— Да разве я о том? Работала бы, училась, но жила бы только для него. Ведь людей таких мало на свете. Беречь его надо, пылинки с него сдувать, чтобы покоен был, чтобы работе его ничто не мешало. А Лидия Николаевна никогда этого не поймет. Даже сейчас, пока незамужняя, спорит с ним, сердится и, чтобы на окоем поставить, тащит его ночью в лабораторию. Другая бы пожалела, а она не станет жалеть, коли себя не ниже считает.

— Да это уж как водится, — согласилась Маша, — будет он у нее по струнке ходить.

Нюра больше не откровенничала, а сегодня, вспомнив об этом разговоре, особенно остро почувствовала, сколь справедливы Машины слова. Как защитить счастье Павла Ивановича? Как уберечь его от женщины, которая идет по жизни твердыми, мужскими шагами? Скоро она будет кандидатом наук, потом, вероятно, доктором, и никогда Павел Иванович не узнает, что есть на свете настоящая женская преданность. А для Лидии Николаевны и без него дорога к счастью не заказана. У нее талант, красота и тысячи друзей в Москве.

«Зачем тебе нужен Павел Иванович? — уткнувшись носом в подушку, мысленно спрашивала ее Нюра. — Неужто за ним ты прилетела в пустыню?» Она не верила, что та могла полюбить его сразу. Значит, просто блажь. Но потом, потом всякое может случиться. Месяца два поживет здесь Лидия Николаевна, и тогда уже будет поздно. Если б не знала, не слышала, что сказал Кучинский, смотрела бы, как и прежде в ее глаза, а сейчас не может без ненависти и боли. О, как она ее ненавидит!

Послышались легкие шаги. Это она.

Вспыхнул яркий свет. Нюра зажмурилась, и на ресницах ее выступили слезы.

— Что с тобой, Анечка? Ты плакала?

Она не отвечала. Лидия Николаевна положила на стол тетрадь, села к Нюре на кровать, погладила ее по волосам.

— Нельзя ли горю помочь?

«Да, — чуть не вырвалось у нее, — только ты можешь это сделать. Уезжай, уезжай поскорей». Но вместо этого Нюра сказала первое, что пришло в голову: получила письмо от тетки. Болеет, ей трудно с ребятишками, и Нюра не знает, как быть.

Письмо от тетки Нюра действительно получила, и тетка в самом деле жаловалась на какие-то недуги, но сейчас Нюра думала не об этом.

Лидия Николаевна посоветовала взять отпуск, поехать в Запольск и все разузнать на месте. Тогда можно что-нибудь придумать.

— Если хочешь, я сама поговорю с Павлом Ивановичем.

Только этого недоставало Нюре! Ее отправят, а сердобольная Лидия Николаевна останется здесь. Нет уж, лучше наоборот. Не хотелось Нюре хитрить, да и вообще разговаривать, но пришлось.

— Тогда я вас уже не застану.

— Нет, Анечка, увидимся. Работы еще много.

Откуда Нюре знать, что Лидия Николаевна уже давно закончила проверку, о которой говорил Кучинский, и что после испытаний плит на восьмом секторе она займется диссертацией! В голове у Нюры крепко засела мысль, будто Лидия Николаевна остается здесь ради этой проверки. Она нарочно ее затягивает.

Ненавидящими глазами Нюра следила за каждым ее движением. Вот подошла к зеркалу, поправила волосы; не желая красить губы, слегка покусала их, чтоб покраснели, перевернула флакон духов и влажной пробкой провела за ушами; щеточкой пригладила брови и, улыбнувшись своему отражению, повернулась к Нюре.

— Если все будет хорошо, то откроется новая лаборатория. Поедете с нами, Анечка?

— С кем это? — прошептала Нюра побелевшими губами.

— С Павлом Ивановичем и со мной. Машу тоже возьмем. Кучинский напросился, хотя это не тот человек, который нам нужен. — Лидия Николаевна взглянула на часы, открыла ящик стола, сунула в него тетрадь и снова села возле Нюры. — Там все будет по-другому. Аккумуляторная…

— Лидия Николаевна, — послышался за окном голос Курбатова, — я жду.

— Потом расскажу, Анечка, — заторопилась она. — Бросьте кукситься, все обойдется. Наверное, ничего страшного. На Жору тоже хандра напала, бродит как неприкаянный. — И Лидия Николаевна выбежала из комнаты.

