– Вам нужно купить крем для смягчения кожи, – заметила сеньорита Монтеро, – иначе у вас будут не руки, а петушиные лапы.
– Ладно, Элен, проживем и с петушиными. Хотите еще кофе?
– Нет, спасибо, я сейчас пойду куда-нибудь закусить. Почему вы не хотите попробовать «Понд С»? Он хорошо смягчает.
– Неохота возиться. Выйдем вместе? Я тоже проголодался.
– Хорошо. Дон Херардо, я хотела вас спросить…
– Перестаньте называть меня доном, сколько раз повторять! В чем дело?
Девушка замялась. Жерар допил свой кофе и отставил чашечку.
– Насчет денег?
– Да… То есть… как вы думаете, Херардо, мы с вами сработаемся?
– Боюсь, что да. Хотите вперед?
– Видите ли, мне сейчас нужно очень много денег, и я думала, если мне предстоит работать у вас еще некоторое время, как вы говорили, может быть, вы смогли бы заплатить мне вперед? Я не сбегу, слово чести!
Жерар улыбнулся:
– От меня не сбежите, даже если бы захотели. Зачем вам столько денег, если не секрет?
– Нет, почему же, просто мне… Я хочу купить шубку, а у меня не хватает.
– Вы окончательно спятили, Элен. Шубку – в феврале?
– Сами вы спятили! Когда же мне ее покупать – зимой, что ли? Тогда они будут стоить в полтора раза дороже. А сейчас Харродс объявил карнавальную распродажу… – Она мечтательно прищурила фиолетовые глаза.
– Теперь понял, – сказал Жерар. – Сколько вам не хватает?
– Много, – вздохнула сеньорита Монтеро, – ровно две тысячи. Вы не думайте, – испуганно спохватилась она, – на такую сумму я не рассчитываю. Просто, если бы вы смогли одолжить мне половину…
– Я вам дам две тысячи, – сказал Жерар, – но с условием, что вы научитесь позировать спокойно и перестанете вертеть теми частями тела, которые меня в данный момент интересуют. Ясно?
Сеньорита Монтеро вспыхнула от радости.
– О Херардо, я буду позировать совсем спокойно, слово чести! Я эти деньги отработаю, не думайте.
Жерар подошел к письменному столу и достал четыре билета по пятьсот песо. В ящике лежало еще несколько смятых сотенных бумажек – все, что осталось от гарантийного аванса.
– Держите, Элен, вот ваши пиастры. Выбирайте шубку потеплее.
– Спасибо, Херардо, огромное спасибо, вы очень любезны!
– Ладно, на завтрашнем сеансе увидите, как я любезен. Попробуйте только шевельнуться. С этого дня между нами устанавливаются рабовладельческие отношения. В случае чего, буду раскладывать и лупить бамбуковой тростью по пяткам.
Сеньорита Монтеро весело рассмеялась.
– Пускай, зато у меня будет шубка!
– Мудрое рассуждение, Элен, – кивнул Жерар. – Вы готовы? Идемте.
Внизу, у выхода из лифта, к Жерару подошел портье.
– Вам письмо, сеньор Бусоньер, – поклонился он, по обыкновению исковеркав фамилию на местный лад, и протянул конверт. – Только что принес рассыльный, я уже собирался подняться.
– Мне? – удивился Жерар. – Спасибо… Вот, возьмите.
– Благодарю вас, сеньор Бусоньер.
– От кого бы это? Прошу прощения, Элен…
Он вскрыл письмо.
– А-а, вот что. Я и забыл. Идемте?
– Что-нибудь важное? – поинтересовалась сеньорита Монтеро.
– Заказчик предупреждает, что завтра заедет взглянуть на ваши прелести. На холсте, Элен, только на холсте… Кстати, завтра по этому поводу сеанса не будет, можете отдыхать.
– Правда? – Сеньорита Монтеро обрадовалась, как школьница, получившая освобождение от уроков. – Вот хорошо, поеду с утра на пляж, на целый день.
– Стоящее дело, – одобрил Жерар. – Где вы думали перекусить?
– Вам нравится пицца? Если да, то здесь недалеко готовят очень вкусную, по-милански. Хотите попробовать?
– Это с маслинами? Конечно хочу, Элен, конечно.
