– От самого султана, Иваник! Из Стамбула! А ты как здесь очутился?

Иваник поднял мушкет, поправил на узких плечах свитку.

– Разве не знаешь?.. Семен Палий привел нас всех в Фастов и сказал: тут нам жить! Земли занимайте, сколько сможете обработать, хаты выбирайте, какие поцелее… Крепость гуртом строим, знаешь-понимаешь, чтоб защита была надежной. Вот мы и поселились здесь.

– А мои, мои-то где?

– Твои тоже… Внизу, над Унавой живут. Там хорошо – речка, луг, за речкой – лес. Правда, хатка маленькая, но не хуже, чем в Дубовой Балке. И что лучше всего – по соседству со мной… Неспроста говорится: выбирай не место, а хорошего соседа.

– Палия где-то можно увидеть? Случаем, не на Сечи он?

– Увидишь. В крепости он, поселился рядом с вдовой Семашко…

– О пане Мартыне ничего не слыхать?

– Про Спыхальского? Говорил Роман, что передавал пан весточку из Львова. Всех приветствует… Не забыл и про меня, и про Зинку. – Иваник подмигнул. – Тоже привет передал, знаешь-понимаешь…

Арсен улыбнулся в густую бороду, которую отпустил, пока ехал из Стамбула. Уж кого-кого, а Зинку не мог пан Мартын забыть: очень полюбилась ему молодица!

– Ну, веди, Иваник! – Арсен положил руку на хилое плечо соседа. – Сперва к Палию, а потом уже – домой… Прямо горю от нетерпения!

Они пошли по широкой улице. Около одного из уцелевших домов Иваник остановился.

– Скажу Остапу, чтоб подежурил вместо меня. А то у нас, знаешь-понимаешь, строго… Можно и батогов заработать от полковника, если плохо несешь караульную службу!

Он шмыгнул в хату и через несколько минут вышел в сопровождении высоченного хмурого казака, вооруженного только саблей.

– Бери мой мушкет, – заторопился Иваник. – В случае опасности – пали, пане-брате, чтоб аж в крепости было слышно! А я мигом вернусь…

– Ладно, – буркнул мрачный великан и зашагал к окраине города.

Арсен внимательно осматривал все вокруг.

В городе немало руин и пожарищ. Но среди пепелищ стоят и уцелевшие от огня хаты: вьются дымки, во многих дворах хоть что-нибудь да обновлено – тут исправлены забор и ворота, там выбелены стены, а на некоторых хатах уже новые камышовые крыши.

Крепость встретила их гомоном, стуком дубовых трамбовочных баб, заступов и мотыг, цоканьем топоров. Здесь кипела работа. Одни забивали колья, другие делали земляную насыпь, а третьи из дубовых бревен и брусьев мастерили ворота крепости.

Люди были так худы, измождены и ободраны, что Арсен ужаснулся. Откуда они? Будто одни нищие собрались сюда! Несмотря на холод, у многих, кроме латаной рубахи или видавшего виды лейбика[37], не было ничего. Редко у кого на ногах сапоги, а у большинства – постолы или лапти, из которых торчит какое-то тряпье. Лица обросшие, в глазах – голодный блеск.

Арсен хотел было спросить Иваника, что это за люди, но тут заметил знакомую статную фигуру. Палий!

– Батько Семен! – Казак бросился к нему и по-дружески сгреб полковника в объятия. – Батько Семен! Как я рад снова видеть тебя!

– Арсен?! – Палий не верил своим глазам и удивленно рассматривал казака. – И вправду, Арсен, собственной «парсуной», как говаривали киевские бурсаки… Да какой обросший, как дед!

– Вы все здесь – не лучше, – повел рукой Арсен, указывая на людей, работающих у стен. – Откуда они собрались?

Лицо Палия помрачнело, он с болью произнес:

– Сейчас, пожалуй, половина Украины так живет… В военном лихолетье люди потеряли все: родных, кров, одежду… Начинаем мы на голом месте. Надо же как-то спасать себя!

– Что начинаем? – не понял Арсен.

– Жить заново, – ответил Палий. – Долго мы думали на Запорожье – что делать? Правобережье опустошено, разорено, истоптано татарской конницей. По Бахчисарайскому договору – ничейная земля… Но она ведь наша! И пока мы на ней живем, никто не сможет назвать ее своей – ни султан, ни хан, ни господарь Валахии, ни король польский… Вот и кинули мы клич: кому негде приклонить голову, идите на Фастовщину, Корсунщину, Богуславщину – поселяйтесь, обрабатывайте землю, но сабель из рук не выпускайте! И вот начало – отовсюду потянулись горемыки, обиженные судьбой. Не было у них ничего: ни денег, ни одежды, ни семян, ни хозяйственной утвари. Зато принесли в сердцах справедливую ненависть к врагам, которые пустили их по миру, и священную любовь к своей земле. Бедные мы сейчас. Ой какие бедные! Зима только начинается, а у нас уже почти нечего есть… Вон видишь – казаны. В них дважды в день варим пшенный кулеш. Не кулеш – одно название! Но и ему люди рады…

– Как же вы зиму думаете прожить?

– Перебьемся… Потуже затянем пояса, охотиться будем, рыбу ловить в Унаве и Ирпене. Но вся наша надежда на помощь.

– Чью?

– Москва поможет деньгами и оружием, Киев – зерном для посева, харчами. Свет не без добрых людей.

– В этом я много раз убеждался. Да вот – только что – отмахал путь от Стамбула до Фастова тоже не без помощи добрых людей. А там – и до Варшавы доберусь.

– Ты направляешься в Варшаву? С чем?

Арсен оглянулся: Иваник, выцыганив у кашеваров миску кулеша, хлебал жидкое горячее варево. Поблизости никого – каждый занят своим делом. Но все же Арсен понизил голос:

– Батько Семен, чтобы ты знал, я сейчас на службе у самого Кара-Мустафы… Вместе с Ненко…

– Погоди! – перебил Арсена Палий. – Пойдем-ка ко мне домой, а по пути ты мне все и расскажешь.

– Привез я очень важную весть, – продолжил Арсен.

– Какую?

– Турки начинают войну против Австрии. Султан Магомет собрал громадное войско и повел его под Вену… Я тороплюсь в Варшаву, чтобы предупредить короля Яна.

Палий нахмурился:

– Почему ты думаешь, что нужно предупреждать Собеского?

– Расправившись с Австрией, турки накинутся на Польшу… Ненко слышал это из уст Кара-Мустафы.

– Вот как?! Значит, когда падет Австрия, а затем Польша, Магомет вновь бросит свое войско против нас. И тогда уже ничто не сдержит его!

– Мы с Ненко тоже так подумали и решили, что нужно обязательно предупредить поляков…

– Верно. Турок можно остановить только общими усилиями. Твое решение ехать в Варшаву одобряю. А от себя пошлю письма в Москву и Батурин, чтобы и там узнали о замыслах султана.

– Спасибо, батько, за поддержку. Я был уверен, что ты согласишься с нами.

– Еще бы! Как и покойный Сирко, я считаю, что среди многих врагов для нас сейчас самый злейший, опаснейший – турецкий султан… И вопрос стоит так: кто кого? Или мы сообща с другими народами, которым он угрожает, отсечем его загребущие когти, или же нас всех до единого вырежут. И на расплод не оставят…

– В страшное время мы живем, – задумчиво произнес Арсен, перебирая в памяти большие и маленькие события, свидетелем которых пришлось ему быть. – Выстоим ли?

– Выстоим! Должны выстоять! Иначе – всему конец…

Они подошли к крыльцу большого дома, памятного Арсену еще с прошлой зимы. В нем тогда жила старенькая бабуся с мальчиком и девочкой. Теперь дом был восстановлен: пахли смолой новые двери, белели обмазанные белой глиной стены, вместо выбитых стекол в окна вставлены хорошо пригнанные доски. Вокруг дома все прибрано. Чувствовалось, что здесь хозяйничают заботливые женские руки.

– Прошу в мою хату, – пригласил Палий, – правда, временную. Здесь потом устроим полковую канцелярию. А покуда полка нет и с жильем у нас худо, поселили мы здесь Феодосию с детьми. Вдову Семашко. А я, собственно, постояльцем у нее. Можно сказать, в приймах, – улыбнулся Палий, поднимаясь на крыльцо.

– Ты, батько, еще молодой, только за сорок перевалило. А Феодосия – красивая женщина. Да и покойный Семашко, помнится, завещал вам объединиться. Было бы правильно, если б вы с нею поженились…

Палий посерьезнел. Приблизился вплотную к Арсену и тихо сказал:

– Я и сам так думаю, друг… Феодосия – женщина не только красивая, но и умная. И сердце мое склонно к ней. Но этого ведь мало!

– Чего же еще нужно?