- Простите, но я честно не могу больше смотреть, как Вы страдаете. Я не знаю почему, но Вы не просто пассажир этого рейса. И для меня важно, чтобы Вы были в порядке и хоть немного улыбнулись, - чуть сжимаю ее холодную руку, и поправляю плед, поднимая его чуть наверх к талии.

- Прости меня, ради всего Святого. Просто моя младшая сестра умерла восемь часов назад… - и тут ее слезы начинают катиться сильнее, и как бы она их не стирала, они не прекращаются. В моей груди нарастал ком, а глаза стали мокрыми. Как бы я не старалась сглотнуть, выходило это с трудом. Это шок. Я, правда, не представляю, что она сейчас чувствует.

- Мне очень жаль, примите мои соболезнования, - стараюсь говорить спокойно, но мой голос дрожит.

- Я не видела ее двадцать три года. Давно не летала к ней и ее семье. Лизи была для меня всем, - всхлипнув, продолжает она. А я все так же крепко сжимаю ее руку и сдерживаюсь, чтобы не начать плакать вместе с ней. – Когда она родилась, я не отходила от ее колыбельной, а ведь мне тогда было четырнадцать лет. В самую пору было влюбляться и гулять. Но я помогала во всем, увидела ее первые шаги именно я, вставала к ней по ночам успокоить и убаюкать. Повела ее в первый класс, давала советы про мальчишек. А потом она поступила в университет Нью-Йорка, и мы стали только созваниваться. Я проводила все праздники со своей семьей, а она со своей. Каждый раз мы откладывали нашу встречу. Лизи не любила летать, а у меня не было возможности прилететь даже на День Благодарения. Последний раз я видела ее на день рождения ее сына Майка. Хороший русоволосый мальчишка, постоянно бегал и играл с подаренной мной ракетой, - она усмехается, вспомнив,как мне кажется, приятные воспоминания. – А какие большие были у него глаза. Голубовато-синие, как два океана. – Я моментально вспоминаю его, и по телу пробегает дрожь. Два океана, Майк, надеюсь это просто совпадение. Начинаю вглядываться в ее лицо, пытаясь найти сходство с Сандерсом, но не вижу, и облегченно вздыхаю про себя.

- Мадам…

- Моника, - говорит она. – Какая уж тут мадам. – Вытирает слезы.

- Моника, я не могу передать словами то, что я хотела бы Вам сказать. Я, честно, не представляю, какого̀ это, когда любимый для тебя человек уходит из жизни навсегда. Но наверняка у Вас остались только светлые воспоминания о ней. Пусть они дарят Вам радость.

- Остались, - Моника открывает свой чемоданчик, который так сильно прижимала к себе. В нем было много черно-белых фотографий, гребешок с алой розой и прочие украшения. – Это все принадлежало Лизи, - передает мне одну фотографию за другой. На одной они совсем еще молодые и такие красивые, на другой Элизабет стоит с коляской. Беру одну фотографию за другой. – Как же я без нее теперь. Я не представляю, что она ушла из жизни раньше меня и бросила. Моя маленькая Лизи, - плача шепчет она, глядя на их совместную фотографию.

- Давайте, пора успокоиться. Вы сильная, Вы прошли с ней весь этот путь. И Ваша сестра не хотела бы видеть Вас в таком виде – раскисшую. Я предлагаю Вам сейчас умыться, успокоиться и привести себя в боевой настрой. Сейчас Вы нужны их семье все той же боевой женщиной, которой Вы всегда были. Понимаете?

Моника поднимает на меня удивленный взгляд, и я вижу, что она согласна и понимает, что это важно. Поэтому я поднимаюсь с сиденья, и перевожу взгляд на часы.

- Через семь минут мы начнем снижение. Успеете?

- Я хоть и старуха, но за семь минут управлюсь, - говорит она, выбираясь в проход. – Не думай, что я какая-то развалина, улыбнувшись, начинает идти, но тут схватившись за грудь, начинает оседать на пол. Я подхватываю ее моментально. Старушка тяжело и учащенно дышит, на руке прощупываю пульс – словно таймер секундомера, сердце отбивает бешеный ритм. Твою мать!

Тут же к нам подбегают другие бортпроводники.

- Узнайте, есть ли на борту врач? – говорю им я. – Моника, Вы меня слышите? Моника? – ощупываю ее щеки и лоб. Она вся горит, а руки ледяные. Черт.

- Я, врач. – Подбегает сзади молодой человек.

- Она упала, меньше минуты назад, учащенное сердцебиение, схватилась за грудь. Была в подавленном настроении.

- Это инфаркт. Через сколько мы приземлимся?

