— Ну и что он с ними делает?

Ответ Пола заглушил удар грома, и ему пришлось со смехом повторить:

— В банк кладет.

— Что-о? В твой банк?

— Так точно, сэр. Ламар ворует деньги и кладет их в наш банк. Когда я проверял его текущий счет в последний раз, на нем было больше двух тысяч зеленых. Неплохо для человека, получающего шесть сотен в год. Как-то в прошлом году я сказал ему: «Ламар, ты бережливый человек, так что, наверное, когда тебя не станет, накопится кругленькая сумма, можно оставить кому-нибудь. Ты не думал, чтобы написать завещание?» «А я, сэр, — говорит, — уже написал. Все, что у меня есть, отходит миссис Лихтенвальнер, которая вытащила меня из канавы». С таким же успехом он мог сказать, что это ты вытащил его из канавы. А ведь поначалу мне пришла в голову сентиментальная мысль, что Ламар крадет наши деньги, чтобы нам же их и завещать. Выглядит красиво. Но Ламара никто не знает.

— Может, он считает, что этот как раз миссис Лихтенвальнер заправляет всем в доме, и таким образом он покупает ее благорасположение?

— Слабое звено этой версии в том, что миссис Лихтенвальнер не знает, что она наследница, а Ламар просил меня ничего ей не говорить. Нет, думаю, дело в том, что вначале миссис Лихтенвальнер давала ему еду, а отец — какие-то безличные вещи вроде денег. Понятно, что едой Ламар отплатить ей не может и, объявляя своей наследницей, выказывает признательность в форме одновременно достойной и практичной. Другого объяснения я найти не могу.

— Весьма тонкий анализ, — заметил Сидни.

Неторопливо покачиваясь в белых плетеных креслах, они некоторое время наблюдали, как льет дождь. В какой-то момент ослепительно сверкнула молния, а вслед за ней раздался мощный удар грома.

— О Господи, да это же совсем рядом, — пробормотал Сидни.

— Говорят, звук пробегает милю за восемь секунд, — откликнулся Пол.

— В таком случае молния ударила не дальше чем в паре сотен ярдов отсюда.

— Одного моего приятеля убило молнией, когда он играл в гольф в Ридинге. Об этом писали в газетах. Не читал?

— Что?

— Я говорю, приятеля, Лу Вайсингера, молнией убило. Он играл в гольф на поле Беркширского клуба. То ли в конце мая, то ли в начале июня.

— Извини, Пол, отвлекся. Подумал, каково это — слушать такую канонаду часами, без перерыва.

— Ты про бои, наверное?

— Ну да. На днях я проходил флотскую комиссию, скоро должен прийти результат. Примерно через неделю.

— С чего это ты в таком возрасте, да еще с женой и тремя детьми, в армию решил податься? Война для молодых, а не для людей в возрасте вроде нас с тобой.

— Я так не считаю. Думаю, мне сильно повезло, что меня берут. Убивать мне, конечно, не улыбается, но, честно, мне кажется, каждый в жизни должен пройти хоть одну войну.

— Все это философия, и меня она не особо интересует.

— Да ну? — удивился Сидни. — Ты ведь немец, а немцы — раса воинов.

— Говорят, да, и, верно, во мне сто процентов немецкой крови, но на войну мне наплевать. И отцу тоже. У меня двое дядьев на Гражданской войне были, а еще раньше какие-то родичи участвовали в революционной.

— На какой стороне?

— На обеих. Кто-то по материнской линии, кто-то по отцовской.

— Нет-нет, я о другом. По какую сторону баррикад? Континентальная армия Вашингтона или гессенцы — наемники англичан?

— Ах вон оно что. Может, и были гессенцы среди моих родичей, точно не скажу. Но я сейчас о тех, кого немного знаю. Они сражались на стороне колонистов. И если тебя интересует, на чьей я стороне в этой войне, уж не на германской ли, не надо заниматься моей генеалогией. Лучше прямо спросить.

— Хорошо. Так на чьей?

— Не на германской. Если Германия и другие страны — враги Соединенных Штатов, то нет, я не на их стороне. Вот если бы немцы сражались ну, допустим, с итальянцами, тогда я был бы за них, так же как за Йель против Гарварда. Ну может, не так же, поспокойнее… А я что, Сидни, под подозрением? Похоже, что так.

— Ну что ты. Признай, однако же, что к войне ты довольно равнодушен.

— А чего ты ожидал? В Национальную гвардию, когда начались военные действия в Мексике, я не попал. Это можно было предвидеть, и все же я попытался, просто так, на всякий случай.

