— Да. Он объяснил. Он беспокоится.

Он кивает, злость искажает его губы.

— Я вижу.

— И мы беспокоились о тебе, когда ты просто взял и сбежал.

Он поднимает брови, один глаз прикрыт.

— Да неужели. Почему?

О Боже, как бы сказать поделикатней.

— Помнишь один вечер в баре? Я не хотела, чтоб это случилось снова.

Он так сурово смотрит на меня, что я отодвигаюсь.

— Ты нихера не понимаешь, да?

Кулак сжимает мое сердце.

— Я пытаюсь, — тихо говорю я.

— О, ты пытаешься, — говорит он, поднимаясь с места и поворачиваясь, кладя руки за голову. Он немного наклоняется влево, практически падая, но держится. Господи, да он пьян. — Ты пытаешься. Это вот так ты пытаешься?

Кухня словно наполняется зыбучим песком и все медленно начинает вращаться, стремясь к центру, и тонет. Я чувствовала себя беспомощной и безнадежной до этого, бродя по улицам и тщетно ища его. Но теперь, когда он здесь, в безопасности, чувство такое же сильное.

Я не знаю что сказать или что сделать. Как будто он говорит о чём-то случившемся с кем-то ещё, не со мной.

— Я что-то сделала не так? — спрашиваю я.

Внезапно он оглядывается, берет бутылку и бросает ее в противоположную стену, крича:

— Бл*дь! Ты нахрен сама-то себя слышишь?

Собаки выбегают из под стола, стекло разлетается по полу. Я где-то слышу стук отбойного молотка, но понимаю, это лишь сердце стучит моих в ушах. Смотрю, как виски стекает по стене, и за шоком часть меня рада, что он не может выпить остальное.

Я теряю дар речи. Застываю. Могу лишь смотреть на него, желая чтоб все это был дурной сон, желая, чтобы он был кем-то другим. Я хочу, чтоб мужчина, которого я люблю, вернулся.

— Что, теперь нечего сказать, да? — кричит он на меня, слюна вылетает изо рта, лицо красное до висков. — Спорим, ему ты наговорила массу всего.

Я беззвучно качаю головой.

— Ему?

— Моему братику, — иронизирует он.

У меня ум за разум заходит от попыток понять его.

— Бригс? А что с ним?

— Конечно, конечно, — говорит он, направляясь к холодильнику и дёргая дверь. Пивные бутылки, которых раньше там не было, гремят, и он хватает одну, открывая с сердитым поворотом.

— Это они всегда и говорят. Всегда ложь, гребаная ложь, — невнятно произносит он. — Я думал, ты лучше.

— Лаклан, — я повышаю голос. — Понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Думаешь, я не знаю ложь, которую он распространял обо мне? — Он бормочет так неразборчиво, что я едва могу понять его. Садится и заливает половину бутылки себе в глотку.

— Пожалуйста, — беспомощно говорю я. — Просто успокойся и мы сможем поговорить как разумные взрослые люди. Просто объясни мне, что ты имеешь в виду.

Он сердито качает головой, подначивая неприятной улыбкой.

— Ты такая же, как и все остальные. Ждёшь пока кто-то облажается, так что ты можешь отшвырнуть его и перейти на кого-то ещё. Я это знаю. Знаю его и знаю тебя, и у меня никогда, с самого начала не было вашей любви. Ни от одного из вас.

Он предполагает то, что я думаю?

Если так, то это безумие. Он безумен.

— Ты думаешь что-то произошло со...мной и твоим братом? — спрашиваю я, практически смеясь, потому что это, должно быть, хренова шутка. — Сейчас?

— Я жду тебя здесь уже хрен знает сколько времени! — говорит он, ударяя кулаком по столу, заставляя пену в его пиве подняться наверх.

— Что? — ору я, кровь кипит. — Мы пошли искать тебя! Ты просто ушёл!

— Я же сказал, я говорил, говорил вам, что пошёл прогуляться, — он качает головой, повторяя себе. — Я же сказал вам, что пошёл прогуляться.

— Ты пошёл в чертов паб, вот куда ты, твою мать, пошёл, утопить свои печали и упиваться своим гневом.

— Ты, — резко говорит он, глаза словно кинжалы, палец указывает на меня, — ты знаешь дерьмо про меня, да? Ага? Ты его понимаешь? Ничего ты не знаешь, так что, твою мать, не смей сидеть здесь, смотреть на меня свысока и осуждать.

— Я не осуждаю тебя! — кричу я на него. — Я указываю на правду. Ты ушёл напиться. Мы с Бригсом....

