– Я все еще жив? – в клочья изорвал сеть его мечтаний некстати оживший Самуэль.

– Жив, приятель, жив, – на корточках присел над ним Вент. – Только что-то не чувствуется, чтобы ты радовался этому благостному известию, студент, изгнанный из всех университетов Европы.

В свое время «студентом, изгнанным из всех университетов Европы», Самуэла нарек капитан. Что, однако, не мешало ему объявить изгнанника корабельным доктором.

– А где… все остальные? – раненый едва выговаривал слова. Они давались ему с трудом, болью и кровью. Каждое движение груди как бы заново вскрывало все еще не затянувшуюся рану. Его мучили жара и жажда, а жизнь неумолимо уходила вместе с кровью, которая все обильнее орошала повязку.

– Остальные уже мертвы. Остались только я и Грей. Ты ведь был в сознании, когда мы добрались до берега.

– Грей, говоришь? Он все еще жив? Припоминаю. Слава богу.

– Что это ты возрадовался, приятель?

– Он принесет мне еще немного воды.

– Вряд ли.

– Воды приносил Грей, он приносил… Теперь я хорошо припоминаю…

– Может, и приносил, но больше не принесет. Он ушел, твой Грей.

– Куда… ушел?

– Искать пищу, а заодно осмотреть остров. Вообще ушел… – раздраженно объяснял Вент, сожалея, что напомнил ему о Констанцие. – Мы повздорили, подрались, и он ушел. Так что вот как, испепели меня огонь святого Луки!..

Самуэль жалобно всхлипнул, словно оплакивал уход своего спасителя, и умолк. Широко открытые глаза его источали обреченность и отчаяние. Он понимал, что Вент не будет ни добывать для него воду, ни перевязывать, как это делал Грей. Парень лишь недавно стал пиратом, душа его еще не успела очерстветь в бесконечных стычках, ссорах, дуэлях и убийственных штормах.

В понимании Грея жизнь товарища по команде еще чего-то стоила… хоть чего-то – да стоила. Все остальные, в том числе и Вент, всегда оставались одинаково безжалостными и к врагам, и… к самим себе. Впрочем, он, Самуэль, бывало, представал перед оком сего мира почерствее и бездушнее любого из них – тут уж ничего не отнять.

– А почему не ушел ты, Вент?

Бомбардир чуть было не проговорился о том, что остался по приказу капитана Рольфа, однако вовремя сдержался. Раз Самуэль вспоминает только о Грее, значит, всю историю с появлением Рольфа и Гунна он пробредил. Так стоило ли посвящать в нее умирающего, объясняя, откуда взялся капитан?

– Так почему ты остался со мной, Вент? – повторил свой вопрос несостоявшийся теолог-еретик.

– Ты как будто не догадываешься. Чтобы не оставлять тебя наедине с местным зверьем и туземцами-людоедами.

– …Неправда, Вент. С такими мыслями со мной мог остаться только Грей. – Он немного помолчал и сквозь стон проговорил: – Грей мог бы, а ты – нет. И я тоже не мог бы. Потому что такие уж мы с тобой… Совершенно не похожие на этого парня с истинно христианской душой.

– Ты, старина, прав: мы с тобой давно забыли и о Христе, и о душе, испепели нас обоих огонь святого Луки, – жестко, без тени покаяния в мыслях и голосе, молвил бомбардир.

– Значит, остался, ты, Вент, только для того, чтобы прикончить меня? – спокойно, и даже с едва уловимой надеждой в голосе, спросил Самуэль.

Еще полтора года назад Самуэль действительно был студентом Падуанского университета и готовился к карьере философа и теолога. Но был изгнан за ересь – вначале из университета, а затем как иностранец, англичанин и из города.

Но тогда еще Самуэлю и не снилось, что корабль, на который он нанимался помощником кока, чтобы благодаря этому добраться до Англии, уже через неделю будет превращен взбунтовавшейся командой в пиратский.

– Ты на моем месте разве поступил бы иначе? – донесся теперь до его слабеющего слуха голос этого проходимца Вента.

Самуэль не знал, как он поступил бы, окажись на месте Роя Вента. Не думал над этим, да и сейчас ему было не до размышлений по поводу жестокости, человечности и прочих зол и благодетелей людских.

