Непонимание Терентьева длилось лишь секунду, встретившись взглядом со старпомом:

– Есть у меня подозрение…

– Что нас хотят использовать, – продолжил за него Скопин, – как козырную карту – специально открытым шпарят для бриттов.

Наблюдая за показаниями радара ВЦ[39], ему показалось, что «Нимрод», переваривая «радио» с «Бельграно», аж «присел», смещаясь от центра к краю радиолокационного экрана.

– Что ответим?

– Придётся что-то решать, – командир взглянул на карту с прокладкой курса, – нам от них не отвертеться, не убегать же… режет нам курс – на пересечке, один чёрт, сойдёмся.

Вот только не хочется подпускать «Бельграно» на дистанцию его орудий.

– Пусть вертолётом свою делегацию везут – примем.

– Передавай.

Пилотов аргентинцы подобрали опытных – «Агуста», на секунду уравновесив свою скорость с «Петром», зависнув в метре от площадки, стремительно, но мягко коснулась палубы.

– Рисуются, – флегматично прокомментировал Харебов. Скопин заметил, что тот слегка уязвлён, но стало не до профессиональной гордости приятеля – техники бросились найтовить цепями машину, ещё на ротации вращались лопасти, сдвинулась вбок дверь, и гости бойко стали выгружаться, пригибаясь, удерживая фуражки – имея, видимо, уже опыт.

Двое военных, двое в штатском. «Гуд монин» и Скопин на английском предложил следовать за собой – никаких особых «приветствуем вас на борту…» – пусть командир разводит политесы.

Пока шли с кормы в кают-компанию, разодетые военные со сдержанным любопытством поглядывали вокруг, кроме по-граждански одетого, но подтянутого господина лет за шестьдесят, в лице которого ничего не выдавало южных кровей. Чем-то он по внешности напомнил персонаж «Двенадцати стульев» – Ипполита Матвеевича. Вот только по его деланому равнодушию, но проскальзывающей цепкости взгляда Скопин решил, что в этой пёстрой команде главный именно он. Ещё один гражданский был, вероятно, переводчиком.

Терентьев надеялся, что с аргентинской делегацией прибудет советский дипломатический представитель, что и послужило окончательным согласием на эту встречу. Однако надежда не оправдалась, и он почти не видел смысла в этих переговорах, терпеливо выслушивая приветствие аргентинского представителя, украдкой поглядывая в открытый ноутбук, развернув папки со всей имевшейся информацией по англо-аргентинской заварухе.

Общая история выглядела так, что СССР бы и влез в конфликт, вплоть до предоставления Аргентине кораблей, самолётов и ракетных систем взамен на льготные поставки зерна и мяса, но надавили американцы, нагнетая антисоветские настроения, наращивая свои силы в Европе и вблизи границ СССР. Смогли они найти рычаги давления и на Аргентину, фактически вынудив Буэнос-Айрес сократить товарооборот с Советами.

«Но одно дело дипломатическая болтовня – торговля в кабинетах, – рассуждал Терентьев, глядя, с каким любопытством (не без доли удивления) пялятся гости на крутой скопинский ноут, – другое дело целый вattlecruiser, в железе и пушках. Два этих расфуфыренных генерала уверены, что справятся с бриттами своими силами, судя по их надменным рожам, хоть крейсер и произвёл на них впечатление. А вот хлыщ-политик… этот непрост, и прав Скопин, что аргентинцы, прознав о наличии ядерного оружия у экспедиционных сил англичан, собираются использовать нас как пугало в противовес. Ведь Союз наверняка заявил об оснащении кораблей класса “Орлан” ракетами с ядерной боеголовкой. Наверняка в этом не сомневаются и аргентинцы. Что ж, не будем их разуверять, тем более что всё ровно не поверят»[40].

Собственно интересы аргентинцев были вполне предсказуемы, и они со Скопиным успели некоторые версии обсудить.

«Что они себе думают в Буэнос-Айресе? Были предварительные переговоры с Москвой на высшем уровне о военных поставках – но не заладилось. Однако русские что-то замутили – военный корабль-то нарисовался, да ещё и неоднозначно подыграл с этой треклятой “Конкерор”. Вон они даже презент (корзина с фруктами и с заманчивыми на вид бутылками) от командира “Бельграно” преподнесли с неким подтекстом».

