И все же, даже этому чудовищному, но прекрасному полотну не хватало завершенности. Чего недостает? Юноша с растрепанными волосами в белой окровавленной рубашке безучастно смотрит вдаль пустым взглядом. Густая алая кровь медленно капает с его пальцев. Холодный снег сверкает под лучами солнца. Десятки мертвых тел в красивых серебристых доспехах и серых плащах лежат неподвижно, словно манекены. Когда-то они сами были безжалостными убийцами, а теперь перебиты, словно скот на убое. Какая ирония! Но чего не хватает?! Чего?! Хотелось раскричаться и заплакать от осознания незавершенности, несовершенства этой картины, такой близкой к идеалу. Я смотрел на кровь. Только теперь начал замечать оттенки. Она была неоднородной! Нет! Неоднородной! Десятки разных оттенков – вот что придавало этой картине ту особую красоту и пикантность. Но, чего же не хватает?! И тут меня осенило. Еще одного оттенка, всего одного единственного. Моего! Без моей крови картина была неполной. Последний мазок кисти мастера сделает ее завершенной, сделает ее шедевром. Неужели я не пожертвую собой, чтобы создать нечто совершенное, чтобы прикоснуться к великому, дотянуться до танцующей звезды? Неужели не стоит отдать все за причастность к творению Мастера? И тут юноша посмотрел на меня. Наши глаза встретились, и по моей коже пробежал озноб. Я словно заглянул в бездну. Юноша улыбнулся, он ничего не сказал, но его взгляд был красноречивее любых слов. «Ты понял, – говорили его глаза, – ты наконец-то понял, что ты завершающая деталь моего гениального творения. Большинство о такой чести и мечтать не смели!» А ведь правда! Со слезами радости на глазах мне стоит броситься навстречу своей судьбе. Но почему я пытаюсь отшатнуться, бежать отсюда как можно дальше? Горячая алая кровь и холодный сверкающий снег, красное и белое – какое интересное сочетание!

Я открыл глаза и передо мной сначала размыто, а потом и достаточно четко начали прорисовываться очертания комнаты. Сон улетел куда-то далеко, и я не мог его вспомнить. Чем больше я пытался зацепиться за него – тем дальше он ускользал. Я лишь помнил, что во сне очень четко преобладали два цвета – белый и красный. Это воспоминание было ярким. Но о чем был сон, какие предметы имели эти цвета? Ну же, хоть что-то! Эх, как же я не любил забывать сны, просыпаешься и словно теряешь кусочек души, который уже никогда к тебе не вернется.

Я приподнялся на локтях, тело жутко ломило от тупой боли, которая, казалось, поселилась в каждой мышце. Вчера мне даже не хватило сил раздеться, да чего уж там, я даже обувь не снял. Так и спал в солдатских берцах. Они оказались добротным, легко пережили весь тот ад, через который им пришлось пройти вместе с их нерадивым хозяином. Одежде повезло куда меньше, она была испачкана кровью и грязью, местами разорвана. Видок у меня был очень потрепанный. Я повернул голову и увидел копну рыжих волос. Вместо привычного огненно-рыжего цвета она имела оттенок грязной меди. Дыхание Бестии было ровным, раны больше не кровоточили. Сейчас я даже вспомнить не мог, где и как нашел в себе силы оказать ей первую медицинскую помощь, если сам оставался в сознании, лишь прилагая колоссальные волевые усилия. Я внимательно посмотрел на ведьму. На ее лице было несколько царапин, ссадины наблюдались и на других частях тела, но наложенные мною бинты, так и оставались белыми, кровотечение остановилось, а значит – жить будет.

Я поднес руку к лицу колдуньи, аккуратно откинул назад ее волосы и нежно провел двумя пальцами по ее щеке.

– Как же ты меня напугала, милая! Когда я увидел того упыря над твоим неподвижным телом, то думал, что уже никогда больше не услышу твоего смеха, не посмотрю в твои глаза. И знаешь, только в тот момент я по-настоящему понял, какую же боль это мне принесло бы. Прости, я не готов тебя терять!

Глаза Бестии приоткрылись и она, повернув голову, посмотрела на меня затуманенным взглядом, который постепенно начал проясняться.

– Так вот кто мой спаситель, – на лице женщины появилась вымученная улыбка, в ней были тепло и боль, – и что это за признание только что было? Лирически-романтический Странник? Это что-то новенькое, – после этих слов она легонько коснулась моих пальцев горячими губами.

Тело колдуньи пылало жаром, глаза блестели, и ее колотил легкий озноб. И почему мне все это казалось таким сексуальным. Я провел пальцем по ее губам, после чего припал к ним своими.

