Берия прекрасно понял недосказанное. Тяжелые оборонительные бои конца 41-го и ряд непродуманных наступательных операций начала 42-го практически полностью выбили наиболее подготовленные и опытные части. Были катастрофические потери в тяжелом вооружении. Не хватало средних и тяжелых танков. Еще несколько месяцев назад доходило до того, что Сталину лично приходилось распределять танки по армиям и дивизиям. И вот теперь они пожинали плоды этого страшного по своим последствиям периода. В их распоряжении не было значительных армейских соединений с тяжелым вооружением, не потрепанных предыдущими боями и способных в этот самый момент выступить в качестве того бронированного кулака, который вышвырнет остатки гитлеровских войск с территории Союза.
- Товарищ Сталин, но Лес же обещал..., - начал было говорить Берия. - Что готов перенести войну и дальше — за оке...
- Что Лес? - тот аж изменился в лице, что в последние дни случалось с ним всякий раз, когда заходил разговор о тайном союзнике. - Что Лес? Он что за нас будет воевать? Он за нас выиграет эту проклятую войну, которую мы чуть не просрали!? Да?! - последнюю пару вопросов Верховный практически выкрикнул, отчего в комнату неслышно заглянул обеспокоенный Власик и моментально испарился, увидев лицо своего хозяина. - Эту войну мы должны выиграть сами! Ты меня понял!
В этот самый момент перед его глазами стояли лицо среднего сына...
112
Огромный лесной массив северо-восточнее поселка Барановичи. Территория Белорусской АССР. 20 ноября 1942 г.
В одной из землянок, вырытых в русле давно высохшего лесного ручья, разговаривало четверо. Все были жителями нескольких окрестных сел, вынужденные уйти под защиту леса с началом немецкой оккупации.
- Поговорить треба, - начал один из них едва все вошедшие сели за дощатый стол. - Слышал я от бойца одного, что Советы возвращаются. Немцам дали хорошо под зад, - сидевшие рядом с ним мужики довольно улыбнулись. - Говорят, теперь все как раньше будет. Слышал об этом, Мирон? - все повернули головы в сторону седого как лунь старика, пользовавшегося непререкаемый авторитетом у большей части жителей лесного лагеря. - Обчество хочет знать, что делать будем?
Слухи о скором приходе Красной Армии и возвращении старых порядков гуляли по лагерю уже не первый день. Выцарапанные у партизан крохи информации о наступлении советских войск с каждой новой передачей обрастали все новыми и новыми подробностями. Вскоре почти каждый житель лесного лагеря, от сопливого пацана до убеленного сединами старца, был убежден, что всех, кто оставался в оккупации, и у кого нет специального документа о сотрудничестве с партизанами, ждет если не сибирский лагерь, то ущемление в правах точно. Зная весь этот разгул слухов и их полную несостоятельность, дед выждал несколько секунд.
- Что кум поджилки трясутся? - посмеиваясь спросил он у задавшего вопрос. - Эх вы... Вона какие вымахали орясины, сединой уж покрылись, а ума-то ни на грош не прибавилось! - с укоризненной проговорил, он обведя глазам всех троих.
- А что? - крупный мужик в потертой косоворотке смял в руках кепку. - Гутарят же, что идут красные... С руки им врать-то?! Чай мы не цаца какая, чтобы нам врать-то... Командир ихний руками аж махал. Мол колхозы по новой станут. Теперича вообще всё собирать будут — и поросей, коз и курей. Как жить то будет, Мирон? - он насупил брови, всем видом показывая, что уж он-то добровольно отдавать своих кур точно не собирается.
- Сколько раз тебе, дубина ты стоеросовая, говорить, что не надо всех брехунов слухать! - дед не на шутку взъярился, сбрасывая с себя весь степенный вид. - И людям скажи, что нечего болтать что нипопадя! Эх! Раньше, чай тоже гутарили, что в колхозы всё будут забирать! И что! Кто твоих курей заберет, Кондрат?! - казалось еще чуть-чуть и старик, привстав, стукнет по лбу своему собеседнику. - Помнишь, как брехали, что в колхозе все будет общее — и буренки, и лошади и... женки? Мол, всех баб в селе соберут в клубе и станут они общими. Тоже языком махали! Все вместе на полу спать будем, одним одеялом укрываться будем из одной миски хлебать будем...
