«Play» — «Stop». Перемотка. «Play» — «Stop».

— Лично я категорически… — говорит Мурзаханов — Китаец.

Щелк-щелк!

— Во всяком случае, мда… с молодым человеком вопрос, мне кажется, совершенно ясен…

Щелк!

«Сосиску вам в рот! Ва фан куло!» — слышится вдруг из динамика.

— Извините!

Профессор Петросян случайно нажал не на ту клавишу.

— Вот! Полюбуйтесь! Мда…

Щелк! Стоп! Перемотка.

— Сейчас… Минуту…

Щелк! Стоп.

— Грант Мовсесович, а разве нельзя выписать сразу двоих?

Щелк!

«Готовьте к выписке Тоника из третьей… Готовьте к выписке Тоника из третьей… Готовьте…» Стоп.

— Что? Кто это?..

Врач-психиатр Никанор Леонардович вздрагивает. Клинышек бородки вдруг начинает расходиться веером, будто зарядившись статическим электричеством.

— Это самая последняя запись, — комментирует профессор Петросян. — Сегодня он бредил всю ночь. Я распорядился отменить инъекции.

— До чего гнусный, отвратительный голос!..

— Это не его голос, Грант Мовсесович… Правда… Совсем не его!..

— Да, действительно, качество записи неважнецкое, — пожимает плечами профессор Петросян.

ЧАСТЬ III

СТУПЕНИ

43

У врачей тысяча вопросов. У врачей миллион сомнений. И столько же терзаний, разрешение которых во многом, конечно, зависит от них самих. Во многом, но не во всем. Тут какое положение, какую должность или профессию ни возьми, и она окажется причастной, и она окажется ответственной.

От тебя бы тоже многое зависело, женщина. Может, даже больше, чем от остальных. Если бы только могла ты прийти, зегзицею прилететь. Зегзицею на Дунай. Зегзицею по Дунаеви реце. Пришла бы, прилетела, всю горечь яда из раны князя, сокола своего ясного, выпила бы и спасла. Потому что нет для тебя, женщины милостью божьей, выше счастья на земле, чем быть мужчине, господину своему, верной женой, постоянным источником тепла и света. Ибо слишком уж одинок он без тебя, слишком тяжек его труд, непосилен груз жизни.

Явись ты к нему духом незримым в печальный дом, в бедную обитель — в больничную палату на одного с синими шторами — и послушай, о чем кричит он во сне, кого зовет, что просит. О тебе он тоскует, голубка сизокрылая. Тебя ожидает. Ждет терпеливо, когда пробьет намеченный судьбой час и вы снова встретитесь. Место же для него рядом с тобой давно оставлено, заботливо припасено.

Будь милосердна. Прости ему грехи и заблуждения. Ибо сила его таит в себе, пожалуй, больше горести, нежели твоя слабость. Не покушайся на царский скипетр и державу. Отдай мужу мужнино — себе оставь женское. Смирись!

Не можешь?

Не можешь или не хочешь? Или отвыкла? Разучилась? Ты вся такая неуловимая, непостоянная, непоследовательная. Ты есть — и нет тебя. Ты как мгновение и вечность. Как ненависть и любовь. Материя и дух. Ты возникаешь ниоткуда и уходишь в никуда. Молодая и старая. Красивая и безобразная. Щедрая и скупая. Ты — небо над головой и камень на шее. Бальзам для ран и укус змеи. Музыка жизни и заупокойная. Все и ничто. Злая колдунья и добрая фея. Кто и когда научил тебя превращать самое обычное — в необыкновенное, а необыкновенное — в пепел и прах? Что за сила влечет к тебе? Что за сила отталкивает?

Тебя ждет не дождется больной палаты № 3 отделения кризисных состояний доктор Кустов Антон Николаевич. И больной той же палаты писатель Усов. И совсем еще молодой, не видавший жизни шалопай Тоник. С тобой хотели бы встретиться, поговорить профессор Грант Мовсесович Петросян и ведущий специалист по аутотренингу, кандидат педагогических наук Пшеничная Нина Ивановна, иглоукалыватель Мурзаханов — Китаец и заслуженный врач-психиатр Никанор Леонардович. А тебя все нет.