Нюра упала на подушку с глухими рыданиями. Все кончено. Поедут вместе, а ее из вежливости приглашают. Вроде как домработницу! Обед готовить, белье стирать… Нет, еще не все потеряно. Куда они пошли?

Она спрыгнула с кровати, босой ногой отшвырнула туфли и потушила свет. Отдернув занавеску, выглянула из окна. Никого не было. Вдали светилась беседка, откуда слышался негромкий голос Багрецова.

На нижней ступеньке главного здания под фонарем сидел Кучинский. Нюра его окликнула.

В первую минуту он испугался, вздрогнул, потом усмехнулся и, похлопывая прутиком по ноге, направился к окну.

— Добрый вечер, синьора. Чем могу служить?

— Простите меня, Жора, я тогда случайно…

— Когда в тебя кидаются тяжелыми предметами, то, поверьте опыту, это не бывает случайно. — Он снял шляпу, — Полюбуйтесь, синьора, на свою работу.

Нюра всхлипнула и, дотронувшись до синяка, по-детски спросила:

— Больно?

— Ничего себе, но я вас прощаю, Нюрочка, потому как сочувствую. Сейчас только и разговоров, что о новой лаборатории. Некоторые ею особенно интересуются. А мне это дело — нож острый. Обидно смотреть, как другие ловчат. Работы на три дня, а они ее растягивают… Новую еще придумали.

Кучинский опасливо посмотрел на заплаканное лицо Нюры. Сейчас она уже не гневалась, как в аккумуляторной, и это его ободрило.

— Я же для вас стараюсь, Нюрочка. Решайте, пока не поздно.

— А если Павел Иванович узнает? — У Нюры пугливо дрогнули ресницы.

— Откуда? Да и вообще вы все усложняете. Подумаешь, секреты! Я не могу достать этот журнал, номера не помню, а то бы выписал из Москвы. Ну да ладно. — Жора приподнял шляпу, пожелал спокойной ночи, но не уходил.

Отвернувшись, Нюра до боли стиснула зубы и, помолчав, спросила:

— Какая страница?

Кучинский ответил шепотом:

— Тридцать вторая, — потом замурлыкал: — «Ради счастья, ради нашего… ни о чем меня не спрашивай, не выпытывай ничего…»

Бессильно опустившись на кровать, Нюра долго сидела в темноте, рассеянно перебирая бусы.

Сквозь кружева занавески светила луна. Черные узоры лежали на чисто вымытом полу, на белом покрывале постели Лидии Николаевны, на ее столе, на страницах книги. Ящик стола был без ключа и слегка выдвинут.

Закрыв глаза от жгучего стыда, ощупью, как слепая, Нюра подошла к столу, скользнула пальцами по ящику, потянула его к себе, взяла тетрадь и прижала ее к груди.

В глазах стало все красным. Испуганно приподняла веки. С потолка лился ослепительный свет.

— Это еще что за новости? — услышала она голос Маши. — Ты в своем уме али нет?

Нюра стояла у открытого ящика, обнявшись с тетрадью. Страх и стыд она почувствовала не сразу, но потом, будто обжегшись, выронила тетрадь и, ступая неверными шагами, пошла к постели.

Маша подняла тетрадь и положила на место. Сурово глядела она на подругу. Девчонка совсем обалдела от ревности. Ясно, что искала какие-нибудь письма от Павла Ивановича, может быть, подарки.

«Но почему она держала тетрадь? — подумала Маша и тут же догадалась: Хотела прочесть дневник! Многие девчата пишут про любовь. — Она допускала мысль, что и Лидия Николаевна могла обнаружить эту слабость. — Значит, Нюрка пронюхала насчет дневника».

Но как она решилась? Маша считала это бесстыдством, позором. Если бы не видела своими глазами, никогда бы не поверила, что подруга ее способна на такую низость.

У Маши и в мыслях не было, что дневник этот технический. Может, там стихи переписаны? Но совесть не позволила заглянуть в чужую тетрадь. Она подошла к Нюре, положила руку на вздрагивающее от рыданий плечо.

— Что в тетрадке? Стихи?

Нюра отрицательно мотнула головой и еще громче заплакала. Ей было горько, стыдно перед подругой, которая всегда считала ее честной. К тому же обидно: испытавши позор, она ничего не добилась.

— Реви, реви, бесстыжая, все равно не пожалею. — Маша ходила по комнате, ожесточенно, двигая стульями. — Расскажу Павлу Ивановичу, тогда будешь знать, как по чужим ящикам лазить.