– Ты со всеми бывшими так себя ведешь? – спросила Бестия, когда я наконец-то оторвался от ее губ

– У меня не бывает бывших, любой человек, однажды попав в мое сердце, остается там навсегда!

– Определенно я не узнаю этого Странника, ты ли это? Где тот жесткий циник и нигилист, которого я знала?

– Умер! – резко отрезал я. – Не все ли равно?! Наш мир рухнул! Все что мы любили, все кого мы любили – все пожрало пламя, все захлебнулось в кровавой агонии. Не все ли равно теперь, какими быть, да и быть ли вообще?!

Бестия не ответила. Повисла тишина, каждому было о чем подумать.

– Тогда… – услышал я тихий голос, – тогда зачем ты спас меня? Если все равно, если все уже кончено.

– Просто… я не хотел терять тебя. И в тот момент, мне просто нужно было за что-то цепляться, не останавливаться, чтобы отчаянье не поглотило меня.

– И что же изменилось с того момента? Что изменилось, что теперь ты готов сдаться?

– Бестия! – Я внимательно посмотрел в глаза колдуньи и отвел взгляд. – Твоя дочь… Я не смог ее спасти, я даже не смог ее найти в том хаосе. Я… я боюсь, что она не уцелела.

Я тупо смотрел перед собой, боясь заглянуть в глаза колдунье. Чувство беспомощности, ощущение никчемности, слабости и бесполезности – ох как же это паршиво.

– Она в безопасности, – Бестия обняла меня и положила голову на мое плечо, – я помогла сбежать ей с плена Беркута и надежно спрятала ее. Я и не знала, что ты пытаешься спасти ее, что ты вообще знаешь о ней. Это так мило с твоей стороны! – Колдунья замолчала и тяжело вздохнула. – Прости, что тогда предала тебя и заманила в ловушку.

– Давно простил!

– А вот я себе никогда не прощу! – с горечью ответила колдунья.

– О чем ты? – Я с удивлением посмотрел на Бестию. – У тебя не было выбора, каждый сделал бы тоже самое ради своего ребенка. Мне жаль, что судьба поставила тебя в такую ситуацию.

Колдунья лишь крепче сжала меня в своих объятиях, я почувствовал, как ее горячие слезы капают на мое плечо.

– Спасибо, Странник! Спасибо за все!

– Тебе спасибо! За то, что ты была рядом с самого начала, за то, что я стал тем, кто я есть!

Повисла долгая пауза. Мы просто молча погрузились в свои мысли, которые были не из легких.

– И что теперь? – тихо прошептала мне на ухо колдунья.

– Я не знаю! – Честно признался я. – Я уничтожен, вместе с Зарей Хаоса. Осколки моей души догорают где-то там, в нашем павшем городе. Меня нет!

– Я… Я хотела бы тебе помочь, но тоже чувствую лишь боль и пустоту.

– Извиняюсь, что прерываю эту интереснейшую мыльную драму, которую, несомненно, оценят по достоинству все домохозяйки, – черная кошка медленно вышла в центр комнаты, – но я тут напарника потеряла. Щупленький, со слегка безумными глазами и плохим чувством юмора, похож на этого, – кошка указала лапой на меня, – но не такая бесхребетная размазня!

Я вскинул руку вперед и прошептал заклятье. С кончиков моих пальцев сорвалась маленькая серебристая стрела, полетевшая в сторону Киры. Последняя ловко увернулась, и заклинание попало в кресло, после чего оно загорелось.

– Смотри-ка, не только свою язвительность, но и сноровку не растеряла, – я улыбнулся и направил на Киру руку с еще одним готовым заклинанием. Она сильно задела меня своими словами.

– Ты могла бы и проявить немного сострадания и жалости, – заметил я, – ты не представляешь, через что мы прошли, пока ты отсыпалась в медальоне.

На этот раз я задел Киру за живое. Но, демон не дала воли своим эмоциям и хладнокровно ответила:

– Ну, уж прости, что восстанавливалась после того, как чуть не погибла, спасая твою жизнь. А насчет сострадания – оно мне не ведомо, я же всего лишь демон, – произнесла она с какой-то горькой ухмылкой. – Что же касается жалости – то это худшая из всех услуг, которую только можно оказать. Если кто-то голоден, и ты хочешь ему помочь – накорми его рыбой, а потом дай удочку и научи добывать ее самому. А накормить и отправить умирать в голодный жестокий мир, пообещав, что теперь каждый встречный будет угощать и помогать, вот это действительно самый изощренный садизм. Вот что такое жалость, на самом деле.