Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Ни один исследователь, а может быть, и все исследователи вместе взятые, сколько их было, есть и будет, не в состоянии учесть исчерпывающим образом совокупность факторов, сопутствующих созданию художественного произведения. Ведь многое в творчестве связано не с сознанием, а с подсознанием, с какими-то импульсами, зачастую не вполне открытыми и самому художнику.

Пожалуй, уместно вспомнить чеховские слова из письма А.С.Суворину, в которых писатель довольно скептически оценивает стремление раскрыть все тайны творческого процесса: "Архимеду хотелось перевернуть землю, а нынешним горячим головам хочется обнять научно необъятное, хочется найти физические заС.23

коны творчества, уловить общий закон и формулы, по которым художник, чувствуя их инстинктивно, творит музыкальные пьесы, пейзажи, романы и проч." [П.3; 53].

Для писателя, не раз подчеркивавшего значимость для него полученного им естественно-научного образования, эти слова - симптоматичны.

Что же касается сравнений, то, по воспоминаниям одного из современников, Чехов однажды сказал следующее: "Не надо записывать сравнений, метких черточек, подробностей, картин природы - это должно появиться само собой, когда будет нужно".

Возможно, и в самом деле чеховские сравнения появлялись спонтанно, во время работы писателя над очередным произведением, возникая из неповторимого сочетания ассоциаций, настроений, образов, просчитать которое не под силу ни человеческому, ни кибернетическому интеллекту.

И быть может, именно поэтому некоторые из них производят впечатление подлинной неожиданности, непредсказуемости.

В то же время следует отметить тот факт, что из всего многообразия тропов в приведенном чеховском высказывании упоминается только сравнение.

Случайность?.. С.24

Глава II

ПЕРВЫЙ КРИЗИС

В середине 1882 года Чеховым был подготовлен к печати первый сборник рассказов.

И хоть книжка не увидела свет, тем не менее это, конечно же, был важный этап для Антоши Чехонте, время осмысления сделанного за два года профессиональной литературной работы, время оценки своего поэтического арсенала.

Первые признаки пересмотра молодым писателем своего негативного отношения к индивидуально-авторским тропам, выраженного в "Тысяче одной страсти", обнаруживаются в рассказе "Сельские эскулапы" (1882). Именно там возникает запоминающийся образ Стукотея, "тонкого и высокого, с большой головой, очень похожего издалека на палку с набалдашником" [С.1; 198].

Рассказ был опубликован 18 июня. А 19 июня 1882 года московская типография Н.Коди обратилась в цензурный комитет по поводу чеховского сборника. В разрешении, по-видимому, было отказано.

Опубликованное 22 июня "Пропащее дело" также отразило чеховские попытки изменить уже устоявшиеся принципы работы со сравнением, что было показано в первой главе.

30 июня 1882 года "типография вновь обратилась в цензурный комитет", после чего следы сборника теряются.

Надо ли говорить, с каким волнением были сопряжены для Чехова эти дни, сколько вызвали надежд, разочарований...

Думается, что его внутреннее напряжение косвенным образом выразилось и в некоторых изменениях поэтики.

Предполагаемый сборник включал рассказ "Папаша", содержащий довольно яркие, концептуальные сравнения, а завершался пародией "Тысяча одна страсть, или Страшная ночь", в которой излишне экспрессивные сравнения и метафоры подвергались осмеянию.

Готовя сборник к печати, перечитывая тексты рассказов, Чехов, вольно или невольно, вернулся к уже решенному, казалось бы, вопросу.

Рассказ "Двадцать девятое июня" (1882), на дату опубликования которого красноречиво указывает название, вышел в свет за день до вторичного обращения типографии в цензурный комитет. С.25

В этом произведении также обнаруживаются индивидуально-авторские сравнения, характеризующие провинциальных любителей охоты, например, такое: "Мы держали наши ружья и глядели на них так любовно, как маменьки глядят на своих сыночков, подающих большие надежды" [С.1; 224].

