* Храни тебя Бог (франц.)
** Драгоценности (франц.)
В футляре оказались чудесные старинные серьги с длинными жемчужными подвесками. Олег горячо благодарил.
Вечером к Нине забежала попрощаться Марина.
- Хочешь, я возьму к себе на этот месяц Мику? - спросила она.
- Спасибо. Наталья Павловна тоже предлагала мне, но Мика не захотел никуда переезжать. Олег обещал присматривать за ним, а моя Аннушка готовить ему и Олегу. Я почти спокойна.
Марина обняла ее:
- До свидания, моя дорогая! Я на вокзал не приеду, не хочу видеть тех двоих... ты понимаешь. Желаю тебе хоть на этот месяц любви и радости... Но смотри, будь благоразумна, теперь пришел мой черед сказать тебе - не попадись! Могу уверить, что аборт - вещь весьма неприятная! Я ведь люблю тебя всей душой, хоть вы все и считаете меня эгоисткой.
Когда вечером следующего дня Нина появилась на перроне в сопровождении Олега и Мики, тащивших каждый по чемодану, Наталья Павловна, мадам и Ася были уже там. Мика со дня объяснения с сестрой держался с ней подчеркнуто холодно, как будто желая показать, что разговор, происшедший между ними, не должен повторяться и что никакое подобие сентимен-тальности не входит в число его многочисленных пороков. Но на вокзале, когда все провожаю-щие уже выходили из вагонов, он в последнюю минуту прыгнул на подножку и быстро обнял сестру, а выскочил уже на ходу. Когда Нина подошла к окну и еще раз взглянула на провожаю-щих, она увидела, что Наталья Павловна осеняет ее крестным знамением.
"Кажется, кончается мое одиночество! - подумала Нина. - Теперь у меня есть муж, есть мать, есть мой Мика и Олег с этой прелестной девушкой большая, любимая семья!"
На столике купе лежали принесенные Асей розы и, благоухая, обещал и счастье - короткое и печальное, но прекрасное!
Глава третья
ДНЕВНИК ЕЛОЧКИ
22 августа. Наконец-то я дома! Я провела месяц отпуска на кумысе в доме отдыха "Степной маяк", в нескольких верстах от Оренбурга. Место красивое - холмы, покрытые степной травой, в долинах - березовые перелески. Пейзаж украшают табуны, которые еще остались кое-где и которых раньше было великое множество. Дом отдыха в виде нескольких маленьких коттеджей раскинулся на большом холме, в центре столовая и красный уголок (ненавистное мне место, куда я ни разу не показала носа). Среди отдыхающих ни одного приятного лица - сплошь "хозяева жизни". Я очень много гуляла одна, а находясь на территории курорта, утыкалась носом в книгу, чтобы не слушать плоских шуток и идиотского смеха и не видеть грубого флирта, от которого тошно делается. Распущенность дошла уже до того, что обратила на себя внимание медицинского персонала - отпечатали от имени главного врача строгое запрещение отлучаться по ночам: это-де тормозит выздоровление отдыхающих и, таким образом, без пользы пропадают затраченные на их выздоровление государственные средства. В одну ночь я была испугана внезапным светом фонаря, наведенного на мою постель дежурным врачом, который в сопровождении медсестры обходил палаты, проверяя, все ли на месте. Он сказал при этом: "Пока первая, которая на своей постели". Пригрозили, что будут списывать с лечения тех, кто блуждает по ночам. Отдыхающие в большинстве были с закрытой формой tbc*. Одну меня нашли здоровой. Замечательно, что я всегда и везде представляю собой исключение: дворян высылают, меня премируют; все больны, я здорова; все развращены, я целомудренна. Зато я всегда, везде одинока. Никто не попробовал за мной поухаживать, как будто на лбу у меня красовалась надпись: "жизнеопасно". Я пользовалась большой симпатией только у официанток - простых девушек из местных крестьянок, они даже прозвали меня "наша умница". Первое время я радовалась возможности отдохнуть на всем готовом и гулять по живописным холмам, но очень скоро вся эта обстановка так опротивела мне, что я дождаться не могла конца отпуска: стосковалась по своей комнате и тишине, и... Как только выйду на работу, узнаю у Лели, все ли благополучно.
* Туберкулеза (сокр. лат.)
23 августа. Не понимаю, каким образом, рассказывая о курорте, я забыла описать картину, которая интересна даже с исторической точки зрения: курортная столовая представляла собой отдельный павильон, и каждый раз, когда мы - отдыхающие - выходили после наших завтраков и обедов, около дверей в два ряда стояли местные крестьяне - русские крестьяне: мужчины, женщины, дети, девушки и парни и... просили хлеба! Я не поверила бы, если бы узнала это из рассказов, но не могу не верить собственным глазам! Случись такая вещь в царское время в одной из губерний после неурожайного года - какой бы поднялся протест в обществе, какая шумиха! Студенческие сходки, добровольные пожертвования, благотворитель-ные базары, бесплатные столовые... Но советской власти все сходит с рук, все разрешается - это, видите ли, колхозы насаждаются, это так называемый "крестьянский саботаж" вот и все! Слишком дорого обходятся твои опыты, проклятая власть!
24 августа. Была на работе, встретили меня очень радушно. Старая санитарка сказала: "Ну, теперь все пойдет правильно". Забегала в рентгеновский кабинет к Леле - Олег цел и невредим; свадьба будет в первых числах сентября. Лелей в кабинете все очень довольны и уверяют, что всячески будут стараться провести ее со временем в штат.
24 августа, вечер. Я рада, что не возненавидела Асю. Был момент, когда злоба закипала во мне, но Ася меня обезоружила в то утро, когда прибежала ко мне вся взволнованная, вся раскрытая, и не побоялась заговорить прямо. В ней очень много сердечного обаяния, против которого невозможно устоять. Ненависть мутила бы мне душу.
25 августа. Новая волна террора! Я узнала от Юлии Ивановны, что 1 августа выслана в северные лагеря плеяда ученых: Платонов, Тарле, Болдырев и еще многие, многие. Юлия Ивановна, которая близка с семьей Платоновых, сама была на вокзале и видела, как цвет нашей мысли провели к поезду между двумя шеренгами вооруженных гепеу. Такая картина впервые поразила наше общество еще в 22-м году - я сама провожала тогда пароход, на котором высылали за пределы России философов: Лосского, Бердяева, Лапшина и несколько талантли-вейших ученых, от которых соввласть пожелала освободиться! С тех пор это повторяется из года в год, с тою только разницей, что высылают теперь в лагеря, а не за пределы страны. Во всем таком большом прекрасном мире как будто все спокойно, а между тем в России планомерно истребляют лучших людей. В XIX веке гении сплетались у нас в созвездия: "Могучая кучка", "Современник", "Передвижники", "Символисты", труппа Станиславского, - каждое имя в этих созвездиях - наша слава, и вот теперь... теперь подрываются самые корни культурных растений, а Европа равнодушно созерцает это!
