха, вжалась в свою половину постели.

Полог шелохнулся, резко отодвинутый властной мужской рукой, и в проеме показался супруг. Едва завидев его обнаженное тело, девушка сразу же крепко зажмурила глаза. Дон Мигель негромко рассмеялся, и она почувствовала, как он вытягивается рядом, сразу же крепко прижав жену к себе и захватывая жадными губами её дрожащие от волнения губы. Все было совсем не так, как на их свиданиях в лесу, даже поцелуи были другими - более настойчивыми и даже болезненными...

Задыхающаяся от нехватки воздуха и возбуждения Стефка почувствовала, как его тяжелое горячее тело упорно вдавливает её простыни постели и растерялась. Она ждала нежности, тех самых пьянящих ласк, которыми он прежде доводил её до истомы, наслаждения, увы! Супруг был настолько целеустремленно настойчив в и нетерпелив, что напугал свою юную жену и странным пряным запахом обнаженного тела, и скупыми, даже грубоватыми движениями. Потревоженный распухший рот полыхал огнем под его алчными губами, руки не ласкали, а крепко сжимали груди, но, тем не менее, до её слуха донеслись какие-то испанские страстные слова, смысл которых Стефании был неясен, но они зажигали в ней, что-то неведомое, заставляя бурлить в жилах кровь и учащая и без того неровное дыхание.