Однако реклама — лишь первая из двух всеобъемлющих программ убеждения, не существовавших до XX века. Обе они функционируют непрерывно, имеют широкий круг целей, характеризуются привлечением огромных ресурсов. Второй такой программой является массированная, управляемая из единого центра, всепроникающая политическая индоктринация — идеологическая обработка. Убеждение второго вида — это главный инструмент тоталитаризма, или — чтобы избежать противоречий, возникших вокруг этого термина, — назовем их системами, для которых характерны чрезвычайные меры, предпринимаемые элитами для утверждения власти столь широкой, глубокой и неограниченной, что для этого подавляется влияние церкви, профсоюзов, общественных объединений, школы и даже семьи³. В подобном виде убеждение становится определяющим элементом всей системы.

Почти 150 лет назад Токвиль предсказал появление такой системы. Это была не случайная догадка, а результат изучения социальных механизмов, действовавших тогда в демократическом обществе. Факт такого прогноза заставляет предположить, что нацизм в Германии и фашизм в Италии — это вовсе не единичные случаи, которые вряд ли повторятся, а варианты предсказуемого развития событий, еще одним из которых является коммунизм. Наряду с коммунистическими государствами фашистские системы могут оказаться предвестниками монолитных авторитарных систем, которые распространятся по всему земному шару. «Огромная охранительная власть простирает длань надо всем обществом». Она «подавляет, обессиливает, гасит, оглупляет народ»⁴.

Нацизм в Германии и фашизм в Италии использовали все насильственные формы власти вплоть до террора против различных этнических и политических меньшинств. Но их контроль над широкими массами лучше охарактеризовать словами Токвиля как «дотошный, регулярный, отеческий и мягкий». В рамках данного типа контроля индоктринация применялась для овладения умами людей, чтобы они «добровольно» делали то, к чему их в противном случае пришлось бы принуждать более жесткими методами контроля. Нацизм стремился подавить все альтернативные источники убеждения, а затем через радиопередачи и массовые помпезные зрелища занялся формированием умов своих подданных. Руководство Германии, вероятно, добилось более широкого охвата населения политическими радиопередачами, чем любая другая страна в тот период. В первый год своего пребывания на посту рейхсканцлера Гитлер лично выступил по радио пятьдесят раз⁵. Все эти мелкие факты, возможно, явились началом новой эры.

Фашизм — это форма авторитарного контроля, приспособленная к эпохе демократии. Там, где граждане образованны, информированы и достаточно честолюбивы, чтобы требовать демократии, — как обстояло дело в Германии и Италии, — авторитарному правительству необходимо убедить их в том, что они не хотят демократии⁶. Прежний метод — отказ в удовлетворении политических требований — потерял действенность. Фашизм — не просто альтернатива демократии, он дитя демократии. Если бы не появились демократические требования и возможности, фашизм никогда бы не родился. Основная мысль направленной против демократии фашистской идеологической обработки проста: подчинение единоличной власти и особенно подчинение одной воле — фюрера⁷. Девиз итальянского фашистского государства гласил: «Все для государства, ничего против государства, никого вне государства».

Мы увидим, что программы идеологического воздействия, осуществляемые в коммунистических государствах, также препятствуют исполнению желаний народов, сохраняя единоличную власть путем контроля над умами, без чего она оказалась бы неустойчивой. И все же убеждение, осуществляемое коммунистами, отличается от фашистского. Оно не занимается неприкрытым возвеличиванием единоличной власти. Вместо этого оно обещает демократическое будущее. Оно не возвеличивает элитизм. Вместо этого на практике активно проводится сокращение неравенства в некоторых сферах и даются обещания осуществить то же самое и в других областях. И это, как мы убедимся, гораздо сильнее воздействует на человека, чем фашистское убеждение. Его не наставляют словами, приписываемыми Гитлеру: «Думай своей кровью!» Ни Ленин, ни Мао, ни Кастро, ни ранний Сталин — никто из них не был Гитлером. Все они высказывались в духе эгалитарных, а иногда и демократических устремлений, чего никогда не делал Гитлер; и у нас нет никаких оснований считать их речи более лицемерными, чем высказывания деятелей вроде Черчилля, де Голля или Рузвельта.

Поэтому нам нужно рассмотреть возможность того, что определенный вид коммунистического убеждения, или индоктринации, действительно отличается от фашистского и является признаком в корне иного взгляда на человека. Поскольку маоисты избрали убеждение основной формой социального контроля, нам необходимо тщательно рассмотреть и для упрощения дальнейших его упоминаний дать ему название, каковое в настоящее время отсутствует. Мы назовем его наставнической системой^*.

Наставническая система

Наставническая система в идеализированной форме представляет собой, коротко говоря, массированный односторонний процесс убеждения, в ходе которого немногочисленная просвещенная правящая элита инструктирует массы точно таким же образом, как Руссо советовал учителю заниматься образованием ребенка и воображал, как «высший ум» преобразовывает каждого индивидуума⁸.

В мире не существует вполне развитой наставнической системы. Это всего лишь не до конца реализованный элемент коммунистических систем. Это, скорее, устремление, чем достижение, чаще маскировка принуждения, даже террора, чем независимая система контроля. Она, однако, является наиболее характерным и центральным идеологическим элементом китайского коммунизма при Мао, оказавшим влияние на многих людей, которые отвергли европейский коммунизм как бюрократический и репрессивный. И тем не менее в моделях нового социального строя, созданных коммунистами, наставнические и обычные системы власти всегда смешаны. В Китае возник конфликт двух моделей. Если «культурная революция» была попыткой Мао утвердить первую модель за счет второй, представляется, что по окончании «культурной революции» Китай начал возвращение к обычной модели власти.

Чтобы проиллюстрировать возможности метода организации, основанного в чрезвычайной степени на одностороннем процессе убеждения, нам понадобится создать ее упрощенную картину или модель. Она должна быть как можно более краткой и вызывать как можно меньше вопросов. Мы будем исходить из постулата, что элита является просвещенной в том смысле, что она информирована не меньше, чем руководство демократических стран, и с не меньшим уважением относится к фактам и обоснованным выводам. Мы предположим также, что элита не проводит умышленную и широкомасштабную эксплуатацию масс, хотя она может давать рационалистическое объяснение эксплуатации или изредка скатываться к ней. Мы не станем исходить ни из предположения о ее полной компетентности в том, что лучше для масс, ни об отсутствии конфликта между элитой и массами.

Наставническая модель оказывается несколько более сложной, чем можно было бы предположить. Простой замены власти на убеждение в рамках обычной модели иерархической системы недостаточно. Как только производится такая замена, происходят и другие изменения.

Описывая их, мы будем в непропорционально большой степени опираться на примеры, заимствованные из опыта Китая, где наиболее ярко выражен наставнический элемент. Однако мы не намерены в этой главе описывать китайскую или иную политико-экономическую систему. Мы лишь предполагаем конкретизировать концепцию наставнической системы. Подобно авторитарной и рыночной системам, это абстракция; модель отбирает группу жестко связанных элементов из существующих в реальном мире смешанных систем.

Воспитание, новый человек и волюнтаризм