Дверь распахнулась, и на пороге появился швейцар - столь же представительный, сколь неприветливый. Увидев, что перед ним не член клуба, он пробурчал:
- Посторонним нельзя.
- Вижу, что нельзя, - спокойно сказал Ковальский. - Позови кого-нибудь потолковее, душечка.
Он сунул швейцару под нос удостоверение.
- Огюст Ланьер, к вашим услугам. Выполняю редакционное задание "Фигаро". Это ведь клуб "Федра", или я попал не по адресу? Здесь подсыпают крысиный яд миллионерам?
От такой наглости швейцар опешил и не нашёлся, что сказать. С отвращением глянув на белый костюм гостя, он поколебался и надавил на кнопку электрического звонка. Почти тут же на лестнице послышались тяжёлые шаги дворецкого. Его внушительная фигура заполнила собой всю лестничную площадку. С высоты своего роста он уставился на Ковальского.
- Что вам угодно, сэр?
По его интонации было видно, что он Ковальского сэром не считал. Ковальский невозмутимо повторил цель своего визита.
- Одну минуту, - обронил дворецкий и снял трубку с телефона на стене. Доложив о пришельце и выслушав указания, он повернулся к Ковальскому и спросил:
- От кого вы узнали адрес клуба?
- От покойного мистера Коули, - не моргнув глазом, соврал Ковальский. - Разумеется, когда он был ещё жив - в 1920 году на конгрессе промышленников в Париже. Он как-то зашёл в Мулен Руж, и так мы с ним... познакомились, и весьма тесно. Мы провели несколько незабываемых вечеров... если бы не его привычка заказывать мятный ликёр... ненавижу, меня мутило от этого запаха, если вы понимаете, о чём я. Он говорил мне, что возглавляет клуб самоубийц, но я, конечно, не поверил. Как, впрочем, и мой редактор. Но вот, бедный Дэниел умер, и... Меня послали подтвердить, что клуб существует...
- Как видите, он существует, - холодно сказал дворецкий. - Вас разрешили впустить.
Очевидно, телефонная система передавала болтовню Ковальского непосредственно в зал заседаний. На это он и рассчитывал со слов инспектора, но удостовериться не мешало. Не очень многих трудов стоило узнать о поездке Коули в Париж и его пристрастии к мятному ликёру. А глупый вид - лучшая рекомендация для иностранца в Лондоне, удовлетворённо подумал Ковальский.
Дворецкий повёл его вверх по лестнице, поднимавшейся на второй этаж. Клуб состоял всего из трёх небольших комнат: одна служила бильярдной, другая - курительной, третья - непосредственно залом заседаний. Отделаны они были более чем странно для места, где собираются солидные джентльмены, пусть и чудаковатые - знаток назвал бы их стиль футуристическим. Стены всех трёх были побелены и расписаны чёрными зигзагами, с потолка свисали непонятные металлические конструкции. Но особенно поражали кресла - обтянутые огненно-алым плюшем, гигантские, кубической формы с выемкой для сидения посредине. Винни Ковальский мог только поморщиться, взглянув на них. Он считал, что даже в дурном вкусе необходим артистизм.
Девять человек в тёмных костюмах уставились на жёлтый галстук и уродливую причёску Ковальского.
- Кхм, - развязно произнёс эмигрант, оттопырив бедро и поигрывая цепочкой часов.
- Сколько вы хотите? - не выдержал седой моложавый джентльмен во главе стола.
- За что? - нагло ухмыляясь, переспросил Ковальский. - Это, знаете ли, милый мой, большая разница.
- Вышвырнуть поганца, - прошипел грубоватого вида молодец по правую руку от председателя (Ковальский уже понял, что седой джентльмен не кто иной, как Мэтьюрин Мэтьюз, председатель клуба "Федра"). Мэтьюз поморщился.
- Чтобы в "Фигаро" появилась заметка о том, как мы обращаемся с иностранными журналистами? Да ещё и в несуществующих подробностях? Бог знает что он про нас способен написать.
- Вы удивительно понятливы, друг мой, - проговорил Ковальский.
- Сэр, - бледнея, сказал Мэтьюз, - если бы вы не были иностранцем, да к тому же журналистом, я бы вообще не стал реагировать на разговор в подобном тоне. Но, поскольку говорить по-иному вы, очевидно, не умеете, то я не могу считать это за оскорбление. Видимо, мне придётся счесть это началом деловой беседы.
