Для того, чтобы начались массовые волнения, люди должны быть измучены тиранией и репрессиями – а этого, как ни крути, нет. Да, казнь психологов подействовала ошеломляюще. Но большинство из нас не психологи. Большинство надеется не испытать на себе сильных потрясений. Ради этого люди готовы смириться со многим. Даже с введением офстатов. Или с потерей работы из-за «не того» статуса. Лучше пожертвовать работой, чем жить во времена переворота в стране.

18 апреля, утро

Грег убеждён, что об общих «фоксовских» корнях психологов и техников постараются «забыть». Нет, конечно, полностью вычеркнуть из «народной памяти» кусок истории не получится. Тем более при нынешнем развитии информационных технологий. Школьные учебники можно переписать, а вот вылавливать всё нежелательное из Сети куда сложнее. Но повлиять на ситуацию с помощью искажений и недомолвок власть попытается наверняка. Сейчас можно, например, распустить слух, что техники и психологи изначально были только противниками. А потом всё реже и реже упоминать о последних, а заодно и о Фоксе. Как ни крути, официальная версия событий много значит. Глядишь, со временем люди перестанут ориентироваться, где факты, а где ложь.

После того как нас, оставшихся участников, выпишут из больницы, проект, скорее всего, закроют. Грег не удивлён: «Мы теперь слишком «неудобные» люди. Свидетели бывшего единства психологов и техников».

«Ты сейчас договоришься до того, что «неудобных» свидетелей лучше всего убрать».

«Ну, это вряд ли… Скорее, с нами будет, как с психологами: сначала про нас станут врать, после – молчать. Но власть про нас не забудет. Не зря же нам дали такие статкарты. С одной стороны, мы стали не нужны, с другой – упускать из виду нас не хотят».

Поинтересовался, что он думает насчёт ФИОргов.

«Совсем от них технократы не откажутся, это невыгодно. По крайней мере, от тех, которые не затрагивают ментальную сферу. Может, это превратится в подобие индустрии пластических операций. Одно точно могу сказать: будущих изменённых не станут называть нуэ. Это имя слишком связано с нами, первыми».

Руководители проекта сделали нам странное предложение. Сказали, что те, кто захотят выучиться на офицеров внутренних или внешних войск, получат возможность поменять статус на технократский. Некоторые согласились. Но у меня желания служить Союзу в качестве правоохранителя или армейца нет.

«Хотят нас приручить», – предположил Грег по дороге из холла, где проходило собрание.

«Почему тогда не дали технократство сразу и всем?»

«Выбирают самых преданных псов».

На собрании кто-то попытался задавать вопросы о первоначальных целях проекта. Ни об армии, ни о внутренних войсках раньше речи не шло… Ответы последовали уклончивые и обтекаемые. Якобы не удалось изыскать средства на организацию училищ, в которых мы должны были проходить специальную подготовку после завершения курса изменений. Одним словом, «первоначальные цели» зарыли глубоко в землю.

Поначалу меня это удивило. Политика политикой, но почему бы не продолжать проект, как было задумано? Сноутон обозвал меня дураком. «Потому что Джесеру теперь плевать на освоение космоса и океанов. Он понял, что гораздо важнее обеспечить себе и своим потомкам благополучное будущее. Ты что, не слышал про «Основу»?

Про «Основу» я слышал. И даже смотрел кусок репортажа с церемонии открытия. Где Джесер взял столько денег, чтобы отгрохать такой гигантский завод?

После полудня

Чувствую себя сегодня почти нормально. Удивляюсь собственной живучести. Пару недель назад казалось, разбушевавшийся иммунитет меня прикончит. Но врачи с их расчётами не подвели. Остаётся порадоваться тому, что тесты и адаптационные тренинги я проходил ещё до всяких разногласий и разделений среди докторов.

