Через какое-то время Себастиан отложил лист, на котором рисовал, и сел, свесив ноги. Он немного поморщился, когда голые ступни коснулись холодного пола, но быстро оправился. Курт замотался в одеяло и сидел, прижав колени к груди. Он создавал видимость глубокой задумчивости, хотя на самом деле просто ждал возможности посмотреть, что же такое рисовал Смайт.

— Курт, — наконец сказал Себастиан, спустя несколько минут тишины, — я хотел тебя спросить кое о чем, — он помедлил, глядя на друга: тот не шевелился. — Ты рассказывал о том, как сильно любил Блейна, ну и мне стало интересно. На что это похоже? — неуверенно произнес Себастиан.

Курт медленно повернул к нему голову. Уж от кого-кого, а от Себастиана Смайта он такого вопроса точно не ожидал. Замявшись, он принялся вспоминать время, когда он и Андерсон еще были вместе. И пытался воскресить все свои ощущения по этому поводу.

— Я не думаю, что так у всех, каждый видит любовь по-разному. Но для меня это было похоже на… — Курт задумчиво пожевал губу. — Словно сердце каждый раз готово вырваться из груди от одной только мысли о нем. И когда замечаешь его лицо везде, в любом прохожем на улице. И ты видишь все его недостатки, они тебя раздражают, но при этом в какой-то момент ты поймешь, что хочешь провести с ним каждую раздражающую минуту. Потому что для тебя все равно нет никого лучше. И ты его уже выбрал, — последние слова были обращены уже к самому Курту. Он внезапно понял, что именно это, а не что-то другое, он чувствовал в тот момент, когда говорил о Блейне. И все это было так просто и понятно, что ему хотелось ударить себя по лбу и расхохотаться. Но из задумчивости его вывел холодный голос друга:

— Нет, все совсем не так, — Смайт оперся спиной о стену и скрестил руки на груди. Курт немного удивленно посмотрел на него. Затем его взгляд скользнул по рисунку, и губы сами собой растянулись в улыбку.

— Просто ты его еще не знаешь, — сказал Курт и подался вперед. Себастиан прищурился и резко повернул голову. Он заметил, с каким интересом друг смотрит на бумагу, и хотел убрать ее, но Курт оказался быстрее.

— Отдай! — воскликнул Смайт, и Курт заметил, как щеки его порозовели. И было от чего.

На листе был изображен Хантер, и в то же время, было в нем что-то совсем на него не похожее. На его лице застыло выражение, которого Курт у настоящего лейтенанта никогда не видел. И, возможно, никогда не сможет. Такое под силу было лишь человеку, видевшему Хантера в лучшем свете. Заметно было и то, с каким чувством он рисовался. Человек, которому бы и дела не было до Кларингтона, никогда бы не стал вкладывать столько души в это.

— Это здорово, — произнес Курт и протянул лист Себастиану. Тот резко вырвал его из пальцев друга и спрятал под подушку. — У тебя талант.

— Спасибо, — буркнул Смайт и скрестил руки на груди. Он поджал губы и со злостью смотрел в иллюминатор, но краска с его щек и не думала сходить. Курту это показалось довольно милым.

— Может, скажешь ему? — спросил он, глядя на друга. Тот нервно передернулся.

— Да, и заклеймить себя позором до конца жизни, — недовольно ответил Себастиан. — Я не собираюсь бегать за этим… — он громко задышал, но так и не смог придумать достойного определения.

Курт пытался расспросить друга еще, но тот наотрез отказывался разговаривать. В конце концов, он просто отвернулся к стене и притворился спящим. Уснул ли он на самом деле, Курту было сложно определить, потому что Смайт не шевелился. Через некоторое время лег и сам Курт, но сон долго не шел. Он думал о том, как же ему повезло. Не в том, что он спасся, а в том, что у него был человек, которого он любит, и может не бояться быть отвергнутым. У Себастиана такого не было. И из-за этого Курт чувствовал жалость и малую толику вины.

Именно поэтому он решил следующий день провести с другом. Несмотря на то, что Блейн явно раскаивался, а Курт вполне готов был его простить, он все же считал, что побыть в одиночестве Андерсону необходимо.

