— Да, все наши, — ответила Псинтер, сердито глядя на него. — Несчастные случаи, — она признательно кивнула Ковинду, — регулярно давали нам возможность реорганизовать бригады, с которыми мы начали. И все же по сравнению с шестеренщиками у нас мало оружия. Нашим преимуществом над охранниками заставы Механикус будут численность и неожиданность, а не железо. И, скорее всего, не дисциплина. Наши люди полны энтузиазма, но они не солдаты. Многие из них умрут.
Все трое переглянулись. Никто из них не ценил жизни своих последователей более, чем собственные. Традиции игнорировали подобные вещи, а Порядки превозносили совсем иной спектр приоритетов. Но это создавало трудности. Ни Ковинду, ни Псинтер незачем было их озвучивать, однако Йопелл все равно это сделал.
— Если мы нападем на заставу, и только пара человек будет знать, что там надо сделать, есть риск, что они погибнут, и бригады не будут знать, какой должен быть следующий шаг. А если рассказать им всем, то получится действительно опасный секрет, известный множеству людей.
Ковинд не смог сдержаться, и кулак ударил по небольшому столу с такой силой, что лампа мигнула. Все трое на секунду замолчали, услышав доносящийся снаружи звук шагов лагерного патруля.
— Йопелл, ты что, опять пытаешься все разболтать? — прошипела Псинтер. — Просто потому, что, знаешь ли, в первый раз не вышло, и эти… — она сделала вдох и понизила голос. — Они тебя недостаточно хорошо расслышали?
«Можно подумать, я сказал что-то более подозрительное, чем ты», — подумал Йопелл, но вслух произнес:
— Почему бы нам просто не использовать транспорт делегации?
— Итак, кладбище, — пробормотал Джерс Адальбрект, когда они проходили под машинными иконами, которые покачивались на освинцованных цепях. Покрытые красной тканью головы сопровождающих Механикус повернулись к нему.
— Непроизвольная вокализация, — сказал он им, прежде чем они успели спросить. — Пожалуйста, не обращайте внимания.
Механикус еще мгновение стояли, разглядывая его, и Адальбрект подумал, не собираются ли они его допрашивать. Этому трюку с «непроизвольной вокализацией» его научила одна из адептов Логистика еще тогда, на… проклятье, неужели миссия на Аугнассисе была четыре передислокации назад? Механикус не говорят сами с собой, сказала ему мамзель Риндон, не восклицают, когда удивлены, и не бормочут под нос, когда злятся. Но те, что работают с обычными людьми, знают, что мы иногда производим такие непроизвольные вокализации. Легче выработать у себя привычку сообщать им, что ты делаешь именно это. Он заметил, что двое других представителей Миссионарии тоже ее подхватили.
Стражам понадобилось еще несколько мгновений, чтобы решить, что им не стоит об этом беспокоиться, а потом они отвернулись. Похоже, они не стали это обсуждать. К груди Адальбректа была прикреплена маленькая металлическая пластинка, которая дрожала, когда улавливала безмолвные сообщения на механическом арго, и сейчас он не чувствовал в груди сигнальной вибрации.
Кладбище, снова сказал он себе, на сей раз не размыкая губ и не выпуская слова наружу. Так было даже лучше. Вся делегация умолкла после того, как поприветствовала стражей заставы и вернулась в свои транспорты.
Это были не просто развалины, усеивающие растрескавшуюся землю под покровом сгущающегося сумрака. Все они знали о развалинах. После месяцев, проведенных на Ашеке, иначе и быть не могло. Адептус знали о трагедиях, смертях и том, какой ужасный, поистине индустриальный размах они принимали во время войны. Знали о цене, заплаченной здесь за победу над воинством Архиврага, и о наследии, оставленном дьявольским инженером, известным как Асфодель. И о кладбище они знали не понаслышке, ибо видели, как оно растет, заполняется и ползет вширь, укрытое пеленой пыли, по мере того, как колонны тягачей тащатся по плотному грунту, а краны без устали поднимают и волочат груз. Но сейчас, здесь, посреди него, в кровавом свете умирающего дня…
В свете фар что-то блеснуло. Это была распростертая лапа одной из мощных четвероногих штурмовых машин «Смертонавт», оканчивающаяся узкими изогнутыми пальцами, более элегантными, чем у боевых «рук» имперских машин. Даже отрубленная, растопырившая когти лапа выглядела достаточно угрожающе, чтобы Адальбрект отпрянул от окна, будто эта штука попыталась вцепиться в шины-баллоны транспорта. Не было ни намека на то, где мог бы находиться ее обладатель, и воображение Адальбректа нарисовало его снаружи, в темноте, где тот, каким-то образом вновь пробудившийся, лишенный пилота, крадется за ними, желая найти теплую плоть и отомстить ей за утраченную конечность.
