- А что, я такого сказал? - попытался обидеться тот. - Все это говорят! Мы скоро раздавим большевиков. Они везде бегут! Парни из соседней дивизии, что перегружалась с нами в Варшаве, вообще сказали, что у Сталина больше не осталось войск и до Москвы дорога свободна. Что тебе непонятно?
- Знаешь, Отто, не все так просто, как нам кажется. У нас ведь говорят не только про это... Ходят слухи о том, что русские настоящие фанатики и не отступают даже тогда, когда попадают в окружение.
- Ха-ха! Большего бреда я не слушал! - напарник мощно и с чувством заржал. - Вон, смотри! - взмах головой на проходящую колонну военнопленных. - Это что, по твоему, фанатики?! Смотри внимательнее! Я скажу тебе, кто это... Русские всего лишь славянское быдло, которое занимает принадлежащее нам по праву место. Только сильная раса — нордическая раса может и должна владеть всеми этими и другими территория. Быдло! Оно не умеет воевать! Ударить исподтишка, как обиженный раю или незаметно укусить, как жалкая собачонка... Ха-ха-ха-ха! И он мне говорит о фанатиках?!
Вдруг он резко замолчал, словно чем-то подавился. Курт удивленно проследил за взглядом друга. Прямо на них из колонны не отрываясь смотрел солдат, в глазах которого было столько ненависти, что становилось не по себе.
Он брел в той же самой колоне, где были точно такие же люди. Выгоревшая на солнце гимнастерка, грязно-белые спутанные волосы, устало мотавшиеся почерневшие руки — это был всего лишь один из многих сотен солдат.
- Эта скотина смотрит на меня! - не выдержал Отто, отводя глаза. - Ладно! Посмотрим!
Казавшееся грузное тело быстро перевалилось через подоконник и оказалось прямо перед пленным.
- Смотреть на меня! - рявкнул немец, тыча стволом карабина в грудь. - Ты, грязная собака, должен знать свое место! Перед тобой стоит немецкий солдат! - взбесившегося Отто, оравшего со всей дури, ничуть не заботила языковая проблема. - Твой господин!
Небритое, немного вытянутое лицо с выпиравшими скулам, было словно вырублено из камня. Это впечатление еще более усиливал налет всепроникающей пыли. Пленный стоял неподвижно, будто совершенно не понимал бросаемых ему в лицо фраз. Наконец, он слегка отпрянул назад и харкнул. Землистый плевок попал прямо на немецкий сапог.
- Ты..., ты, - багровое лицо, наводило на мысль о скором сердечном ударе. - В меня?! На!
Приклад со всей силы влетел в грудь пленному, сразу же согнувшемуся от невыносимой боли.
- Хорошо! - ровный багровый цвет сменился какими-то непонятными красными пятнами. - Еще получи!
Приклад с постоянством кузнечного молота поднимался и опускался, поднимался и опускался, превращая человеческое тело в кровавое месиво.
- А теперь слизывай! - Отто тыкал сапогом в окровавленное лицо. - Чтобы было чисто! Быстрее!
Высыпавшийся из вагона солдаты обступили обоих и весело гоготали. Их можно было понять — в монотонном пути, наконец-то, появилось хоть какое-то развлечение.
- Что, Отто, хочешь, чтобы этот русские за тобой и белье стирал? - раздался из кампании чей-то веселый голос. - Тогда не бей его больше!
- Нет, камрады, он больше по другой части! - подхватил второй, из-за реплики которого грянул хохот. - Вон Фриц из второй роты знает, что это за части!
Среди хохота чуть остался незамеченным пленный советский солдат, который с трудом встал на карачки. Из под всклоченных волос он с бессильной ненавистью оглядел врагов и... вновь плюнул.
15
- Воды, воды, - раздавался еле слышный голос из дальней части каземата. - Что вы, словно глухие, дайте же наконец кто-нибудь воды! Не мучьте! Пить! Сволочи, дайте попить...
Вокруг царил полумрак. Остро пахло потом и гниль.
- Братцы, пить, - хрипел неугомонный голос. - Сами же пьете, а я что, рыжий? Уроды!
Лежащие вповалку люди никак не реагировали на мольбы раненного. «Уже второй день пошел, - с трудом раскрыл воспаленные глаза старшина Игорь Колокольцев, единственный из еще более или менее способных держать в своих руках оружие пограничников. - Да, точно, позавчера последний раненные котелок добили. А этот с тех пор так и надрывается...».
