— Мог бы. Но убили его мы.

— О нет. Нет, нет. Он сам себя убил. Грейс, мы живем в джунглях. Он был… он был вроде как гиена, которая приходит на запах падали после льва, а это то же самое, что убить себя.

— Ты считаешь нас похожими на львов?

— Ну, не в том смысле, что это благородные животные, просто, когда на тебя нападают, отбиваешься как можешь.

— Весь Форт-Пенн узнает, что ты — мы — показал ему, кто в доме хозяин.

— Ну и что из этого? Вообще-то вряд ли, потому что Честер Бухвальтер и Чарли Джей будут держать рот на замке. Но пусть даже узнают, что в этом плохого? Собственно, ничего нового, давно пора бы усвоить.

— Ладно, что сделано, то сделано, — заключила Грейс. — Он мертв.

— Да брось ты, девочка, тебе должно быть легче. Мне совершенно не нравится, когда люди умирают, но пусть уж лучше он, чем ты.

— Ну да, ну да. По чести надо признать, что я действительно испытываю некоторое облегчение. Просто мне надо время, чтобы свыкнуться с мыслью, что этого человека больше нет.

— Что ж, если позволишь так сказать, в сложившихся обстоятельствах это только естественно, — согласился Брок. — Э-э… ты не собираешься в ближайшее время уехать из города?

— Нет.

— Ну и хорошо. Будь собой, встречайся с друзьями, ходи по магазинам, словно ничего не случилось.

— Быть собой? — улыбнулась Грейс. — Еще бы узнать, что это такое.

— Ну, ну, ну, — зачастил Брок. — Оставь это.

К машине подошел Хэролд, один из сыновей фермера:

— Мэм, вас миссис Мартиндейл к телефону.

Пока Грейс, проследовав за мальчиком, разговаривала с Бетти, Брок оставался в машине.

— Ну что, она знает? — спросил он, когда сестра вернулась.

Грейс согласно кивнула.

— Что ж, вернемся к нормальной жизни, — произнесла она. — Бетти приглашает меня к себе. Спасибо, что заехал.

— Не за что. — Брок старался говорить как ни в чем не бывало. — Славно здесь сегодня. Но я городской человек, сельские пейзажи меня никогда не прельщали. Увидимся.

В Форт-Пенн они поехали цугом, и, оставив машину у принадлежащего Бетти дома Борденеров на Франт-стрит^[28], Грейс позвонила в боковую дверь.

Бетти открыла сама, и они поднялись наверх, в гостиную. Грейс подошла к эркеру:

— Смотри-ка, а ведь сегодня вполне можно было покататься на коньках.

— А ты что, хотела бы?

— Подумывала, когда Конни была здесь. — Грейс уютно устроилась на диване.

— Вот-вот, я и пригласила тебя, потому что Конни сделала бы то же самое, ведь она твоя лучшая подруга.

— Спасибо, — кивнула Грейс. — Теперь уж и не знаю. Да, наверное, пригласила бы. Перед ее возвращением в Нью-Йорк мы в очередной раз поцапались. Боюсь, на этот раз помириться будет сложнее, чем обычно. Я сказала то, чего не должна была говорить, да год-два назад и не сказала бы. Но Конни переменилась, и скорее всего я тоже. Словом, сказала то, что сказала.

— Это верно, переменилась, нет спора, — задумчиво произнесла Бетти. — Стала более уверенной в себе, и в то же время… чего в Конни никогда не было, так это смирения, пусть даже она тебя обхаживает со всех сторон. А сейчас как раз и появилось что-то похожее на смирение. Может, работа заставила ее понять, что она знает не все на свете, а может, все дело в общении с чужаками.

— Какие же они чужаки? — возразила Грейс. — Это ее друзья.

— Такие друзья запросто могут стать чужаками, раз — и готово. — Бетти щелкнула пальцами. — Достаточно упомянуть какого-нибудь их знакомого или заговорить о том, чего Конни не знает, и все — чужие. Понимаешь, о чем я?

— Посторонним вход запрещен.

— Вот-вот. С нами же не так. Мы с тобой были добрыми друзьями, даже когда внешне никаких дружеских чувств не проявляли. Просто мы знакомы всю жизнь. А нью-йоркские друзья… что ж, уверена, это могут быть славные люди, но они не выдерживают сравнения с теми, рядом с кем всю жизнь прожила.

— Откуда ты так много знаешь о нью-йоркских друзьях?

