В какой-то момент Джон замечает, что Шерлок давно уже не смотрит телевизор, а изучает самого Джона, вдумчиво, сосредоточенно, сложив ладони в молитвенном жесте, не спуская глаз с объекта своего внимания. Заметив, что Джон тоже смотрит на него, Шерлок краснеет и смущается, меняет позу, а потом и вовсе перебирается за маленький кухонный стол, на котором разложены продукты.

- Хочешь помочь? – мягко спрашивает Джон, решая не расспрашивать Шерлока о том, чем он его заинтересовал – так будет лучше обоим, меньше слов – меньше личного между ними.

- А надо? – отвечает вопросом на вопрос Шерлок. – Ты хочешь, чтобы я тебе помог?

- Да нет, - Джон продолжает нарезать помидоры, - сам справлюсь. Я люблю готовить, - принюхавшись, Джон с неудовольствием констатирует, что духовка чадит. – Открой окно, пожалуйста, - просит он Шерлока, - пусть немного проветрится.

Шерлок открывает окно и остается у него стоять, втягивая прохладный влажный воздух.

- Ты практически не готовишь себе, хотя живешь в этой квартире около четырех лет, - говорит он, внимательно вглядываясь в Джона. – Дома, когда жил с родителями, все делала мать. Значит, ты научился готовить на последних курсах университета. Ты снимал жилье с кем-то на двоих, да? Почему же ты съехал? Твой сосед нашел работу далеко от Лондона, и ты один не потянул жилье? Или ты не захотел там оставаться без него? У вас с ним что-то было?..

Джон чувствует, как кровь приливает к голове, а щеки пылают.

- Не смей! – предупреждает он: – Просто не смей. Не лезь, это не твое дело, ты не имеешь права… - шипит Джон.

Рука внезапно утрачивает твердость, лезвие ножа соскальзывает на палец, оставляя на коже глубокий порез. Его вскрик больше похож на всхлип, Джон сует палец в рот и начинает сосать, пытаясь таким детским способом остановить кровь. В душе царит мертвецкий холод, а руки ходят ходуном, настолько его дезориентировали слова Шерлока.

- Прости, прости, - бормочет невесть как оказавшийся рядом Шерлок, хватает Джона за руку и тянет к раковине.

Вода с шумом вырывается из крана, поливая все вокруг, а не только палец, радужными брызгами. Джону хочется заплакать, и вовсе не из-за боли от пореза, а из-за того, как стремительно разрастается боль в груди. Шерлок суетится рядом, хлопает дверцами шкафов в поисках аптечки, находит, наконец, упаковку пластыря и отрывает одну пластинку. У Джона совсем нет сил спорить с Шерлоком, поэтому он позволяет тому делать со своим порезом все, что заблагорассудится, отстраненно наблюдая за его манипуляциями. Палец, наконец, заклеен бактерицидным пластырем, но Шерлок все еще держит в своих руках его руку, не отпуская.

- Прости, прости, - бормочет он лихорадочно, - я не должен был. Просто… Ты не бросил меня на улице, спас от смерти, разрешил остаться, ничего не спрашивая, даже нотаций не стал читать, почти, а я… Ты… … - не договорив, он с совершенно отчаянным видом прижимается своими губами к губам Джона и принимается его целовать, крепко вцепившись пальцами в рукава джоновой рубашки.

Джон по-прежнему ничего не чувствует, позволяя себя целовать, даже приоткрывает рот под напором Шерлока, и вот уже его язык, и губы, и зубы занимаются яростным изучением Джона. Но сердце Джона все еще заморожено, никакого возбуждения, слишком болезненны воспоминания, о которых напомнил неосторожными словами Шерлок. Шерлок пока еще не замечает холодности Джона, слепо шарит руками по его телу, стараясь забраться под рубашку, тычется вставшим членом ему в бедро, стонет и мычит в рот. И только когда его руки находят ширинку Джона, Джон приходит в себя и с ужасом отдирает от себя Шерлока. Шерлок еще не понимает, что происходит, цепляется за него и все тянется и тянется руками, ртом, всем телом к Джону, но понемногу приходит отрезвление, и в какой-то момент он сникает, обмякнув. Почувствовав это, Джон отпускает Шерлока и тот, словно полупустой мешок оседает на пол. Между ними восстанавливается тишина, только на сей раз не уютная, а скорее напряженная и нервная. Шерлок тяжело дышит, вытянув ноги и привалившись к стене, с болезненной обидой смотрит на Джона и молчит. Джон тяжело вздыхает и садится рядом, стараясь не касаться его, но кухня слишком мала для двух мужчин, и их плечи и бедра находятся слишком близко. Опасно близко. Они сидят, не двигаясь, слушая дыхание друг друга, молчат. В духовке шипит цыпленок, из плохо закрытого крана капает вода, тихо о чем-то вещает невыключенный телевизор, а за приоткрытым окном ссорятся соседи.

