— Не мог же ты ожидать неожиданного!

— Еще как мог, ибо всегда ожидал я тебя, с тех самых пор, как начал учиться на Коболе программировать. — И приблизился к нему святой праведный отец наш Видикон, и занес недоуздок вверх. — Знай же, что с Божьей помощью могут эти ремни любого обуздать, кто их энергию расходует.

И приблизился он еще на шаг, и недоуздок еще выше занес.

— Ты говоришь о тех, кто энтропию воплощает, — гремлин возразил и назад попятился.

— Неважно, — святой праведный отец наш Видикон ответствовал, — ибо жизнь есть расходование энергии, но рост — обретение структуры.

— Неужто будешь ты настолько глуп, что саму энтропию повернуть вспять попытаешься! — гремлин вскричал и назад еще больше попятился.

— Лишь на время короткое, — святой ответствовал, — но каждая минутка малая, с другими сложившись, может составить жизнь целую.

— Но все равно погибнет народ твой в конце концов! Всего-то миллиард-другой жалких лет — и взорвется солнце ваше, и поглотит всех пламень безжалостный! Все тщета, все бессмысленно, все есть абсурд!

— Но покуда длится жизнь, противоречит она абсурду — если есть в ней структура.

И опустил недоуздок отец Видикон, а потом набросил его на гремлина.

Взвыл гремлин — и исчез, как и не было.

И остался отец наш Видикон стоять одиноко, и осенила его дума безрадостная: «Не навеки исчез он, но вернется вновь там, где люди что-нибудь создать попытаются, — ибо против таких, как он, мы боремся, чтобы смысл найти».

И опустил он взгляд свой на недоуздок, и созерцал его миг, а потом к небу воздел его.

— Благодарю Тебя, о Отец мой небесный, за то, что не оставил Ты слугу своего тщеславного, дал ему оружие уничтожить этого врага рода человеческого, пусть даже на краткий миг. Возвращаю Тебе недоуздок Твой, что даровал Ты мне, чтобы обуздать нашу склонность все дела проваливать, и благодарю Тебя от всей души.

И минуты не прошло, как засиял недоуздок огнем божественным, вспыхнул — и исчез совсем.

И остался блаженный стоять в одиночестве, и размышлял он о том, что безоружен опять; но вспомнил он слова псалма, и произнес их вслух:

— «Ибо в Тебе, о Господь мой, мудрость и сила моя». Нет, не беззащитен я, пока Ты со мной.

Так сказавши, зашагал он снова вперед по туннелю, ожидая, какого еще противника ему Господь пошлет.

Так шагал отец наш Видикон в чрево адское, исполненный решимости сражаться с любым, кто бы на пути его ни встал. И шел он вперед, и сгустился багрянец стен, и превратился он в пурпур, и потемнел еще, пока не стал индиговым. И стал тогда свет тускнеть, и потемнело вокруг, и очутился отец наш Видикон во мраке кромешном. И овладел им ужас, и превратились в воду все суставы его, и обессилели все члены его, но собрал он воедино всю решимость свою, и укрепил сурово сердце свое, и обуздал он страх свой. И протянул он руку вперед, ожидая на стену наткнуться — но коснулось пальцев его что-то влажное, мягкое и податливое, и пошевельнулось оно под прикосновением его. И отдернул он руку стремительно, и содрогнулся он, и едва было не ушло в пятки сердце его; но собрался он с духом и шагнул вперед ногой правою, а за ней и левою — и так дальше пошел по туннелю адскому.

И земля под ногами его смягчалась, пружинила, и споткнулся он, и упал наземь, но успел он подставить руки свои. И вскрикнул он, и отпрянул назад со словами молитвы на устах, ибо оказалась земля влажной и податливой, как живая ткань.

— Воистину, — пробормотал отец наш Видикон, — я иду в чрево адское.

И поднялся он, и заставил себя идти вперед, сгибаясь под гнетом страха своего, но не останавливаясь.

И вспыхнул вдруг свет ослепительный, и зажмурил отец Видикон глаза свои, а потом приоткрыл их медленно, чтобы привыкнуть к такой яркости, и узрел отец Видикон голову мертвую, ухмыляющуюся, от которой свет исходил — но не собственный свет ее, ибо была она бледною и мертвенно-зеленою, а горела слишком ярко, чтобы могло такое сияние изнутри исходить. Но не было вокруг больше ничего. И нахмурился тогда отец наш Видикон, и прикрыл глаза ладонью своей, но не мог все равно на нее глядеть.