По стене мелькнула тень. старшина нащупал рукой приклад винтовки. В дальний угол скользнула светлая фигурка. «Валька пошла, - с облегчением расслабился Игорь, откинувшись на свою лежанку. - А что толку то идти? Воды все равно нету».
- Да что это такое твориться? - вновь захрипел раненный, по-видимому, набравшись сил. - Госпиталь, госпиталь, а воды то и нет! Кто-нибудь, позовите дежурного... Я вам покажу, как глумиться над раненным солдатом... Покажу, век будете помнить.
В той стороне опять что-то зашевелилось.
- Потерпи, родненький, - зашептала медсестра, осторожно протирая влажной тряпкой лицо солдата. - Еще немного. Чуть-чуть совсем. Скоро наши придут и сразу тебя в госпиталь отправим. Там быстро на ноги поставят. Ты только потерпи!
Раненный ненадолго затих, тыкаясь, словно слепой кутенок, в шершавые руки девушки.
- Там тепло, светло, - медленно, немного растягивая слова, шептала она слегка наклонившись. - Везде чистые простыни. Чистые до ужаса, аж скрипят. Положат, тебя родимые, на кровать и вылечат. Скоро, совсем скоро.
Ее тихий голос, хоть и адресованный всего лишь одному человеку, распространялся по всему каземату. Затихли шорохи, всхлипы, скрежетание зубов — все слушали... Яркие видения близкой помощи, ослепительно чистых палат госпиталя, одуряюще красного борща — все это представало перед людьми живыми картинами, заставлявшими тянуть к ним руки и не осознано причмокивать губами.
- Мамуля, я тоже хочу в госпиталь, - вдруг раздался дрожащий детский голосок. - На белые простынке хочу полежать хочу. И к папе хочу на ручки...
Это было последней каплей. старшина чуть не застонал от бессильной ярости, охватившей его. «Все, хватит, с меня! - стучало в его голове. - Хватит этих хрипов и стонов, лучше сдохнуть!». Он осторожно встал и не обращая ни на кого внимания пошел в темный проем.
- Лучше уж при свете, чем тут гнить, - шептал он, подходя к очередному проему. - И патрон малеха есть... Пару тройку этих гадов прихвачу.
Вход в катакомбы, которые служили надежным убежищем для группы последних защитников Брестской крепости — раненных пограничников и членов их семей, располагался в глубине основных корпусов, поэтому он сильно и не пострадал.
Последние метры, оставшиеся до показавшегося светлого пятна — полу заваленного прохода, Колокольцев полз. Силы его оставили. Винтовка волочилась, глухо постукивая по валявшимся кирпичам. Наконец, сбитые в кровь пальцы ухватились за деревянный проем и медленно подтянули остальное, ставшее таким тяжелым тело. В глаза ударил яркий свет раннего июльского солнца, щедро залившего своими лучами весь внутренний двор крепости. Он несколько раз закрыл и открыл веки, пытаясь привыкнуть...
- Боже мой! - непроизвольно вырвалось у старшинаа, уже давно старавшегося не вспоминать слова молитвы. - Это же... ад.
В очередной раз война показало свое настоящее лицо. Нет, не то, что видят раскормленные генералы, присутствуя на парадах! И даже не то, что показывают в победных кино реляциях! Оно явилось без всяких прикрас — с оскалом из мертвеющей плоти и почерневшей крови из разбросанных кусков тел, с волосами из стелющегося удушливого дыма, с телом из изуродованной военной техники.
Он смотрел на бывший плац, где еще недавно проводили занятия, и не узнавал его. Вскрывшимися гнойниками его покрывали многочисленные воронки. Огромные (дотошный и удивленный немец не жалел снарядов крупных калибров) ямы с ровными вывороченными краями они полностью искажали перспективу внутреннего двора крепости. Это уже были не ровные прямоугольники и квадраты, кое-где покрытые обрызганной брусчаткой, а ломанные плоскости.
То тут то там валялось какие-то деревяшки, размочаленные взрывами до потери своего внешнего вида. Возможно, когда-то они были ящиками и верно служили пограничникам в качестве тары для оружия, или это остатки выбитых дверей и рам. Дальше, ближе к внешним стенам, выходящим на западное направление, ветер шевелил кучи грязно-серой ткани, густо наваленной на земле. Почему-то именно на них и зацепился взгляд старшинаа, с ужасом гулявшего по плацу. «Прачечную что-ли взорвали? - проскользнула мимо всего этого хаоса мысль. - На белье больно похоже... ».