— Даже не произноси его имя, — говорит он сквозь стиснутые зубы.

— Бригс, — громче говорю я, — и я пошли искать тебя, остановить тебя.

Его голова дергается назад, словно от пощёчины.

— Остановить меня? Остановить от похода в паб, чтоб выпить пару проклятых пива? Кто ты, нахрен, такая?

— Лаклан, — умоляю я, чувствуя что все это выходит из под контроля.

— Нет! — орет он, вскакивая на ноги, стул с шумом падает на паркет. — Нет! Кто. Ты. Бл*дь. Такая?!

— Я та, кто любит тебя!

Он смеётся. На самом деле смеётся, голова откинута назад и это самый грустный и горький звук, который я когда-либо слышала.

— Любишь? Ты нахрен не любишь меня.

К глазам подступают слезы. Я медленно качаю головой, трясина затягивает меня.

— Пожалуйста, пожалуйста, просто послушай себя. Я люблю тебя.

— Если ты любишь меня, то я не чувствую к тебе ничего, кроме жалости.

— Не делай этого, пожалуйста, давай не будем идти по этому пути.

— Мне жаль тебя за то, что любишь такой унылый мешок с дерьмом, как я. Прояви немного гребаного уважения, ха?

— Ты не понимаешь.

— Я все отлично понимаю. Ты просто тупая девица, приехавшая сюда потому, что думала, что влюбилась. Держу пари, ошибаться больно.

Я не могу дышать. Просто не могу. Такое чувство, что кто-то наполнил меня водой, быстро заморозил и каждый орган внутри меня, в этот один ужасный момент, останавливается.

— Тебе нужна помощь, — удаётся выдавить мне и слова парят в воздухе между нами. — Тебе нужна помощь, Лаклан. Это не ты.

Очередной мерзкий смешок.

— Это я. Проснись, бл*дь. Я предупреждал тебя. Предупреждал тебя, какой я. Не моя вина, что ты гребаная идиотка.

Мой желудок сводит от такого количества боли, что я вынуждена закрыть глаза. Руки сжимаются в кулаки. Я пытаюсь сделать спокойный вдох, чтобы облегчить боль, но не могу.

— Знаю, мне не следовало приезжать сюда, — шепчу я себе.

— Некого винить кроме себя, дорогуша.

Мои глаза резко открываются, желчь поднимается вверх по горлу.

— Как ты смеешь так со мной разговаривать?

Я умоляю, прошу, молюсь, чтоб что-то в его глазах изменилось, чтоб он понял, что говорит, понял на кого кричит. Кто я ему. Так бывает в кино. Когда пьяный герой видит свою ошибку и трезвеет, приходя в себя, не чувствуя ничего кроме раскаяния к женщине, которую обидел, я бы приняла это, если бы он только видел, что делает со мной.

Но это не кино. В реальной жизни, этой реальной жизни, он не успокаивается. Его глаза все ещё подразумевают это, тёмные, полные такого количества ненависти, что вы можете почувствовать ее каждой частичкой души.

Надо было попросить Бригса остаться. Следовало подготовиться. Мне следовало знать, что все может быть настолько плохо, что он может быть так ужасен.

Но я этого не сделала. В конце концов, я гребаная идиотка.

— Ну? — говорит Лаклан. — Наконец замолчала? Нечего больше добавить? — он прищуриваются на меня, пока допивает остатки пива. — Никаких возражений про это пиво, а?

Я делаю ещё одну последнюю попутку. Одна последняя надежда в аду.

— Лаклан, — говорю я, мой голос дрожит. — Я люблю тебя. Не важно, что ты сказал и во что веришь, я люблю. И клянусь, ты верил мне, чувствовал, до недавнего времени. Пожалуйста, не забывай об этом. Я не жалею о том, что приехала сюда, не важно что с тобой происходит. Но ты должен работать со мной, пожалуйста. Ты должен понять, что ты пьян.

— Ой, да отвали.

— Ты пьян, — громко повторяю я, пытаясь не кричать, пока он не поймёт, пока не увидит. — У тебя проблема и в этом нет ничего зазорного, но если ты не остановишься, это убьёт нас, убьёт тебя. Пожалуйста. Если ты не можешь помочь себе сам, пожалуйста, позволь мне тебе помочь.

Он несколько мгновений смотрит на меня, затем вскидывает бровь.

— Это все?

— Нет, — разочарование душит меня. — Нет. Это не все. Ещё кое-что, — я делаю паузу, закрывая глаза, потому что боюсь увидеть правду. — Ты не любишь меня?