Однако он помнил, что, когда полгода назад Вент был ранен в ногу стрелой туземца, выхаживал его именно он, Самуэль, ставший, за неимением врача, еще и корабельным «доктором». Неужели Вент успел забыть об этом? Он не знал, как поступил бы на месте Вента, но именно поэтому довольно твердо укрепил его в жестокости намерений:

– Ты прав. Поступил бы точно так же.

– Не погибать же мне тут, вместе с тобой, приятель. Будь это на корабле, я, возможно, еще поколдовал бы над тобой, а так…

«Нет, ничего он не забыл, – облегченно вздохнул Самуэль. – Хотя память ни к чему не обязывает его».

– Это ведь необитаемый остров?

– Похоже на то. Однако на соседних островах полно туземцев. И, если достанемся им, – сожрут нас полузажаренными, испепели их огонь святого Луки.

– Но все же ты надеешься каким-то образом спастись…

– Если только ты умрешь. Так уж распорядилась судьба, что мое спасение, испепели меня огонь святого Луки, в твоей смерти.

– Лучше мне было бы не приходить в себя.

– Лучше? Еще как «лучше»… – Раздражение в голосе Вента исчезло. Вместо него появились какие-то благодушные, пасторские нотки.

– Только… не ножом. Мне страшно.

– Это произойдет без ножа, студент.

– Ты прав, лучше пристрели!

– Будто не знаешь, что теперь каждый пистолетный заряд – на цену жизни. Не бойся, все случится быстро и бескровно. Закрой глаза.

И не успел Самуэль сомкнуть веки, как в шею его тотчас же вцепились толстые узловатые пальцы Вента.

– …А там уж Господь пусть разбирается, – вместо молитвы проговорил бомбардир над телом убиенного, – чему ты должен был учиться по-настоящему: пасторской смиренности или пиратскому буйству.

Затащив труп Самуэля на обрыв, Вент столкнул его в море и сразу же бросился вдогонку за Рольфом и его спутниками.

Еще через полчаса ему удалось заметить фигуру человека, поднимающегося на невысокий каменистый перевал, с которого можно было осмотреть обе части мыса. Как потом выяснилось, это был Гунн. Ни окликать, ни ускорять шаг Вент не торопился, предоставляя событиям право развиваться не по людской воле, а по воле рока.

«Если он откажется принять меня в свою компанию, то, испепели меня огонь святого Луки… удушу, как только что удушил недоученного студента, – наметил план своих действий Вент. – Не моя вина в том, что жизнь на Острове Привидений измеряется не количеством дней, а количеством оставленных тобой мертвяков».

Первое, что они увидели, спустившись в бухту, – спину человека с почти по колено оторванной ногой. Он лежал, уткнувшись лицом в песок, но так, что левая, целая, и обрубок правой ноги оставались в воде.

Приподняв за седоватые волосы его голову, капитан заглянул страдальцу в лицо и, убедившись, что оно принадлежит мертвецу, мягко, почти благоговейно уложил голову на плоский, омытый волнами камень.

– Это ему что, оторвало ядром? – с дрожью и отвращением в голосе спросил Грей.

– Не похоже. Уже где-то здесь, на мелководье, на него напала акула.

– Кошмарная смерть, – поморщился Грей. – Странно, что у него еще хватило мужества доплыть до берега.

– В страхе и горячке такое случается. Трагедия произошла несколько часов назад. Видишь, никаких следов крови.

– Д-да, никаких…

– Очевидно, его прибило к берегу уже мертвым и обескровленным. Или, может, затащил сюда кто-то из товарищей.

– Надо бы предать его земле…

– Если так пойдет и дальше, очень скоро мы превратимся в могильщиков Острова Привидений, что, в общем-то, в мои планы никогда не входило.

Чтобы не превращаться в этого самого могильщика, Рольф затащил погибшего подальше на берег, затем доставил к ближайшей возвышенности и, насыпав ему за пазуху песка, сбросил тело в море.

Грей в это время осматривал изогнутую каменистую косу. Кроме всего прочего, занятие это избавляло его от необходимости помогать капитану.

– Здесь следы! – объявил он как раз тогда, когда барон окончательно избавился от мертвеца. – Человеческие.