Твое своеволие и непомерная гордыня уже привели к засорению многочисленных световодов и воздуховодов — целой оросительной системы каналов связи Земля — Астрал, Вольва — Субвольва. Это ты, женщина, впервые дерзнула вкусить от древа познания — и плод тот показался тебе слишком кислым. И ты дала его доесть господину своему. Ты, мамма мия, путана Ева, порка мадонна! Ты, наместница Астрала на Земле, осмелилась присвоить себе право, по закону вечности безраздельно принадлежащее всесильному Центру Управления Вселенной. Теперь берегись! Тебе не уйти от возмездия. Не спастись от расплаты. Сам следователь по особым делам, служитель высокого ранга, заинтересовался твоим персональным делом, затребовал его к себе. Правда, пока в его словах, намерениях и действиях еще много неясного. Но ведь гораздо больше неясного остается в тебе, женщина.

От тебя, как и тысячи лет назад, зависит жизнь на земле. От тебя, всегда единственной. А значит, и от вас, возлюбленные доктора Кустова. И от вас, дамы сердца писателя Усова. И от вас, открыточные красотки шалопая Тоника. Все зависит в основном от вас. И только, может, очень немногое зависит от коллективов врачей городских больниц и работников Центра Управления. И пожалуй, еще того меньше — от всегда неясного замысла Творца.

Ты несешь основную ответственность за чистоту каналов связи Земля — Астрал. Хотя, разумеется, было бы неверно утверждать, что никакой ответственности не лежит на докторе Петере Вароше из Будапештского политехнического, на портье Беле Будаи из интуристовской «Астории», на оргсекторе Бульбовиче и писателе Славе Бандуилове, если только кто-то читает написанные им книги, на сексапильной Тане из клуба и на бывшей балерине Кате — тоже, кстати, пациентке отделения кризисных состояний.

Каналы Земля — Астрал должны быть очищены. Бесперебойное снабжение Вольвы и Субвольвы духовной энергией восстановить просто необходимо. Дело Клитемнестры пора закрывать. Дело Медеи — предать забвению. Центр Управления пойдет на любые затраты и жертвы. Центр Управления возьмет на себя всю полноту ответственности. Центр Управления не пожалеет времени и сил. Центр Управления готов пожертвовать жизнями нескольких землян во имя осуществления светлых идеалов и великой цели. Нескольких десятков, сотен или даже тысяч. Миллионов или миллиардов — если того потребуют чрезвычайные обстоятельства.

Когда-то из-за тебя, женщина, пал город Троя. Не допусти, чтобы погиб весь мир. Лучше согласись погибнуть сама. Добровольно. Во имя, так сказать, и по поручению. Имея в виду всеобщее благо, великую любовь, счастье человечества, здоровье больного палаты № 3 и, конечно, прежде всего — бесперебойную работу Центра Управления в дни смотра-конкурса на лучшего по профессии. Не мучай ты, ради бога, Антона. Обласкай Платона. Прильни к Тонику. Прости их. Смирись. Одари любовью. Ни о чем не спрашивай. Ничего не требуй.

…Старый чудак-очкарик с нервно подергивающейся щеточкой колючих седых усов едет на могилку жены — все никак не доедет. Кхе!.. Молодой человек в потертых джинсах, припадая на левую ногу — следствие детской травмы, — обгоняет колонну динамовских болельщиков. Сосиску им в рот! Ва фан куло!.. Некто в кожаном поскрипывающем пальто, прямой и строгий, звонит в заветную дверь… И все они спешат к тебе на свидание. К тебе одной. К тебе единственной…

Будь милосердна!

44

Жена Кустова уезжает на месяц из дома. Жена Кустова впервые оставляет их с Клоником вдвоем. Хочет проучить и образумить его, такого неприспособленного. Такого избалованного растяпу. Наглядно, так сказать, показать, что без нее он — ничто. Впервые за двадцать лет расстаются они на столь долгий срок: она со слезами, он со вздохом облегчения.

И тут выясняется интересное. Проявляется тайное. При этом весьма любопытное и занимательное. Доктор-профессор-академик и почти что член-корреспондент вдруг обнаруживает в себе необыкновенные кулинарные способности. Он обнаруживает в себе житейскую смекалку и совершенно уж для него самого неожиданную приспособленность к повседневной практической жизни. То есть как раз то, чего раньше у него не было да и как бы не могло быть. Они вместе с Клоником запросто справляются с готовкой. Также со стиркой, уборкой, хождением в магазины, пришиванием оторвавшихся пуговиц. И все это — между прочим, между делом, шутя, словно забавы ради, тогда как прежде любые заботы по дому, малейшие усилия в этом направлении домохозяйственной жены негласно приравнивались к подвигу. К седьмому подвигу Геракла, очистившего авгиевы конюшни, а то и к тринадцатому, которого, надо думать, Геракл даже и не совершил.