Если бы мне надо было покрыть таким образом какое-то расстояние, я бы, конечно, свалился. Но к этому времени обе лошади находились почти одна подле другой. Я прыгнул с седла, на котором стоял, на крестец другой лошади и тут же закрепился на ней в сидячем положении за спиной первого всадника. Я вцепился в его шею обеими руками так, что мои когти сошлись как раз над его бородой, и закричал ему в ухо:

– Отвези меня к своему вождю!

– Отвезу! – крикнул тот пресекающимся голосом. – Только убери когти с моей шеи, а то ты вскроешь мне вены и убьешь меня!

Я позволил ему продолжать путь. Бедняга так и не понял, что я испытывал такую же слабость от собственного недавнего кульбита, о котором не мог вспоминать без ужаса, какую он испытывал от моего вида и поведения.

Перемещающийся лагерь хрунтингов напомнил мне лагерь паалуанцев и даже деревню заперазхов. Но дома его казались иными. Они были сделаны из кожаных шкур, полукружьями натянутых на каркас из палок. Территория вокруг этих серых жилищ была разбита на секции, каждая из которых была приспособлена для особых нужд. Например, я заметил загоны для лошадей, отделения для лучников и для боевых мамонтов.

Кочевники, их женщины и дети сновали вокруг кибиток и стоящих среди них сотен крупных четырехколесных повозок. Направляя свою лошадь среди всех этих препятствий, мой пленник перекрикивался с другими кочевниками. Он кричал:

– Держитесь в стороне! Не подходите! Не вмешивайтесь, иначе то, что сидит у меня за спиной, убьет меня!

В центре палаточного городка находилась кибитка размерами вдвое больше остальных. Вокруг нее было пустое пространство. Перед ней развевалась пара знамен, украшенных лошадиными хвостами, человеческими черепами и прочими эмблемами кочевников. Двое хрунтингов в кирасах из лакированной кожи стояли на страже перед кибиткой, вернее, они должны были стоять на страже. Но один спал, прислонившись спиной к древку и склонившись головой к коленям. Другой сидел, прислонившись спиной к другому древку. Он не спал, но лениво ковырялся щепочкой в земле.

Услышав вопли моего пленника, оба часовых поспешно вскочили. Обменявшись несколькими словами с ним, один из часовых вошел внутрь и вскоре вернулся со словами, что чам желает видеть меня немедленно.

Я слез с лошади и направился к кибитке. Мой пленник тоже спешился и смотрел на меня, потрясая саблей и выкрикивая угрозы. Я наполовину вытащил свою шпагу, но тут вмешались часовые. Они стали отталкивать его рукоятями копий, я оставил их яростно спорящими и вошел в дверь.

Часть этого огромного шатра была отведена под помещение для приемов. Когда я вошел, чам и еще двое охранников сели в соответствующие случаю позы, и лица их приняли выражение достоинства и суровости. Чам сидел на седле, положенном на обрубок бревна. Такое положение должно было свидетельствовать о нем как о вожде бесстрашных наездников. Охранники в забавных одеждах, со множеством блестящих медных пуговиц на кирасах, стояли по сторонам от чама с копьями и щитами в руках.

Чам Теорик был старым хрунтингом, таким же высоким, как я, толстым, с огромной белой бородой, кольцами спадающей на грудь. С плеч струился пурпурный плащ, расшитый шелками, узорами далекого Ираза. Золотые обручи, цепи и прочее в том же духе украшали его шею и руки.

Как здесь было положено, я встал на четвереньки и коснулся лбом ковра, оставаясь в этой неграциозной позе, пока не заговорил чам:

– Встань! Кто ты такой и чего ты хочешь?

– Если, – сказал я, – Ваша Свирепость могла бы найти переводчика с новарского, поскольку я плохо знаю швенский...

– Мы говорим по-новарски сами, наш добрый... мы ведь не можем сказать «наш добрый человек», ведь не можем? Ха-ха-ха! – Теорик хлопал себя по бокам и задыхался от смеха. – Да, идет молва, что мы говорим на нем великолепно. Так что перейдем на этот язык.

В действительности чам говорил на новарском с таким неудобоваримым акцентом, что я понимал этот его новарский немногим лучше, чем швенский. Но, разумеется, не стал проливать свет на это обстоятельство. Я объяснил причины своего визита в Швению.

– Итак, – сказал Теорик, когда я закончил, – загребающий деньги Синдикат хочет, чтобы мы спасли его от плодов собственной скупости и жадности, а? Именно так получается по твоим словам. Где твои грамоты, где письменное предложение Синдиката?

– Как я уже объяснил Вашей Свирепости, пещерные люди Эллорны отобрали у меня все мои бумаги, когда меня поймали.

– Тогда какие у тебя доказательства? – Он ткнул в меня указательным пальцем. – Мы скоры на расправу с теми, кто пытается нас обмануть. Они могут немедленно оказаться посаженными на острые колья, хо-хо-хо!

Сконцентрировав все мысли на поиске решения, я тут же нашел его:

– Великий чам, перед вторжением в Ире служили наемниками несколько сотен хрунтингов. После битвы эти люди ушли в свои родные земли. Некоторые должны помнить, что видели меня в Ире.

– Посмотрим, посмотрим! Родовек!

– Да, сэр? – сказал представительного вида хрунтинг, выступая из покрытого коврами проема.

– Проследи за тем, чтобы мастер Здим был устроен так, как подобает послу. Проследи также, чтобы его охраняли от возможного нападения извне и от побега, – это уже, можно сказать, изнутри. Если он действительно окажется послом – очень хорошо, если нет – хо-хо-хо! Ну а теперь, мастер Здим, вернешься сюда на закате солнца, когда наши вожди соберутся на пьяный совет племени. Тогда мы обсудим твое предложение.

– Извините меня, сэр, верно ли я расслышал, что вы сказали «пьяный совет племени»?

– Конечно. Знай, что такой у нас обычай: мы обсуждаем все на двух советах, пьяном вначале, так как мысли тогда свободны и бесстрашны, а потом на трезвом, так как тогда будут преобладать добропорядочность и благоразумие. Трезвый совет будет завтра. Желаю тебе прощания, человек-ящерица, нашему расставанию пора уходить.

...Последнее, что я успел увидеть перед уходом, – это как два охранника с пыхтением и вздохами поднимали чама Теорика с седла, служившего ему троном.

Пьяный совет был собран в павильоне, стоявшем на открытом пространстве за резиденцией чама. В отличие от последней, он был покрыт парусиной, поддерживаемой различными шестами и кольями, как главный тент цирка Багардо. Так что зрелище было знакомое. Под ним собрались более пятидесяти вождей племени и прочих должностных лиц, и все вместе они воняли круче, чем заперазхи.