Так, вещества, изученные ИОНГом и представленные в таблице 2, например, оказались сильными ядами для мышей и тараканов, тогда как испытавший их только на собаках и обезьянах Институт токсикологии даже не отнес эти вещества к вредным. Если на людей, утверждал то и дело срывающийся голос докладчицы, при определенных допущениях данные ИТа еще можно перенести, то подобные переносы просто недопустимы в отношении грызунов и насекомых. Против этого, решительно заявила она, ИОНГ категорически возражает, ибо животные, о которых идет речь, весьма чувствительны даже к незначительному загрязнению среды обитания. Поэтому безответственные попытки ИТа распространить результаты своих грубых экспериментов на тонко организованные организмы ИОНГ считает несостоятельными и порочными. Более того, специальными опытами ИОНГ установил, что некоторые вещества действуют избирательно на кошек, собак, морских свинок и многократно упомянутных в докладе тараканов — Blattodea. Кошки реагируют повышением сексуальной активности, свинки остаются безразличными, собаки начинают прибавлять в весе, а тараканы — Blattodea — просто мрут, что можно наглядно видеть на следующем слайде. Цветные изображения крупной, хорошо откормленной собаки, кошки с многочисленным потомством и лежащих кверху лапками Blattodea вызвали большой интерес и заметное оживление в зале.
Такой эффектной демонстрацией закончилось это необычное выступление. Желающих задать вопросы оказалось немало, и уже первый из них: какие концентрации веществ использовались в опытах с собаками, кошками и тараканами? — таил скрытую, хотя и явную для участников баталии, насмешку представителей ИТа. Ведь количество жидкости, в котором попросту можно утопить таракана, едва ли хватит даже для промывания кошачьего желудка. Затем был поднят вопрос об аппаратурном оформлении опытов — самый, надо признать, больной для ИОНГа, ибо старый ИТ как институт первой категории был оснащен первоклассным оборудованием, а молодой ИОНГ, институт третьей категории, не мог пока о таком и мечтать. Словом, удары наносились по самым чувствительным местам, что свидетельствовало о своевременном получении обеими сторонами достоверных разведданных и о серьезной стратегической проработке боевых операций, вскоре перекинувшихся в зал.
Итовки и ионговки схватились врукопашную. Сергей Сергеевич долго стучал шариковой ручкой по графину с водой, и мелодичный поначалу звон постепенно набирал силу набата. Итовки наконец отступили, ионговки затаились, а председательствующий напомнил о ранее принятом решении устроить специальное обсуждение этой спорной проблемы. Последний ветер сорвал последние листья, прошумел последний ливень, и на трибуне произошла смена ораторов.
Несомненно, итог этой женской баталии должен был убедить слушателей в том, что каждая из противоборствующих сторон права по-своему; что важен, в конце концов, даже не результат, а сам процесс; не истина, но борьба за нее; что подобные споры и стычки являются лучшим обоснованием необходимости проведения таких конференций; что каждый из присутствующих, чем бы он там в своем институте ни занимался, занимается, безусловно, полезным делом, раз оно способно пробудить столь бурные страсти; что современная наука — это, может, единственная чудом сохранившаяся сфера деятельности, где еще возможна такая вот напряженная, принципиальная, честная, живая жизнь.
В перерыве Инну поздравляли с удачным выступлением. Ее окружили сразу несколько человек. Где-то, в просветах между головами, проплыли сумрачные лица Калерии Николаевны и Альберта. Сергей Сергеевич спустился со сцены. Подошел Андрей Аркадьевич. Тоже поздравлял, целовал руку.
— Вот, прошу любить и жаловать, — преувеличенно любезно, как бы не вполне всерьез, знакомил он с кем-то Инну. — Виталий Евгеньевич — ответственный работник и мой сосед… А это…
— Триэс, — коротко сам представился Сергей Сергеевич.
Андрей Аркадьевич улыбнулся.
— Товарищ из Греции? — поинтересовался Виталий Евгеньевич, услышав столь странную фамилию, критически вглядываясь в невозмутимое лицо иностранца и словно бы что-то припоминая.
Инна едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться.
— Виталий Евгеньевич! Виталий Евгеньевич!..
Доцент Казбулатов почти бежал по проходу, отчаянно жестикулируя.