- Видимо, да, - осклабился Ковальский.
- Итак, сколько вы хотите за то, чтобы в "Фигаро" никогда не выходила статья о нашем клубе и за то, чтобы вы никому не говорили о ваших отношениях с покойным Дэниелом Коули?
- А я о них пока что никому и не говорил, - усмехнулся Ковальский, оправляя галстук.
- Сколько? - пепельно-серый, повторил Мэтьюз.
- Не угодно ли выйти на балкон, мистер Мэтьюз? - нежно произнёс Ковальский, показывая в сторону маленького балкончика, на который вела дверь из зала заседаний. - Мы сможем обо всём договориться, я уверен...
- Хорошо, - буркнул председатель, вставая с футуристического кресла. Члены клуба тревожно следили за ним и Ковальским. Оба вышли на балкон. Ковальский задумчиво посмотрел вниз. Внизу ничего не было, кроме тесного переулка, куда спускалась ржавая пожарная лестница. Стена дома напротив была совершенно глухой.
- Вам наличными, или как? - неожиданно грубо спросил Мэтьюз, выжидающе глядя на поляка. Вне зала заседаний, ледяная церемонность спала с него. Ковальский шмыгнул вздёрнутым носом и поднял на собеседника невиннейшие синие глаза.
- А почему, спрашивается, вас так волнует, чтобы сведения о клубе не попали в печать? Боитесь, что мир узнает, какие у вас чудовищные кресла?
- Прекратите, - сдавленно сказал Мэтьюз. Ковальский постучал пальцами по перилам.
- Или слухи не врут, и с клубом и впрямь не всё чисто? Уж не сами ли вы подсыпали моему несчастному другу яд в кофе?
Мэтьюз взял себя в руки и сухо произнёс:
- Вздор. Эти слухи исходят от таких, как вы. Я не желаю добавлять ещё порцию грязи к тому, что на нас уже вылили. Сколько вам надо?
- Вашу озабоченность этим вопросом, - с расстановкой проговорил Ковальский, - я оцениваю в пятьсот фунтов. Чеки не принимаются.
"Столько у него при себе нет", - уверенно решил сыщик.
- Вам они нужны сейчас или позже? - механическим голосом спросил Мэтьюз. Ковальский захихикал.
- Конечно, всякий предпочёл бы иметь их сейчас. Но, если вы не в состоянии выплатить всю сумму сразу, я могу дать вам неделю. По-моему, это удобный срок.
"Не настолько же он низко пал, чтобы вынимать деньги из клубной кассы, - подумал Ковальский. - Тем более что ему пришлось бы для этого пройти мимо заседающих, а кто захочет так позориться?".
Лицо Мэтьюза стянулось в маску. Он выудил из кармана бумажник и выгреб всё, что там находилось.
- Восемьдесят, - сказал он, протягивая деньги тому, кого он считал Огюстом Ланьером. Ковальский был неподражаем в искусстве строить брезгливые гримасы.
- Нежирный задаток.
- Остальное получите через неделю, - процедил Мэтьюз. - И извольте придти в шестнадцать ноль-ноль, до начала заседания, чтобы не отравлять настроение членам клуба видом вашей физиономии.
- Думаю, они и без меня успешно отравятся, - засмеялся Ковальский, пряча деньги.
- Заткнитесь, негодяй, или я спущу вас с балкона, - Мэтьюз пихнул его в сторону пожарной лестницы. - Надеюсь, у вас, журналюг, хватает ловкости?
- Вполне, - фыркнул Винни Ковальский.
- Тогда немедленно покиньте клуб этим путём. Много чести - ещё раз беспокоить из-за вас швейцара.
3.
Как бы удивился председатель клуба "Федра", если бы час спустя увидел вломившегося к нему мерзавца с подведёнными глазами в тихом и вполне респектабельном пабе неподалёку от Скотланд-Ярда, да ещё и в компании полицейского инспектора, который внимательно слушал рапорт Ковальского, облокотившись на край стола.
- Прикинуться шантажистом... - Солгрейв поцокал языком. - Да уж, такое может выкинуть только Винни Ковальский. А вообще-то нетривиальный ход! Но я не вижу, что мы можем из этого вытянуть. Страх попасть в газеты - ещё не доказательство виновности в убийствах. Может быть, они просто не хотят навлечь на себя негодование религиозных общин.