Адальбректа пробрала дрожь, он стиснул правой рукой стальной талисман-аквилу, свисающий с левого рукава. Острые края врезались в ладонь, и проповедник сконцентрировался на боли.
Машина заворчала, поднимаясь вверх по небольшому склону мимо останков «Гробового червя». Просевший монстр как будто устало и задумчиво опустил голову. Стекло, за которым когда-то находилась его команда, было разбито, ноги машины выгнулись и валялись по бокам. по сторонам. Бронированная спина горбом выгибалась над основным корпусом. Позади на боку лежал еще один, наружу торчали пластины, вывороченные погубившим его взрывом. Адальбрект снова вздрогнул, когда от остатков бронестекла машины отразился свет из окон движущегося транспорта. На миг проповеднику показалось, что под низким металлическим лбом ожили и открылись глаза. Он быстро отвел взгляд, как будто кто-то действительно посмотрело на него из этой громадины, и стал созерцать горизонт впереди. Два «Колеса-свежевателя» привалились друг к другу, и их силуэты, черневшие на фоне красных мазков заката, напоминали шепчущихся заговорщиков. Половина третьего «Колеса» валялась перед ними, проповедник увидел ее, когда транспорт подъехал ближе, и вообразил, что те двое шепчутся о возмездии за него. Он смотрел, как машины подплывают все ближе. Уже можно было разглядеть шипы, усеивающие их поверхность, и крюки, торчащие из ободов, увидеть на одном из них оспины, оставленные плотным стабберным огнем, а на втором — огромный кратер в центре, откуда вырвало или выбило кабину вместе с подвесом.
Адальбрект не воспринимал это место как кладбище. Оно скорее походило на охотничий парк из тех, что окружают весенний дворец Сюзерена на Энгатто Минорис, полный диких зверей, наблюдающих за их маленькой и слишком уязвимой процессией злопамятными и внимательными взглядами.
Они поднялись на гребень холма, откуда в угасающем свете можно было ясно разглядеть кладбище, и Адальбрект содрогнулся. Тревожное чувство, которое наполняло его всю дорогу, проникло сквозь напряженные мышцы, протекло по неспокойным нервам и пробрало его до самых костей.
Мертвые Машины Скорби заполонили равнину плечом к плечу, бок к боку. Во всех направлениях тянулись высокие спины «Гробовых червей», когти «Колес-свежевателей» как будто цеплялись за небо, словно желая урвать себе кусок кровавого ашекского заката. Впереди возвышался курган из покрытых вмятинами или пробитых насквозь огнем лазерных пушек «Моровых шаров». Он покосился и частично осыпался на бок разбитого бронепоезда «Небодробитель», гусеницы которого были оторваны, отчего он накренился и пошатывался. Между более крупными машинами были втиснуты безобразные ряды и кучи более мелких, целых и расчлененных: раздутые «Крадущиеся танки», широкоплечие «Смертонавты», похожие на жаб «Пасти мучений». Адальбрект некоторое время размышлял над неуместно аккуратно сложенными и сцепленными перекладинами, пока не понял, что смотрит на обрубленный каркас одного из печально известных «Древ бойни». Он запомнил это название, услышав его от дрожащего сержанта Гвардии, который умолял, чтобы ему дали броситься с крыши, откуда его только что стащили трое подчиненных.
Вспомнив солдата, Адальбрект понял, что не может отвести глаз от испачканных и покрытых сколами металлических решеток. При свете фар чудилось, что среди них виднеются острия шипов-гарпунов, хотя он и знал, что это невозможно. Гвардейцы педантично уничтожили каждое орудие на «Древах», прежде чем позволили увезти их. Техножрецы были в ярости. Решетки пропали из виду, скрывшись за изогнутыми стальными останками какого-то механизма величиной со здание, настолько пострадавшего, что Адальбрект не смог его идентифицировать. Он на мгновение прикрыл глаза и осознал, что где-то на краю сознания все еще слышен голос того сержанта — хриплый, низкий, умоляющий. Разум начал накладывать на этот голос другие звуки госпиталя на станции, звуки, которые издавали люди, сражаясь с воспоминаниями о том, что сделал с ними Ашек. Тогда он снова открыл глаза и вонзил ногти в ладони, выискивая взглядом что-нибудь, что могло бы отвлечь его от картин прошлого.