Жерар был сегодня в отличном настроении. В работе над «Вакханкой» наступил какой-то перелом, и теперь он ясно видел, как под его руками даже этот пошлый сюжет превращается в произведение искусства. Сознавать это было приятно. Приятно было чувствовать себя – за кои-то веки! – свободным от унизительного безденежья, от необходимости высчитывать каждый сантим. Приятно было идти по залитой солнцем шумной авеню Кальяо рядом с красивой, хорошо сложенной и элегантной девушкой, на которую оглядываются прохожие, – с этой райской птичкой, которая не умеет позировать. Приятно было и то, что он этой непоседливой птице доставил радость своим подарком, что он вообще может теперь доставлять кому-то радость.
В маленькой закусочной они сели за угловой столик, под вентилятором. Маленький шустрый итальянец принял заказ, для верности переспрашивая каждое слово и за каждым словом успокоительно повторяя с неаполитанской жестикуляцией: «Como no, signorina, como no, signor!» Через пять минут он бегом принес на деревянном кружке пиццу – большую толстую лепешку, залитую растопленным сыром и томатным соусом и сверху украшенную кусочками помидора, анчоусами и маслинами.
– Не забудьте пиво и кока-кола, – напомнил Жерар, – только похолоднее, пожалуйста.
– Como no, signor, como no, – закивал итальянец, молниеносно разрезая горячую пиццу на дольки.
– Нравится? – спросила сеньорита Монтеро, уписывая за обе щеки.
– Язык проглотишь. Ее что, полагается есть руками?
– Угу, так приятнее… Я еще когда в колледже училась, обычно забегала сюда после уроков.
– Какой колледж вы окончили? – поинтересовался Жерар, наливая себе пива.
– А никакого. Пришлось бросить: не было денег.
– Печально. Кстати, Элен, сколько вам лет?
– Не очень-то приличный вопрос, но вообще мне двадцать. Вы что, не любите кока-кола?
– Нет. Скажите, а вам не хотелось бы получить образование?
Элен изумленно глянула на него поверх своего стакана:
– Образование? Чего ради, Херардо?
– Ну, хотя бы ради того, чтобы приобрести специальность. Могли бы поступить куда-нибудь в бюро…
– И просиживать юбку за пятьсот билетов в месяц? – Сеньорита Монтеро сделала насмешливую гримаску. – Благодарю покорно!
Тон, каким это было сказано, заставил Жерара поморщиться.
– Предпочитаете, значит, работать вообще без юбки, – грубо сказал он. – Что ж, дело вкуса.
Сеньорита Монтеро быстро поставила на стол недопитый стакан; даже под косметикой было видно, как краска заливает ее лицо.
– При чем тут «вкус», каждый устраивается как может, – пробормотала она, не глядя на Жерара, и вдруг спросила с вызовом: – Вы думаете, мне самой очень это приятно? Конечно, вам легко судить – богатые всегда считают, что…
Голос ее прервался. Жерар тыльной стороной кисти – пальцы были в масле – примирительно погладил руку девушки.
– Вы меня не так поняли, Элен, – улыбнулся он, – я далек от мысли вас упрекать, просто мне стало вдруг обидно за вас. Я именно могу представить себе, как смотрят на вас те, другие, поэтому мне и стало за вас обидно. А насчет моего богатства я вам когда-нибудь расскажу поподробнее, если мы с вами останемся друзьями. Мы ведь ими останемся, верно?
Сеньорита Монтеро закивала головой.
– Ну вот и отлично. А теперь выпьем за нашу дружбу. Вы что пьете? Вермут? Мосо! – окликнул он пробегавшего мимо итальянца. – Два вермута, пожалуйста.
– Два? – переспросил тот, для пущей наглядности показав два пальца. – Como no, signor!
– Потешный парень, – улыбнулся Жерар. – Вообще у меня слабость к итальянцам – вот у кого учиться жизнерадостности! Правда, воевали они плохо. Приблизительно как мы в сороковом.
– Правильно делали, – сказала Беба, – если бы все плохо воевали, не было бы никаких войн. А что, Херардо, в Корее еще дерутся?
– Кажется, да. А вот и наш вермут. Ну, Беба, за дружбу?
– За дружбу. Постойте, согните левый мизинец, вот так. У нас такой обычай.
Они выпили, зацепившись мизинцем за мизинец, – на вечную дружбу.
– Теперь мы друзья, – засмеялась Беба, – даже можем быть на «ты».
– В самом деле? Тем лучше, я этих церемоний не люблю. Эй, ты! – подмигнул Жерар, состроив хулиганскую рожу.
Беба опять заразительно засмеялась.