— Достаточно посмотреть на мою обожаемую золовку Натали. Она приехала сюда из Гиббсвилла и, можно сказать, в одночасье стала звездой. Запросто вошла в наш круг и в круг Скотти. Но стоило любой из нас заговорить о каком-нибудь пикнике или лодочной прогулке, словом, о том, что было до ее появления в Форт-Пенне, как между нами словно забор вырастал.

— Может, беда Сидни была в том же. Наверняка, хотя бы отчасти.

— Да. — Бетти запнулась, ожидая продолжения, но Грейс тоже больше ничего не сказала.

— Завтра вечером у меня бридж, — прервала молчание Бетти. — Ты будешь, надеюсь?

— Да. Как думаешь, наши друзья ждут, что я погружусь в нечто вроде траура? В таком случае им, как говорил Альфред, лучше прочистить себе мозги.

— Некоторым покажется правильным все, что бы ты ни сделала, некоторым — наоборот.

— Вот-вот, именно об этом я сейчас и подумала, только слов не нашла, — подхватила Грейс. — Ты в субботу видела нас обоих, наверное, сама убедилась, что любовью там и не пахнет.

— Да, скорбная мина тебе бы вряд ли бы подошла, — согласилась Бетти.

— Я бы тебе не понравилась.

— Вот именно, ты бы мне не понравилась.

— Ну так и не переживай, ничего подобного не будет. Постараюсь жить нормальной жизнью. — Грейс улыбнулась. — Это слова Брока. Удивительно, кстати, как сильно он переменился за последнее время. Так близки мы никогда не были, настоящие друзья. Впервые я почувствовала в нем брата.

— Но так и не почувствовала бы, будь жив Сидни. Помнишь же, как они относились друг к другу. Брок явно ревновал тебя к нему.

— И совершенно напрасно. Сидни всегда был за то, чтобы каждый жил собственной жизнью.

— Знаешь, Грейс, для светской женщины — а ты, безусловно, светская женщина, — так вот, удивительно, что ты столь многого не знаешь или не желаешь посмотреть очевидному в лицо. Отношения между братом и сестрой не всегда так безоблачны и невинны, как это принято считать.

— Ну, это-то я как раз знаю, — возразила Грейс. — Ничего нового. Мы обе знаем… ладно, не будем называть имен. Надеюсь только, что по прошествии стольких лет ты не решила вдруг, что Брок ко мне приставал. Он бы умер на месте, узнай, что ты так считаешь, Бетти.

— Умер. Не сомневаюсь. И так не думаю. Но инстинкт есть инстинкт, обычное дело.

— Только ни Брок, ни я тут ни при чем.

— Ни при чем. Да он сам ни о чем не догадывался, а все было именно так. Я уверена. Если внешне ничего не видно, еще не значит, что ничего нет внутри, Грейс. В этом-то в большинстве случаев и беда.

— Ты клонишь к тому, что Брок был в меня влюблен?

— Да. А Скотти в меня. Раньше я этого не замечала, а сейчас понимаю, все симптомы — налицо, и так было до тех пор, пока у него не появились другие девушки. И не надо делать такой испуганный вид.

— Бетти, ты много чего знаешь, признаю, но тут ты ошибаешься. Инценс? Правильно я говорю? Нет-нет, не инценс, но что-то очень похожее.

— Инцест.

— Точно, инцест! Можешь, что угодно говорить о Броке, и я поверю, но только не это. Ты считаешь, что он ненавидел Сидни за то, что он мой муж?

— Который спит с тобой.

— У которого, называя вещи своими именами, со мной интимные отношения, — улыбнулась Грейс. — Все, больше ни слова. Если у тебя есть козыри постарше, добивай.

— Козыри постарше у меня будут завтра, дорогая, когда усядемся за бридж. А говоря серьезно, знание человеческой природы помогает лучше понимать людей. Постепенно, понемногу становишься терпимее к их недостаткам.

— Скажем, Роджера Бэннона ты понимаешь лучше, чем большинство из нас?

— Полагаю, да, — кивнула Бетти.

— Он тебе нравился?

— Нет, но мне кажется, я понимала его. И была терпимее к нему.

— Почему? И как?

— Потому что, по-моему, ему вообще не нравились женщины. По-моему…

— Ну ладно, Бетти, все ясно. Можешь гулять со всеми своими теориями. Вперед, по льду, до самого залива Чизапик. С меня довольно. Уж в этом ты точно ошибаешься. А если ошибаешься тут, можешь ошибаться и во всем остальном, пусть даже тебе кажется, что ты все знаешь.