Очень необычное для раннего Чехова сравнение.

По структуре, по сопряжению подчеркнуто "далековатых идей" оно ближе к гротескной "Тысяче одной страсти", чем даже к "Папаше". В таких сравнениях гораздо меньше отвлеченной умозрительности, им не свойственна эстетическая пассивность, присущая сравнениям-штампам. Перед глазами читателя встает картина, вернее - две картины: прямо вытекающая из сюжета и - другая, этакий апофеоз материнской гордости.

Две разноплановые, достаточно удаленные друг от друга по нормам обыденного сознания картины, сталкиваясь, порождают комический эффект, которого автор, собственно, и добивался.

Аналогичную "сверхзадачу" решает и достаточно откровенная характеристика "Отлетаев был глуп, как сорок тысяч братьев" [С.1; 227], построенная, в общем, по тому же принципу сочетания "далековатых идей". Литературный контекст, возможно, оценит не каждый читатель, зато комизм, порождаемый количественными нюансами, вполне прозрачен.

Здесь можно было бы усмотреть гиперболу, если бы "сорок тысяч братьев" не перекочевали в чеховский текст, уже "отмеренными", из трагедии Шекспира. Чехов юмористически перефразировал слова Гамлета. И это создает неповторимо яркую и многоплановую игру смыслов, которая как раз и обеспечивает столь сильный эффект.

"Начиная в 1880 г. в петербургских и московских журналах свой профессиональный писательский путь, - замечает М.П.Громов, - Чехов не был новичком в литературе: период ученичества и первоначальных опытов он преодолел в Таганроге".

Приведенные слова нельзя принять полностью.

К середине 1882 года "первоначальные опыты" Чехова действительно остались позади. Но сказать то же самое о "периоде ученичества" было бы упрощением.

Речь идет не о постоянном совершенствовании найденного, а именно об ученичестве, по крайней мере, в той сфере, которая на первых порах была понята Антошей Чехонте несколько однобоко, в духе требований, предъявляемых к художественности малой прессой.

Этот перекос особенно остро был почувствован Чеховым в процессе подготовки первого сборника, что со всей очевидностью проявилось в произведениях, написанных и опубликованных в данный период.

Неудовлетворенность "собой вчерашним", скорее всего, была связана с ощущением некоторой облегченности содержания и недостаточной выразительности, недостаточной весомости авторского слога, который явно не дотягивал до подС.26

линной литературности именно в связи со слабой индивидуализированностью и обилием общеязыковых штампов.

Чехов оказался перед необходимостью подтянуть слабый участок, учиться использовать тропы и создавать свою технику их применения.

Особенно характерны изменения, коснувшиеся чеховских принципов работы со сравнением.

Естественно, что учиться приходилось на ходу, в практической работе над очередными произведениями. И они сохранили следы чеховских опытов.

Писатель охотно экспериментировал.

В рассказе "Который из трех" (1882) находим портретное описание, в котором сравнения разных типов буквально нанизаны одно на другое: "Он похож на свою маменьку, напоминающую собой деревенскую кухарку. Лоб у него маленький, узенький, точно приплюснутый; нос вздернутый, тупой, с заметной выемкой вместо горбины, волос щетиной. Глаза его, маленькие, узкие, точно у молодого котенка, вопросительно глядели на Надю" [С.1; 232].

Если молодого Чехова уже не устраивала некоторая легковесность собственного слога, благодаря которой взгляд массового читателя скользил по строчкам в поисках смешного, нигде особенно не задерживаясь и ни во что особенно не вникая, и все как бы оказывалось в равной степени "проходным", то приведенный фрагмент, пожалуй, свидетельствует о противоположной крайности.

Маятник качнулся в другую сторону.

В чеховском тексте появляются структуры, словно призванные затормозить это беглое скольжение.

И нередко они контрастируют с прежней манерой даже некоторой своей тяжеловесностью.

8
{"b":"57008","o":1}