Себастиан был непривычно тих, даже когда Хантер появился утром в столовой, он не поднял головы от подноса. Это немного настораживало Курта, но он решил, что лучше промолчать. Видимо, Смайт не намеревался признаваться никому, Курту в том числе, и вчерашний инцидент выбил его из колеи.

Растормошить его удалось немногим позже, когда друзья стояли на излюбленной ими платформе. Курт пытался выведать, откуда у Себастиана такой талант к рисованию, и тогда Смайт, смилостивившись, поведал ему свою историю.

После услышанного Курт перестал удивляться, почему Себастиан такой закрытый и холодный по части отношений. Когда ему было пятнадцать, он жил во Франции и там познакомился с одним художником по имени Филипп. Молоденький и наивный, Себастиан верил во все, что тот ему говорил. Смайт не любил его, но ему нравилось чувствовать себя таковым. Да и какая любовь может быть в пятнадцать лет? Тогда бушуют гормоны, а любое чувство не более чем преувеличенная иллюзия.

Это было как в старых романтических фильмах: красивые слова, долгие объятия, теплые утра и горячие ночи. Филипп неустанно повторял, как он любит Себастиана, особенно, когда рисовал его. Ну а Смайт впитывал все это, как губка, расслабляясь и растворяясь в отношениях. До тех пор, пока однажды Филипп просто не ушел, оставив все картины с Себастианом брошенному и растерянному мальчику.

— И ты так и не узнал, почему он ушел? — тихо спросил Курт, когда Смайт замолчал. Он просто не мог поверить, что можно было быть таким жестоким.

— Сказал, что я его больше не вдохновляю, — пожал плечами Себастиан. — Он оставил записку, на которой значилось, что я могу делать с картинами что угодно. Они ему больше не нужны. «Ты перестал быть тем цветком, что радовал меня, Себастьян», — пискляво спародировал его голос Смайт, сделав акцент на второй части своего имени.

Во время рассказа он оставался непривычно отстраненным, будто ему было все равно, но Курт чувствовал, какая ненависть крылась в голосе Себастиана. Было предельно ясно, что после случившегося он понял, что любви, как таковой, не бывает вовсе. А все, что под ней скрывается, лишь иллюзия, созданная для того, чтобы затаскивать глупых и наивных дураков в постель.

— Но рисовать ты начал почему? — Курт не мог понять: если человек ударил по чувствам Себастиана так сильно, то стоило ли вообще ему уподобляться.

— Он меня учил, пока мы были вместе. Даже выставили раз на его выставке мою работу, которую тут же купили, — Смайт усмехнулся. — А когда Филипп сбежал, я решил, что однажды я стану лучшим художником, чем он. И тогда он поймет, каким дураком был, но уже будет поздно, — он вздохнул. — Сейчас я понимаю, насколько глупа эта идея вообще.

Они стояли в тишине, и Курт размышлял об услышанной им истории. В теории, он представлял, что такое возможно, он даже сталкивался с ложью в отношениях, был ее свидетелем (повезло, что не в собственных), но все равно не понимал, почему люди продолжают врать. Ведь это единственный тип человеческих отношений, по его мнению, требующий предельной искренности.

Он даже не смог соврать Блейну. Не смог промолчать, что у него появился друг. Просто друг, никакой романтики, но Андерсон тут же почуял угрозу. И та назойливость, с которой он принялся досаждать Курту (постоянные звонки в неудобное время, смс-ки каждые полчаса) заставляли его попросту выключать телефон. После чего, естественно, его ждали еще более гневные звонки и сообщения.

Курт не мог понять, почему Блейн вообще был способен простить его, ведь, по сути, это Курт стал инициатором их разрыва. Но, наверное, душа Блейна Андерсона навсегда останется для него загадкой. Ровно, как и мотивы его действий. Нельзя сказать, что Курт не был рад тому, что Блейн решил вернуть его, он был счастлив. Но все равно, ему казалось, что есть в этом что-то странное.

В то же время, Себастиан предстал перед ним более реальным, чем был до этого. И у его поведения существовал мотив. Он боялся, что может влюбиться по-настоящему, и если его отвергнут, он попросту этого не переживет. Поэтому разбивать сердца было намного проще, чем позволить человеку поселиться там навсегда.