С каждым новым словом Кодратий опускал голову все ниже и ниже, словно хотел спрятаться под крепкой столешницей, а его соседи, по-видимому, думавшие до этого точно также, скромно кряхтели в длинные бороды.
- А людям вот что передай-те, - успокоившись через несколько минут, проговорил он. - Говорил я с Отцом, - Кондратий моментально вскинул голову, да остальные двое оживились. - Все он знает. Отец сказал, что детей своих в обиду не даст. Оборонит от любой напасти, спасет от любого лихоимства... Ясно?
Те с довольным видом закивали головами.
- И еще, панове, - по старинке, на польский манер, обратился к ним Мирон. - Отец сказал, что мы можем в свои села и не возвращаться. Говорит здесь селитесь, места много, а дальше и луга заливные... Много здесь земли нетронутой.
- А власть как же? Кто же нам даст жить по старине? - быстро, словно боясь что его заткнут, спросил сосед Кондратия, полненький мужичок с довольно длинной и аккуратно расчесанной бородой. - Раньше вона, чуть что, сразу тебе в лоб «кулак», «мироед», а потом все до нитки заберут... Совсем голыми по миру пустят! - однако, судя по ухоженному виду, добротной одежде, ниток у мужика после любой напасти оставалось более чем достаточно, чтобы сшить себе не самую бедную верхнюю одежду. - Дадут ли нам самим жить?
Дед в ответ усмехнулся и вытащив из кармана пиджака деревянную статуэтку, демонстративно положил ее на стол. Глаза собравшихся на несколько секунд скрестились на ней.
- Видели, по лагерю один летун шатается? - с хитрым прищуром спросил дед, теребя фигурку. - С партизанами недавно прибрёл к нам...
- Видели, видели, - в разнобой ответили те.
- И что? - вновь подал голос Кондратий. - Много их теперь здесь шатается. Все ходят и ходят, как будто бы вынюхивают что-то... А этого видел я. Да, недавно совсем... Паренек как паренек. Нормальный, вроде. Вон куревом у него вчера разжился. Бери, говорит, дядя, все. У меня, мол еще есть, - он положил на стол почти полную пачку папирос «Герцеговина Флор». - Нормальный...
Старик с кряхтением засмеялся.
- Знаете, кто этот летун? - Мирон сделав крошечную паузу, продолжил. - Это подполковник авиации Василий … Иосифович, - на лице у Кондратия мелькнула понимание того, кто ему отдал свои папиросы. - Сталин! - теперь же у остальных двоих округлились глаза. - Это сын товарища Сталина. Старший вона на войне с немаками сгинул, а второго он к нам прислал. Поняли?!
Бывшие колхозники-крестьяне были мягко говоря ошарашены. Для них и раньше, до войны, любой начальник выше их должности председателя казался очень важным человеком, а уж какой городской партийный деятель — вообще воспринимался в качестве небожителя.
- Как так сын товарища Сталина? - тихо прошептал Кондратий, пытаясь незаметно отодвинуть пачку папирос от себя. - Он же в Москве?! - он с таким ужасом смотрел на эту пачку, что это было заметно и остальным.
- А ты что думал, здесь тебе в бирюльки играют? - дед явно наслаждался испуганным видом одного и растерянностью других. - Теперь сын товарища Сталина будет с нами. Отец так сказал.
Старик знал об этой истории гораздо больше остальных, но даже он не был в курсе всего, что происходило в этот момент недалеко от них. Личное соглашение между Сталиным и Лесом, залог соблюдения которого и явился сын Вождя, подробно обговаривало очень многие вопросы, которые в силу своей исключительной секретности нигде не фигурировали на бумаге.
В это время в рамках заключенных договоренностей на юго-восточной оконечности лесного массива с парашютами выбросилось несколько полков бойцов НКВД, полностью экипированных в предоставленные Лесом обмундирование и амуницию. Встречавшие их партизаны из бригады Кольцова, которым было приказано поступить в распоряжение командира десантников, в первые секунды контакта чуть не открыли огонь на поражение. Падавшие с неба мешковатые фигурки буквально на глазах превращались в нечто совершенно чуждое глазу, отчего указательный палец у хозяев так и просился нажать на курок. Лишь благодаря выдержке десантников и счастливому стечению обстоятельств обе стороны не перестреляли друг друга.
