Повесть. Семей. 2017 г.

Рисунки выполнены Ибрагимовой Риналией. 11 лет

Что повесть эта, чем умна?

Что одна палка, два струна.

Так «тонко» оценил читатель,

Что сочинил ему писатель.

Согласна – примитивен инструмент,

Но вслушайся в тех струн дуэт!

Унылый зной степей

И топот удалых коней,

Гик всадников и свист бичей

И шелест перелетов саранчей.

Печаль и радость степняков…

Неполный перечень таков

Чудесных звуков «палки».

.................................................

Подстать домбре и эта повесть.

Житье – бытье…ну что за новость!

Но в ней изюминка сокрыта.

……………………………………..

Глава 1

Две вчерашние школьницы, как только что выпорхнувшие из гнезда птенцы, немного растерянные перед необъятным простором и мужчина с висками, подернутыми сединой, вдруг оказались в одной точке земного шара. С этого момента их жизни переплелись настолько тесно, что психологи ломали бы голову, а астрологи сбились бы с ног в погоне за звездами, чтобы разгадать тайну столкновения троих в этой точке земли.

А все было просто. Мужчина, который представился девочкам как художник Закорин, был оформителем фойе небольшого старого кинотеатра, поставленного на реставрацию. Он нуждался в помощниках и потому стал работодателем для девочек. Одна из них, мечтающая стать скульптором, Тамара, вторая, не имеющая никакого отношения к искусству, Гюзяль. Обе собирались ехать учиться и нуждались в деньгах. Каждая из них получила соответствующую способностям работу. Тамара исполняла рисунки художника в глине, Гюзяль была формовщицей глиняных изделий в гипсе. Длилась эта оформительская работа в кинотеатре не долго, и скоро пути этих троих разошлись. Тамара поступила в художественную академию в Москве, Гюзяль избрала журналистику.

Но это потом, а пока они все трое трудились над реставрацией кинотеатра. Работа, которую выполняла Гюзяль, была чисто технической: сделать форму, залив глиняный шаблон полужидким веществом, а потом наоборот, залить гипсом полученную форму. После того как гипс окончательно застынет, надо было снять с него гибкую форму, а изделие очистить, отшлифовать.

Закорин и Тамара работали творчески и вели разговоры об искусстве. Участвовать в них Гюзяль не могла, да ее и не приглашали. В их глазах она видела себя бесталанной простушкой. Однако она с затаенным дыханием вслушивалась в эти разговоры. Однажды Тамара поделилась с Закориным о своих замыслах. Она мечтала оформлять метро, рисовала ему картины будущих залов, а он слушал ее и снисходительно улыбался.

«Зачем он так!» – думала Гюзяль. Каким-то чутьем она улавливала в Тамаре большой талант, и ей стало обидно за девушку. Еще обидней стало ей, когда Закорин посоветовал Тамаре окончить художественное училище и потом обучать детей рисованию в кружках домов культуры. «Нет, нет, – она должна осуществить свою мечту, я об этом ей обязательно скажу», – решила Гюзяль.

Домой после работы девушки шли вместе. Небо без единого облачка было удивительно глубоким, и синим, синим. Тамара искоса посмотрела на Гюзяль. «Как жалок человек, который не способен видеть красоту, обделенные люди», – пожалела она девушку.

– Смотри, Тамара, сюда бы стайку белых голубей! – Гюзяль ладонью провела по воздуху, обращая внимание на небо.

Тамара изумленно посмотрела на девушку и промолчала. Ей стало стыдно. Некоторое время девчонки молчали.

–Тамара, ты с кем-нибудь дружишь? Синее небо явно настроила девушку на романтический лад.

– Нет. Я ищу себе друга, похожего на моего брата. Только за такого выйду замуж.

– А кто твой брат?

– Он сейчас работает по комсомольской путевке на электрификации железной дороги Тайшет – Абакан. Его зовут Лев.

– Какое звучное имя!