Первым приходит в себя Джон. Он осторожно поворачивается к Шерлоку и, тщательно подбирая слова, произносит:

- То, что только что было… не должно повториться. Я понимаю, возможно, ты испытываешь ко мне чувство благодарности и таким образом хочешь сказать спасибо, но мне этого не нужно. То, что я сделал, я сделал бы для любого, оказавшегося на твоем месте. Это моя работа, - он на пробу вопросительно смотрит на Шерлока, стараясь поймать его реакцию, но Шерлок молчит, превратив свое лицо в непроницаемую маску. – Хорошо, Шерлок? – Джон легко касается его рукой, стараясь привлечь внимания и добиться хоть какой-то реакции.

Шерлок вздрагивает, поспешно кивает и немного отодвигается (хотя кажется, что отодвигаться просто некуда), будто ему тяжело находиться в непосредственной близости от Джона. Джон его понимает, ему и самому это тяжело. Он с трудом встает на ноги и предлагает Шерлоку руку, чтобы помочь подняться, но Шерлок качает головой и легко поднимается сам. Они расходятся по своим углам: Джон к столу и забытым помидорам, Шерлок к пульту и телевизору. Джон старательно берет себя в руки и принимается готовить салат. Конечно, теперь он крошит помидоры без прежнего вдохновения, скорее механически, стараясь занять себя работой, чтобы заглушить настырно лезущие в голову мысли. Он даже принимается фальшиво насвистывать какую-то простенькую мелодию, не то Битлз, не то Роллинг-Стоунз, и эти нехитрые уловки, кажется, помогают. Душа размораживается, боль в грудной клетке постепенно уходит, даже руки уже не трясутся – помогла нарезка помидоров. Когда-то миллион лет назад, когда Джон планировал стать хирургом, именно на помидорах он оттачивал свое умение владеть ножом. За помидорами в салатник отправляются огурцы и зелень. Затем Джон готовит заправку, заливает ею овощи и все перемешивает. В качестве гарнира к цыпленку он достает зеленый горошек. Открывая банку, Джон старается не думать о сидящем за спиной Шерлоке, но это невозможно. Парень невероятно талантлив в своей наблюдательности, скорее всего он проделал с ним тот же фокус, что и с людьми из очереди, и пусть напоминание о прошлом для Джона стало настоящим кошмаром, он все равно не перестает в душе восхищаться Шерлоком. Оттого вдвойне обидно из-за наркотиков. Но кто такой Джон, чтобы читать ему мораль – он в себе-то разобраться не способен. Кто из них двоих больше отравляет свою жизнь – Шерлок, который колет героин, или Джон, который постепенно становится похож на отшельника в своем неприятии собственного «я». Джон бросает быстрый взгляд на электронные часы и достает цыпленка из духовки. Цыпленок, определенно, готов. Аппетитно поджаренная корочка сочится соком, пока Джон разделывает его на блюде с помощью специальных ножниц. Он убирает со стола лишние продукты, стелет салфетки, достает широкие тарелки с подсолнухами, которые ему также подарила Гарри и которые, он был в этом уверен, никогда не понадобятся. Сервируя стол, он испытывает наслаждение. Да, это воспоминание из прошлой жизни, о которой так некстати напомнил Шерлок, но это приятное воспоминание, от него сердце почти не ноет. Джон достает из холодильника сок, с удовлетворением оглядывает стол и зовет Шерлока. На самом деле он не уверен, что Шерлок не ушел – слишком тихо за спиной, но оборачиваться и проверять Джон не собирается, иначе его самообладание разлетится на куски. Сосредоточившись на самоконтроле, Джон вздрагивает, ощутив теплое дыхание на своей шее – определенно, нарушение личного пространства, но Шерлок уже садится напротив Джона, с некоторым вызовом вглядываясь в него. Джон виновато улыбается и почти вопросительно произносит: