Чтобы найти желанные ответы, она решила подобрать подходящую форму описания ситуации, она всегда прибегала к этому способу, чтобы разобраться с житейскими делами. После двух-трех встреч девушка с загадочным и трагическим прошлым, с волосами цвета старинного золота и траурными одеяниями, не похожими на простые черные платья, традиционные для траура в Бостоне, вызывавшая ощущение, что за хрупким обликом скрывается бунтарский дух и страстная натура, эта необычайная девушка вдруг сказала миссис Стрингем, что никогда не встречала людей, подобных ей. Они вызывали друг у друга равное любопытство – так сильно различались и так остро чувствовали нечто сокровенно общее; простое замечание Милли стало ключевым фактором для ее старшей знакомой; у обеих женщин не было любовных интересов, не было родных, не было желания искать новых возлюбленных; единственное, в чем они обе нуждались, так это в простом человеческом понимании и сочувствии. И тут миссис Стрингем пригодилась профессиональная привычка следить за светскими новостями; ей не пришлось расспрашивать девушку о былых событиях, и при этом она могла без труда догадаться, что та должна была чувствовать. Милли же никогда не читала колонки в журналах и не желала знать, что там о ней рассказывали. Старшая женщина охотно приняла на себя ответственность за развитие их отношений; ей понадобилось узнать как можно больше о том, что могло бы интересовать девушку, которая не склонна была упоминать подробности прошлой жизни или описывать привычки. Миссис Стрингем провела настоящее расследование и пришла к выводу, что девушке не хватает культурных впечатлений. Культура привлекала и ее саму, так что она готова была предложить свежие идеи. Умная женщина отлично понимала, насколько широки ее возможности и где лежат их пределы; она даже встревожилась, что кто-нибудь мог опередить ее и занять место компаньонки при одинокой девушке.
Удачей для нее стало пронзительное сочувствие. Ее осенило, как открыть двери к сердцу девушки, установив общий круг интересов к «картинам-бумагам». Богатая, романтичная, глубокая, девушка готова была тратить тысячи не на свою красоту, а на увлечения – нечто возвышенное, необычное, чарующее, но главной ценностью для нее была безграничная свобода – ощущение вольного ветра в пустыне, невыразимое и отчаянное, очищающее от формальностей и ограничений.
Мысли миссис Стрингем вновь обратились к Нью-Йорку, где интеллектуальная сфера была особенно обширной, она даже съездила туда, чтобы сориентироваться. Милли пригласила ее, и даме удалось скрыть свой напряженный интерес к общению; примечательно, что даже к исходу трех недель визита ей удалось сохранять непринужденность и простоту. Она почувствовала себе намного увереннее, баланс в их отношениях заметно изменился, так что домой миссис Стрингем отправилась воодушевленная. Нью-Йорк был огромным, Нью-Йорк был ошеломительным, полным захватывающих историй, с диким космополитическим смешением разных поколений переселенцев со всех концов света; она вплотную приблизилась к роскошному племени редких существ, напоминавших экстравагантные цветы, разнородные и независимые: прелестные кузины, солидные дядюшки, утонченные тетушки, высокие, низкие, пышные и суховатые – они напоминали ей собрание мраморных французских скульптур, изящных и точеных, и все это пестрое собрание образовывало плотную толпу, ограниченную малым пространством. Дамы вместе посещали разные собрания и приемы; старшая старалась демонстрировать свой ум, а младшая держалась непринужденно и никому ничего доказать не пыталась. Миссис Стрингем размышляла о поэзии, истории, выслушивала рассуждения о Метерлинке[3] и Патере[4], Марбо[5] и Грегоровиусе[6]. У хозяйки нашлись соответствующие книги, так что она смогла пополнить свои знания, хотя не всегда получала от этого истинное удовольствие; но все приобретения и события вскоре погрузились во мглу забвения – слишком сильно была она сосредоточена на главной теме. Все ее сомнения, весь энтузиазм постепенно слились в одну тревожную мысль – страх и вправду навредить компаньонке, поступив неуклюже или грубо. Она опасалась причинить девушке боль, и, чтобы избежать этого, а заодно избежать слишком глубокого пристрастия и обожания, она решила оставить все как есть, совершать как можно меньше действий; ведь даже самые искренние поступки с лучшими целями могут исказить совершенство наивности и простоты. Эта мысль поразила и вдохновила ее, побуждая остаться дома и положиться на судьбу.