— Ну да, тут тебе вряд ли что светило.

— Вот-вот, и я о том же и никаких аплодисментов за предпринятую попытку не жду. И все же сунулся, чтобы потом не было разговоров. — Сверкнула молния, друзья замолчали в ожидании удара грома. Пол грузно переменил позу, скрестил ноги и потер лодыжку. — Пожалуй, вот что тебе стоит усвоить, Сидни: мои предки расселились в этих краях, и по прошествии ста лет их именами стали называть городки и селения еще до того, как Тейты только задумались о переезде из Англии. Даже больше ста, скорее двести. Девичья фамилия моей матери — Альбрехт. Нынче вечером я дам тебе книгу — семейную историю Альбрехтов. Полистай перед сном, весьма поучительно. Насчет Колдуэллов ничего не скажу, пожалуй, мы осели здесь позже их, но если завтра у тебя будет время, можно съездить кое-куда, я б показал семейные надгробья с датами жизни и смерти.

— Я понял, Пол, — улыбнулся Сидни. — Извини.

— Ладно, покончим с этой чушью. Я тоже хорош. Расхвастался родословной перед тобой вместо того, чтобы сорвать злость на каком-нибудь сукином сыне, который и ответа-то не заслуживает… Какие планы на вечер?

— Да просто поболтал бы с тобой. А вообще не думал, — сказал Сидни. — Тихо-то как здесь.

— Поболтать — отличная идея, но, если хочешь, можно было бы организовать пару столов в бридж или в покер сыграть… Да, между прочим, ты ведь вроде не член масонского клуба?

— Нет.

— Сегодня в «Святыне» покер, но там строго — пускают только членов.

— Вроде бы жарковато для покера, а?

— Пожалуй, даже вентиляторы не очень помогают… Ладно, не хочу тебя сбивать с пути истинного, к тому же и для этого дела сегодня жарковато, но можно поехать в Ридинг, по дороге освежиться, а там кто знает? Может, и развлечемся. В конце концов, слишком жарко для таких забав не бывает.

— Ладно, посмотрим, как после ужина настроение будет.

— Я две недели провел с родителями, так что вполне созрел для амурных утешений.

— Давай сменим тему, идет миссис, как ее там, — остановил его Сидни. — Под дождем освежимся.

— Ужин будет готов через пять минут, — послышался из-за стеклянной двери голос миссис Лихтенвальнер, — так что не угодно ли молодым людям вымыть руки?

— А на ванну уже времени нет? — осведомился Пол.

— Раньше было, а теперь нет. Вовремя надо думать, вместо того чтобы болтать. Я приготовила творожники, а они ждать не будут, пока вы там плещетесь. Не знаю, как вы, мистер Тейт, но Пол меньше часа в ванне не проводит. Бедняжка, мылиться-то ему сколько приходится.

— Да, когда она меня намыливала, — с непроницаемым выражением проговорил Пол, — мы славно время проводили, но теперь у нее кто-то другой появился.

— Замолчите, Пол Райхельдерфер, что это вы такое говорите, — запричитала миссис Лихтенвальнер. — В последний раз я вас мыла в трехлетием возрасте.

— Да будет вам, перед Сидни нет нужды притворяться, он все мои тайны знает.

— Все до единой, — подтвердил Сидни.

— Ну вот, и вы туда же, мистер Тейт. А ну как кто-нибудь услышит, Ламар или кто еще. Поднимайтесь в ванную, живо.

Поговорить за едой друзьям не удалось — став у кухонной двери со сложенными на груди руками, миссис Лихтенвальнер повествовала о заботах прожитого дня, о разговоре с недавно нанятой служанкой (которой не было разрешено подавать еду), о текущем ремонте дома — и все в мельчайших деталях.

— Вы сегодня поздно вернетесь, Пол? В церкви служба, я буду дома около девяти, дверь запирать?

— Да, миссис Лихтенвальнер, скорее всего мы задержимся. Может даже, загуляем до завтра. Не исключено, что поедем в Ридинг, разомнемся кое-где.

— Право, мистер Тейт, он думает, что водит меня за нос такими речами. Говорит ужасные вещи, да так, что они кажутся еще более ужасными, и, видно, я должна считать, что раз они такие ужасные, то он на них не способен. Но знаете, что я вам скажу — вполне способен. Ими-то он и занят, а думает, что провел меня. Да ни за что. Я слишком долго живу на свете. И знаю мужчин, с которыми он проделывает эти делишки. Я по именам могу их назвать. Бездельники из «Святилища», бездельники из бильярдной.