— Воистину, — прошептал он, — что это за свет такой, который сам по себе есть тьма, что это за свет такой, что может так гореть? Как может свет отбрасывать тьму?

И тут же осенила его мысль спасительная, и сорвал он с себя воротничок свой, и взглянул на него, и увидел, что светится тот голубовато-белым огнем.

— Он флюоресцирует! — вскричал отец наш Видикон торжествующе, и понял он, что свет, наполнявший зал, невидим для ока человечьего. Но воротничок его, что частицы стирального порошка содержал, незримый этот свет преобразовывал и отражал его, и тот-то отраженный свет и воспринимало его око как сияние.

И вернул тогда отец наш Видикон воротничок на место, и почти не дрожали руки его, и пробормотал он:

— Так значит, пришел я в царство духа Парадокса.

И дрогнуло тогда сердце его, ибо понял он, что все те страсти, с которыми прежде столкнулся он, ничто в сравнении с духом Противоречия, с каким ему вскоре столкнуться предстоит. Но склонил он главу свою в молитве, и почувствовал, как воспрянуло сердце его. Вознеся Господу благодарность безмолвную, поднял он главу свою и снова зашагал вперед по туннелю гигантскому. Мертвая голова слева осталась, а справа узрел он скелет, в странной позе замерший, как будто бежал он куда-то, и был он или мал, или просто удален сильно. И продолжил отец наш Видикон бесстрашно вперед шагать, и миновал он черепа и кости скрещенные, что остались слева от него, а справа узрел он скелеты в позах, что могли бы быть соблазнительными, если б только на костях их плоть была — каковы они, должно быть, духу Парадокса казались. И взмолился отец наш Видикон, чтобы не видеть существа во плоти, ибо верил он, что дух решит мертвым прикинуться.

И повернул тогда налево и вниз коридор, мимо костей и левосторонних спиралей, в обратную сторону развернутых. И кружилась слева от него Галактика; но были по краям спиральные рукава ее, а в сердце ее была тьма — диск пустоты. Справа от него сливались звезды в единое целое, образуя шар удлиненный, и вся Вселенная двигалась в обратном направлении и вывернута наизнанку была.

И пошел наверх коридор, продолжая все так же налево заворачивать, и услышал отец наш Видикон шаги над головой своей, которые сперва приближались к нему, а потом удаляться начали. Нахмурился он, но продолжил вперед идти, мимо горящих символов смерти, по коридорам, что бесконечно влево заворачивали. Только начал туннель снова вниз клониться, вниз и вниз, и так шел он милю или больше даже, пока в конце концов увидел слева от себя…

Ухмыляющуюся голову мертвую.

Остановился отец наш Видикон как вкопанный. И побежали мурашки по спине его, и встали дыбом волосы, ибо мог он поклясться, что именно эту голову видел, когда только вошел в туннель этот непроглядный. И вспомнил он шаги, что слышал над головой своей, и понял он (хотя и сам не знал, откуда ему то ведомо), что шаги те были его собственные. А сверху прозвучали они потому, что шел он тогда снаружи туннеля, внутри которого находился сейчас, и теперь он снова по нему прошествовал.

— Воистину. — прошептал он, — я брожу по бутылке Клейна.

Так и оказалось все — находился он внутри трубы, которая изгибалась и внутрь себя уходила, а там изгибалась еще раз и расширялась, наружу выходя незаметно. Так мог бы он вечно бродить по этим коридорам темным и так и не выйти никуда, кроме точки вхождения. Так и блуждал бы он, и старел бы все более и более, пока не упал бы — старый, дряхлый и древний дух. Но…

— Нет, — вскричал он, — ибо нахожусь я в царстве Парадоксов, и по мере того, как время вперед движется, не старею, но молодею я!

И озарила его мысль еще одна: блуждая здесь, он может никогда не найти духа, в чей зев он забрел, — духа, что окружал это место.

Или это место окружало духа?

— Да! — вскричал он ликующе. — Ибо попал я не в зев адский, но в зев Фингэйла, а его горло было бутылке Клейна подобно.