— Извините, Сергей Сергеевич. Извините, Андрей Аркадьевич. Извините, — на всякий случай обратился он также к Инне. — Виталий Евгеньевич, Москва на проводе!
— К сожалению, не успел прослушать доклад. А с вами мы, кажется, где-то встречались. Ну ладно, пошли, — устало бросил Виталий Евгеньевич, легким касанием руки поправляя жесткие завитки волос.
— Не забудьте про приборы!!! — утекал по проходу следом за ним взволнованный голос доцента. — Скажите, что письмо мы напишем…
— Вот так встреча! — присвистнул Триэс. — Его не узнать.
Это невольное напоминание о случайных попутчиках в день их приезда, о прилипчивом весельчаке в синей куртке было почему-то особенно неприятно Инне теперь. Неужели и остальные — вся эта разудалая автобусная компания — тоже находятся где-то здесь, на конференции?
— Вы знакомы? — удивился Андрей Аркадьевич.
— Нет, — сказала Инна.
— Нет, — со своей стороны подтвердил Сергей Сергеевич.
— Тогда попробуйте догадаться, кто это.
— Мэр города?
— Берите выше.
— Последний лауреат Нобелевской премии?
— Представьте, самый важный здесь человек. Осуществляет деловые контакты Приэльбрусья с министерствами и ведомствами страны. Всесильная личность!..
Андрей Аркадьевич смешался с устремившейся к выходу толпой. Его место заняла приземистая фигура Павла Игнатьевича Стружчука.
— Интересно, но фантастично. Готов спорить.
— С кем? — спросил Сергей Сергеевич, вопросительно взглянув на Инну.
— С вами, с вами, — не стал уточнять Павел Игнатьевич и направился к ряду красных откидных кресел, будучи уже уверен, что те двое пойдут за ним. — Кротоны никоим образом нельзя превратить в кетены. Это абсурд.
Сергей Сергеевич заговорил о неожиданных свойствах фосфорсодержащих кротонов, Инна при сем, что называется, присутствовала, а Павел Игнатьевич продолжал недоверчиво хмыкать, провоцируя Сергея Сергеевича на все новые доказательства, заставляя его сообщить не содержавшиеся в докладе Инны данные в пользу такого превращения. Наконец острый интерес Павла Игнатьевича к проблеме угас. Он сделал попытку подняться с кресла.
— Вы не убедили меня, но дали интересную информацию для размышления…
Лукаво сверкнув накатившей старческой слезой, Павел Игнатьевич удалился.
— Его обычный испытанный метод, — усмехнулся Триэс. — Раззадорить собеседника, вызвать на откровенность, выведать новые идеи. Не пройдет и года, как он напечатает об этом статью.
— Что тут смешного? — возмутилась Инна.
— Пускай. Будем считать, что заполучили еще одного пропагандиста кетеновой тематики.
К исходу дня Инна чувствовала себя до того измотанной, будто ее били палками. После вечерних выступлений час отводился на дискуссию по докладам. Необходимо было присутствовать, поскольку кто-то мог затронуть и ее тему. Однако намеченное ледовое побоище не состоялось. Итовки и ионговки, чьи ряды заметно поредели после обеда, без особого энтузиазма сошлись в коротком, чисто символическом поединке. Видно было, что судьба насекомых, грызунов, кошек, собак и обезьян в седьмом часу вечера беспокоит уже не так, как утром, — во всяком случае, куда меньше, чем предстоящая экскурсия к подножью Эльбруса, объявленная во второй половине дня доцентом Казбулатовым.
По другим докладам прений не было, так что Сергей Сергеевич закрыл второе вечернее заседание раньше намеченного часа, в результате чего 4 июля, в среду, рабочий день тех немногих делегатов конференции, у которых хватило терпения высидеть до конца, окончился в 18.25 по местному времени.
Хотя людей оставалось совсем мало, в зале скопилась духота, и Инне сделалось дурно: закружилась голова, кровь отхлынула от лица, волна дрожи пробежала по отяжелевшему вдруг телу. Будто в потоке невидимых смертоносных лучей, все сжалось и начало отмирать в ней. Схватившись за спинку кресла, чтобы не упасть, она почему-то подумала, что это Дина, жена Сергея Сергеевича, посылает ей свое проклятье. Неверной походкой она дошла до двери и только там, возле открытого окна фойе, понемногу начала приходить в себя.