– Вообще-то у него и у меня по два имени. Папа выбрал лучшее в его вкусе – Олег и Нина, а мама – Лев и Тамара. Так вот и зовут по-разному, никто из них не принял выбор другого.

Тамара осыпала своего брата восторженными отзывами, и Гюзяль подумалось, что девушке трудно будет выбрать себе достойную пару.

– А ты, у тебя есть парень?

Гюзяль смутилась. Ей не хотелось отвечать, да и то, что было у нее, в одной фразе не уместилось бы, а рассказывать много было тоже вообще-то не о чем. Как-то она сидела в парке, и двое проходивших мимо парней, попросили у нее позволения присесть. Молодые люди сели по обе стороны от нее и, увидев в ее руках книгу, которая увлекла всю влюбленную в литературу молодежь, сразу же заговорили о Пушкине. Парни оказались студентами педагогического института. То ли тема разговора тому была причиной, то ли действительно было какое-то сходство, но Гюзяль восприняла этих двоих Онегиным и Ленским.

Дома, вспоминая эту встречу в парке, Гюзяль побоялась признаться себе, что влюбилась. Она подошла к зеркалу, глянула на себя, как бы со стороны, и заключила: такую полюбить нельзя. Кто и когда внушил, что она не красивая, только эта оценка, закомплексовала ее навсегда. Если бы люди задумывались о том, чем может закончиться их без задней мысли высказанное предположение: « ты очень похудела, не больна ли?» которое подвергает человека всматриваться в зеркало и вслушиваться в свой организм, выискивая заболевания. Болезнь он может и не обнаружит, но покой уже точно потеряет. Любая плохая весть – зло. Не зря испокон веков человеку, принесшему плохую весть, отрубали голову.

Глава 2

Того единственного творения рук Закорина – стайки голубей под низеньким фонтанчиком, стекающим в простенький бассейн, украшавшего центральный парк города, давно уже не было. Его сломали, как отжившую утварь и выбросили в мусор

Вещь эта была более чем примитивная, но видно, тогда, когда его устанавливали, либо ресурсов у города не было для лучшего, либо архитектор города был не очень-то сведущ в искусстве.

Автора этой скульптурной группы никто не помнил, или, может быть, даже не знал, мало ли что устанавливают в городе, за всем не уследишь.

Закорин уже жил в Алма-Ате, но не упускал случая сказать людям, что в таком-то городе, центральный парк украшает его творение. Люди, которые, слушали это, в том городе не бывали, и оценить его произведения искусства не могли. Но верили и называли его художником

Круг общения у Закорина был узок. Это люди, которых никогда не посещала муза, к тому же в основном это была молодежь, которую завораживало и манило то загадочное, что таилось в самом слове «художник».

Напускная важность, которая особенно удавалась Закорину, усиливала его влияние. К тому же держался он молодцевато, а снисходительная улыбка его обескуражила бы любого и без того малосведущего в искусстве человека, который попытался бы вдруг обличить его в бездарности. В кругу этих людей он чувствовал себя уверенно и спокойно, их внимание к его особе щекотало самолюбие.

А дома Закорина частенько встречали тетушки. В прошлом выходцы знатного в городе семейства, они старались сохранить свой статус. Закорин был чирей на теле их знатности, поэтому они не упускали возможности засыпать его упреками. Упреки их сводились к самому простенькому – недовольству тем, что он «сидит на шее матери», которая на свою крохотную пенсию содержит его. Самым унизительным для Закорина было то, что они требовали, чтобы он пошел работать. Кем? Чернорабочим, у него нет никакой специальности. Возмущало, что этого требовали те, кто когда-то хором пророчил ему будущее в большом искусстве, увидев в нем талант еще в раннем детстве. Они лелеяли эту мечту, купали в ней мальчишку. Надеялись, что он будет украшением их знатного рода.

Одного не учли тетушки, что талант нуждался в заботе, а мать мальчишки, рано оставшись вдовой, растила его на крохотную учительскую зарплату, едва прикрывая свою и сыновнюю наготу.