— Почему не ладится, тоже, наверное, слышал?

— Да, и это тоже. — Пол вытер пот со лба.

— Бэннон?

— Да, Роджер Бэннон, — подтвердил Пол. — Я знаю его. Правда, в последнее время не встречались.

— Он в армии. Мобилизован.

— Не в том дело. Он избегал меня еще до мобилизации. Знает, что мы с тобой друзья.

— Жаль, черт возьми, что этот сукин сын не избегал моей жены так же успешно, — заметил Сидни.

— Точно.

— Ладно, что там ходить вокруг да около, тем более с тобой. У нее был с ним роман, они спали бог знает сколько раз, целую тайную систему придумали, как перезваниваться и назначать свидания. Она сделала меня рогоносцем, опозорила детей, обесчестила себя, в общем, что там говорить. Если хочешь увидеть невменяемого, то вот он, перед тобой. И в психушку не надо ходить. Если бы ты стал врачом, каким хотел стать, один как минимум пациент тебе обеспечен. Сомневаюсь только, что ты бы мог мне помочь. Мне конец, до донышка вычерпан. О Господи всемогущий! Ну как она могла так поступить со мной, как вообще может один человек вести себя так по отношению к другому?! Я жил только ради нее, ее жизнь стала моей жизнью. Я все делал по чести, всегда был ей верен. Ничего себе не позволял, помогал воспитывать детей, удерживал от ошибок в воспитании так, что она даже не замечала этого. И любил. Ну, о любви что уж и говорить… Если не возражаешь, Пол, я бы выпил немного виски.

— Конечно, вон бутылка.

— Давай прихватим ее с собой и поехали в Ридинг. Нас бесценный Ламар повезет?

— Нет, сам за руль сяду.

— Это хорошо, можно не стесняться в выражениях.

Они вышли на садовую дорожку, ведущую к гаражу.

— Нет, ты вовсе не плохой хозяин и не плохой врач, — сказал Сидни. — За все это время я в первый раз выговорился. И ты единственный человек, с кем я могу себе это позволить. Уже лучше себя чувствую.

— Правда? Хорошо, коли так, — с сомнением проговорил Пол.

— Честно говоря, еще нет, но уже на пути, так что не беспокойся за меня.

Зеленый «локомобиль», вымытый, протертый, ждал их у входа в дом.

— Тут цельный верх, — заметил Сидни, — давай-ка поднимем.

— Если снова дождь пойдет, нам не опустить, — возразил Пол. — По правде говоря, он всегда опущен.

— А, теперь вижу, — Сидни присмотрелся к машине повнимательнее, — такая конструкция. Ладно, может, воздуха и так хватит.

— Если хочешь, можем откинуть ветровое стекло.

— Пожалуй, стоит, потому что я собираюсь прикончить эту бутылку еще до того, как мы окажемся в Ридинге. Не в одиночку, конечно. Надеюсь, ты присоединишься ко мне, когда я вспомню о приличиях и предложу глоток-другой.

Они выехали из города, и Сидни начал раз за разом прикладываться к бутылке.

После очередного глотка он нарушил молчание:

— Знаешь, странный ты малый, особенно для свидетеля на свадьбе.

— А что?

— А то. Мне кажется, ты бы мог стать по-настоящему хорошим врачом. Ты позволил мне сорваться с катушек и в результате выпустить пар.

— Только временно, Сидни, только временно. Ты сам знаешь.

— Пусть так, и все равно это надо было сделать. Но есть кое-что, чего ты не сделал. Ты даже не попытался оправдать Грейс.

— А какой в этом смысл?

— Может, и никакого, но ты был свидетелем на моей свадьбе, и когда дело так оборачивается, от свидетеля ждешь, что он хотя бы попытается залатать дыру.

— Между двумя такими упрямцами, как Грейс и ты? Да ни за что. К тому же, может, и к лучшему, что вы расстаетесь.

— Вот это уже интересно. Почему же? — спросил Сидни.

— Наверное, не стоило так говорить, но слово не воробей, — виновато улыбнулся Пол.

— Ты хочешь сказать, что я напрасно женился на Грейс?

— Не то чтобы напрасно, но, может, это действительно была ошибка. Знаешь, Сидни, тебе нужна была работа, какая-то профессия. Ведь, как бы ты ни трудился на ферме, тебя никто так и не признал фермером, а отсюда внутренняя неудовлетворенность.

— Может, ты не знаешь, но ферма теперь моя. Я выкупил ее два года назад.

— Действительно не знал, но это только доказывает мою правоту. Если уж не знал я, твой лучший друг, то откуда об этом знать жителям Форт-Пенна?

— А вот на это мне совершенно наплевать.

— Вот именно. Ты купил ферму тайком от всех, так чтобы можно было с удовлетворением сказать самому себе: «К черту всех этих ублюдков, которые думают, что я живу за счет Грейс. Я-то знаю, что это не так». Да только такое удовлетворение недолговечно. Рано или поздно захочется все рассказать тем же самым ублюдкам, но ты ведь Сидни Тейт, и на это ты ни за что не пойдешь. И стало быть, замкнешься в себе.

— Не думаю. Поверь, мне вполне хватало понимания, что я сам себя обеспечиваю и даже больше, чем просто обеспечиваю.

— Не вполне, иначе бы ты так не сказал: «обеспечиваю и даже больше, чем просто обеспечиваю». Надо, чтобы еще кто-нибудь это знал, пусть всего один человек, например я. Таких самодостаточных людей, о каких ты говоришь, просто не существует на свете. У тебя это получается лучше других, но, поверь мне, Сидни, рано или поздно тебе понадобится общество. Не обязательно много людей. Может, всего один. Но уже то, что тебе хоть кто-то да нужен, доказывает… ну я, собственно, уже сказал, что это доказывает. Так крошится лед, так умирает иллюзия самоудовлетворенного одиночества. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

— Иными словами, если мне нужен кто-то один, то могут быть нужны и все?

— Если речь идет о возможности прожить всю жизнь в одиночку, самому по себе, то да, верно.

— Но я ведь и не жил в одиночку. У меня были Грейс, дети.

— Да, но прими во внимание, что у мужа с женой совсем особые взаимоотношения, особенно если они живут вместе так долго, как вы с Грейс. Ты привык жить с этой женщиной, так что это не просто либо свой, либо посторонний. Она — часть тебя самого. Дети не в счет. У меня своих нет, но, по-моему, твои дети еще недостаточно выросли, чтобы считаться людьми. Покуда они зависят от тебя в главном — еда, крыша над головой, — они не совсем люди. Это, скорее, разумные животные, плюс, конечно, твоя любовь.

— Наверное, ты прав, приятелей у меня хватает — в Форт-Пенне, Нью-Йорке, Бостоне, Лондоне. Некоторых ты знаешь — Шофштали, Уоллы — словом, вся эта публика, — а с некоторыми, наверное, не знаком: Виктор Смит, Перси Хоштеттер из банка, Оскар Тиллингхаст, это полицейский-регулировщик… Впрочем, нет, Оскар на Грейс молится. Но в общем, в повседневной жизни я сталкиваюсь с массой людей.

— Кто такой Виктор Смит?

— О, это занятный старый чудак, он держит в Форт-Пенне шорную лавку.

— Тогда его я исключаю. Он — часть Форт-Пенна, а ты никогда не считал себя частью Форт-Пенна. Не обманывай себя, да и меня, Сидни. Ты не ищешь приятелей среди занятных старых чудаков — владельцев шорных лавок.

— Вот ты, например.

— Я — да, конечно. Но ведь я не из Форт-Пенна. Впервые мы туда оба приехали поездом, так что в твоих глазах я там был почти таким же чужаком, как и ты сам.

— Ладно, пусть так, но к работе-то какое это имеет отношение?

— Самое прямое. Работай ты в магазине или банке или специальностью какой овладей, тебе бы пришлось каждодневно сталкиваться с горожанами, помогать им, конкурировать, но в любом случае — видеться, узнавать, точно так же, как они узнавали бы тебя и привыкали к твоему присутствию в городе, как ты привык к ним. За два-три года ты бы примелькался, и даже твой нью-йоркский акцент никто бы не замечал.

— Извини, конечно, но если уж говорить об акценте, то с вами, немцами, сравниться трудно. Когда я впервые оказался в этих краях, понимал вас с не меньшим трудом, чем вы меня.

— Не в этом дело, можешь хоть на литературном немецком говорить. Главное, ты — другой. Я не утверждаю, что за пять лет у тебя бы изменился акцент. Для любого встречного он оставался бы новым и чужим. Но они же, эти встречные, воспринимали бы тебя иначе, как своего. А ты — их. Это люди, с которыми ты работаешь, живешь. Они бы привыкли к тебе.