Меньше месяца спустя, несмотря на то что миссис Стрингем хранила молчание, следуя принятому в Нью-Йорке решению, она получила предложение, которое вновь поставило ее перед сложным вопросом о пределах деликатности и возможности вторжения в чужую жизнь. Не согласится ли она отправиться в Европу в компании своей молодой подруги, которая желает начать путешествие как можно скорее и не ставит миссис Стрингем никаких условий? Обмен расспросами и уточнениями происходил посредством телеграфа; ей были предоставлены все разъяснения; требовалось отправляться как можно скорее, и она должна была немедленно принять решение. Миссис Стрингем откликнулась со всей искренностью и сразу согласилась, хотя такие перемены и выходили далеко за рамки ее ожиданий и планов. Сперва она совершенно серьезно хотела получить что-то от нового знакомства, но теперь ей казалось, что она и так уже все получила. То, что началось с яркого впечатления и интереса к необычному, превратилось в глубокую человеческую привязанность и очарование прелестным существом, в котором она угадывала большой масштаб и значительность. Она готова была отступить, оставить девушку в ее мире, признавая, что Милдред стала самым ярким впечатлением в ее жизни. Теперь, когда ситуация прояснилась и все было названо своими именами, события обретали новый масштаб; но на самом деле все только начиналось. Миссис Стрингем вспомнила выражение, которое часто использовали в газетах, описывая новые лайнеры, – им желали «семь футов под килем»; и если ты отправляешься в путь на утлой лодчонке, надо благодарить судьбу, которая дает тебе шанс зацепиться за большой корабль, способный ходить по бескрайнему и глубокому морю. Милли была таким лайнером, странно думать о ней как об одинокой девушке, которую может ранить чья-то грубость или неосторожность; она представлялась теперь левиафаном, и компаньонка могла лишь следовать безропотно в ее фарватере, отчаянно болтаясь на волнах. Миссис Стрингем испытывала истинный восторг и радость от того, что жизнь сама указала ей путь. Она решилась уделить новой знакомой не ограниченное ничем время. И если она не хочет ей зла, значит, надо действовать прямо и следовать за подругой. Это она ясно понимала и хотела, чтобы девушка указала ей путь в жизни, потому что именно она могла сделать это лучше, чем кто бы то ни было другой. Но трудность, которая вскоре стала для нее очевидной, заключалась в том, что она, Сьюзан Шепард – так обычно называла ее Милли – не привыкла никому доверять решения. Она была дамой с характером, и никто никогда не вел ее за собой по жизни; и она твердо верила, что прекрасно сможет сама направлять Милли и помогать ей с выбором верной дороги. Она была уверена, что знает, как лучше, и ясно видит ситуацию.
С тех пор прошло много недель и событий, и само путешествие стало самым приятным из них; они следовали южным маршрутом по средиземноморским портам, через головокружительный, продуваемый ветрами Неаполь. До того заходили еще в пару гаваней, весьма живописных; и постепенно сорок восемь часов гонки от дома до Нью-Йорка и корабля стали стираться из памяти миссис Стрингем. И великое море, озаренное солнцем, смыло последние тени былой картины мира, и на долгие дни путешественниц захватили другие заботы и перспективы, и пароходные свистки звучали для них прекраснее увертюры Вагнера. В Италии, напротив, увертюра Вагнера преобладала, а Милли спешила на север, к Альпам, и миссис Стрингем следовала за ней; причем слово «следовала» не совсем точно описывает картину, так как старшей даме приходилось постоянно поспешать, а девушка была охвачена необычайным волнением и беспокойством. Миссис Стрингем, конечно, обещала – совершенно искренне – быть неутомимой спутницей, но, по правде говоря, никак не ожидала такого темпа; порой она чувствовала, что ее словно тащат на веревке. Для миссис Стрингем было особенно приятно использовать шанс, упущенный ее родителями, которые так любили Париж, хотя и не лучшие его стороны, и не имели практически никаких других интересов; но мелькание впечатлений – смутных и простых, без остановки и возможности оценить и заинтересоваться чем-то по пути, – первоначально составлявшее определенное странное очарование их странствий, постепенно стало блекнуть в сравнении с захватывающей свободой самого неукротимого триумфального движения и изменения. Она обнаружила в себе пристрастия и идиосинкразии, о которых не могла догадаться при обычном медленном течении жизни; а они составляют немалую часть радости будней. Среди них искусство быть драматически беспокойной и легкой, как воздух; сохранять невыразимую печаль и при этом с ясностью смотреть на мир; всегда оставаться веселой и в то же время мягкой и тихой, как закат. Миссис Стрингем уже во всем разобралась, и ее удивление и восхищение спутницей только укрепилось, а жизнь была достаточно простой, и не требовалось предпринимать усилия, чтобы угадать чувства молодой дамы; однако время от времени она обнаруживала какие-то новые неожиданности и новые аспекты.