Аргентинцы сразу повели разговор о деле, даже в коротком приветственном вступлении обозначили неординарность ситуации, выказав восхищение умением русских тайно от всех построить и перегнать на театр боевых действий такой мощный и крупный корабль.

Военные (один, судя по знакам на погонах – морской офицер, другой относился к ВВС) представились длинными именами, как это водится у испаноязычных наций. Но главным, как правильно определил Скопин, у них был «гражданский», имевший явно немецкие (судя по фамилии) корни, да не совсем он был «гражданский», кое-какая военная выправка в нём проглядывала. К своим военным он лишь иногда обращался за незначительными консультациями, в основном поглядывая в разложенные бумаги, вкрадчивым голосом озвучивая предложения Буэнос-Айреса.

Терентьеву вдруг показалось, что перед ним либо матёрый дипломат, либо из-за сложностей перевода он ни черта не понимает в аргументах собеседника: в полунамёках, допущениях и конечных пожеланиях этого арийца-аргентинца.

Он уже хотел послать за своим, пусть и горе-переводчиком – Забиркиным, когда дипломат достал из своего портфеля пачку газет, положив её на стол со словами:

– Несмотря на войну, у нас печатаются лондонские газеты. Вот «Таймс», взгляните.

«Ах, ты твою мать! И ведь не врёт наверняка, – сдвигая газету ближе к потянувшемуся Скопину, Терентьев чувствовал, как кровь ударила ему в лицо, – а какой ещё реакции ждать? У руля Андропов, хоть и жёсткий человек, но на Союзе висит война в Афгане, все международники так и лают: страна-агрессор, а тут откуда ни возьмись военный корабль у чёрта на куличках. Что ему думать? Провокация как минимум».

– Может мне сгонять прослушать эфир, международные радиостанции, – едва шевеля губами, чтоб не расслышал переводчик, спросил Скопин, перебирая лежащие распечатки и газеты, – не фальсификация?

– Не сукатись, – оборвал его Терентьев, гуляя взглядом между переводчиком и главным у аргентинцев.

На другой стороне стола внешне сохраняли невозмутимость, но легкое дребезжание в голосе выдавало удивление и понимание, что у русских какие-то нестыковки. Переводчик, порой неправильно ставя ударения, послушно повторял за испанской тарабарщиной:

– Ход, конечно, белее чем оригинальный – с отказом принадлежности. Я не могу предполагать, какую игру ведёт ваше правительство. Возможно, вас ещё не информировали по системе космической связи?

Аргентинец при этом весьма многозначительно поглядывал на ноутбук, явно приняв тихо ноющий кулерами девайс за супертехнологичную советскую разработку, тем более что прикалывающийся Скопин приклеил на крышку логотип знака качества СССР.

– А вы можете устроить нам встречу с советским представителем? – спросил Терентьев и тут же пожалел о сказанном, находя быстрое исправление своей ошибки в подхвате старпома.

– У нас неполадки с космической связью.

– Советский Союз официально отказался от крейсера, а лично у вас, – аргентинец со значением взглянул на командира корабля, – как я понимаю, особые полномочия. Но замечу – ситуация непростая. Англичане обвиняют вас в потоплении их субмарины и объявляют пиратами. Американцы стягивают свои корабли к зоне конфликта. Наше правительство готово вас прикрыть, заявив, что крейсер находится на службе у Аргентины.

– Прикинь, нам предлагают «крышу», – в голос ухмыльнулся, прекрасно зная, что этот полусленг переводчик не поймёт.

– Погоди, дай подумать.

Предложение аргентинцев не то что не входило в его планы, а показалось лично для него возмутительным.

«Русский боевой корабль под аргентинским флагом – эдакое “фу-фу”! Однозначно – домой! А с другой стороны: облава флотом США! “Орлан” и с эскортом против АУГ едва ли выстоит, а в одиночку и подавно, да ещё и без целеуказания. Но как-то не верилось, что штатовцы по-серьёзному полезут в драку. Будут прессовать, демонстрировать и имитировать… шакалить, короче. Но открыто побоятся атаковать. Мы ж и огрызнуться можем».