Снова смотрю на часы:

- Двадцать минут!

- Успеем. Но нужна реанимация и срочно.

Через двадцать три минуты пилоты посадили самолет в аэропорту Кеннеди, где нас уже ждала карета скорой помощи, на которой увезли Монику. Настроение было ужасным. А что, если это я ее довела своими разговорами и желанием помочь? Может, она бы спокойно долетела и добралась до семьи. Прибирая салон самолета, я замечаю, что чемоданчик остался лежать на сидении. Открыв багажную полку, вижу, что и остальные вещи остались здесь. Сев на сидение я снова беру в руки фотографии ее сестры. Тяжело выдохнув, все-таки меня прорывает, и я начинаю плакать. Мне обидно за все, что произошло на этом рейсе. Чувствую себя виноватой и разбитой. Я так хотела помочь ей, а теперь она из-за меня в больнице. Нервно потираю руками лицо, облокачиваясь на колени локтями. Надо что-то сделать. Я – не я, если не исправлю ситуацию.

Снова встав с сидения, я открываю полку для багажа и достаю оттуда все ее вещи. В сумочке нахожу записную книжку, и, дойдя до буквы Л, как я и предполагала – нахожу адрес ее сестры.

- Кира, ты как? - спрашивает Милли, подходя ко мне. – Все нормально? Ну и рейс.

- Милли, я должна вернуть эти вещи семье Моники. Ее сестра умерла сегодня, и она летела к родным, везя все памятные вещи. Ты не против, если я не останусь, чтобы вам помочь?

- Нет, конечно. Беги. – Улыбается она. Я резко подскакиваю с места, хватая все, что принадлежало старушке. – Кира! – Окликает Милли. – Ты великолепная стюардесса. Но старайся не принимать все так близко к сердцу, иначе ты просто сломаешься.

- Я постараюсь, - говорю ей, и убегаю.

Через полтора часа я выхожу из такси, которое доставило меня по нужному адресу. Это был большой дом, свет в котором был давно выключен, поскольку была глубокая ночь, но мне было все равно.

Нажимаю кнопку звонка дважды. И жду. На улице довольно прохладно, и меня потряхивает от всего происходящего. Все чувства во мне смешались – переживание, грусть, страх, вина, нервозность. Секунды тянутся как нуга – медленно, и кажется, что я стою тут уже больше часа. Начинаю нервно постукивать ногой и еще раз нажимаю на звонок.

- Сейчас! – слышится крик за дверью и на пороге включается свет. Щелчок замка и дверь открывается, ударяя светом по глазам ослепляя меня. – Чего вам надо так….

Тишина. Я стою на пороге и смотрю на хозяина дома. И черт бы меня побрал – Сандерс. Волосы взъерошены, лицо не узнать – темны круги, хмурый взгляд. Кажется, будто он постарел.

- Кира?

- Майк? Черт! – Майк и есть тот племянник Моники?

- Входи.

Я хочу сделать шаг, но ноги будто приросли к крыльцу. Я не хочу быть той, кто расскажет, что Моника в больнице.

- Майк, я… - хотела было сказать, что ухожу, но он берет меня за руку и втягивает в дом.

- Как ты нашла меня?

- Майк, имя Моника тебе о чем-нибудь говорит? – не хочу ошибиться и выглядеть полной идиоткой, которая заявилась в пять утра.

- Кира, я уже не помню, ты что, пришла закатывать мне истерики ревности? Сейчас не время и не место для…

- Моника - старушка, сестра которой жила в этом доме. – Сандерс замолкает и удивленно смотрит на меня. Он что всерьез подумал, что я спрашиваю про его бывших?

- Да, это моя тетя.

- Она в больнице, – выпаливаю я. – Она летела моим рейсом, плакала весь полет, я не могла на это смотреть и села рядом, она рассказала мне, что ее сестра умерла, а потом у нее случился инфаркт, ее в больницу увезли. – Начинаю тараторить я, но тут же все эмоции выливаются наружу, как бы я не хотела их спрятать. Начинаю рыдать навзрыд, и понимаю, что Майк не понял ни слова.

- Эй, эй. – Кладет руки мне на плечи. – Стоп, я ничего не понимаю….

- Ох, Майк. – Резко притягиваю его к себе, обнимая за талию, стараясь прижаться к нему как можно сильнее. Он так нужен мне сейчас и в тоже время в данный момент я хочу находиться подальше от него, осознавая, что его тетя попала в больницу по моей вине. Мы стоим так пару минут, пока я успокаиваюсь, и в холл спускаются еще люди. Отпустив Сандерса, я оглядываю всех, кто спустился вниз.