Относительно собственного будущего сомневаюсь. Но склоняюсь к легионерской службе. Хорошо, что власти её разрешают. Если человек готов служить в заграничных войсках – он по определению неблагонадёжен. Поэтому лучше, чтобы он из страны убрался. Кое-кто из других нуэ тоже подумывает о легионерстве. Но я не со многими об этом разговаривал. И уж точно не с теми, кто выбрал офицерскую карьеру.

Представляю, как воспримут идею с легионерской службой родители…

Грег на полном серьёзе собрался помогать психологам. Неужели его дружба с ними стала настолько близкой? Мне дружеские отношения между экспериментаторами и их подопытными всегда представлялись сомнительной перспективой. Но Грег – романтик, несмотря на то, что вечно изображает циника. И среди участников проекта он нашёл ещё пару родственных душ: Сэма Ли и Люси какую-то (постоянно забываю её фамилию). Они все считают, что теперь, когда психологи вынуждены скрываться, помощь друзей нужна им как никогда.

Грег пользуется моментом. В больнице царит неразбериха, и о нём, похоже, забыли. Поэтому он втихаря шпионит за докторами-техниками. То есть технократами. В общем, за оставшимися докторами. Надеется из подслушанных разговоров узнать больше, чем говорят в новостях. Лишняя информация в его сотрудничестве с психологами не помешает.

Я сказал Сноутону, что он затеял опасную игру. Он парировал: «Не опаснее твоего легионерства». И добавил, что, конечно, лучше быть как Люси, которая обеспечила себе прикрытие: для виду подалась в правоохраны. Но он не умеет притворяться.

Вечер

Размышлял об этих словах Грега: «Потому что Джесеру теперь плевать на освоение космоса и океанов». Может, ему и раньше было плевать? Или когда-то он всё-таки верил в свой проект?

Вдруг Себастиан Джесер на самом деле такой психопат, каким описал его Грег в своём рассказе? Тогда его настроения и намерения действительно могут легко меняться на противоположные. Но если думать о нём как о дальновидном политике – выходит, нуэ с самого начала требовались ему для чего-то другого. Для чего? Элитное боевое подразделение? Личная охрана? Но тогда атмосфера вокруг нас сгущалась бы… А мы валяемся в палатах с возрастающим чувством собственной ненужности.

Интересно, может ли человек быть дальновидным политиком и психопатом одновременно?

3 апреля, утро

Никогда в жизни мне не было так хреново. С неделю о том, чтобы включать лэптоп, вообще речи не шло. Но сегодня я совершил этот подвиг. Пишу лёжа. Поднимаю голову от подушки – несколько слов – снова опускаю. Жду, пока палата прекратит вращаться, а красно-белые пятна – плавать перед глазами. Сесть даже не пытаюсь. Почти завидую «негодному» Сноутону. Почти жалею, что не попал в двадцать процентов тех, кто вместо продления жизни получают её быстрое окончание.

Грег, кстати, ещё здесь, хотя должен был выписаться раньше меня. Но его до сих пор не перевели жить в пансионат. Пансионат находится тут же, на территории преобразовательного центра, но в стороне от больничных корпусов. Подписывая контракт, мы все обязались прожить в центре год, чтобы одновременно закончить первый этап проекта. Поэтому те, кто выбрали для себя минимальное количество изменений, дожидаются остальных в пансионате. Минималка – два ФИОрга; чтобы сделать их без лишней спешки, нужно месяца три. Максимум – двенадцать изменений. Весьма напряжённый график, по ФИОргу каждый месяц. Поэтому «двенадцатых» среди нас мало. Самые отчаянные головы.

Опасений, что внезапно войдёт медсестра и отберёт моё орудие труда, нет. Теперь и сёстры, и доктора, если мы их не вызываем, появляются только положенные три раза в день, не чаще. В первые полгода с нами носились, как курица с яйцом, но потом ажиотаж начал остывать. Все наши доктора – фоксовцы (точнее, бывшие фоксовцы). Они слишком заняты происходящими в их среде переменами.

«Ажиотаж». Если бы мне надо было произнести это вслух, у меня заплёлся бы язык. У письменной речи есть преимущества перед устной.