Прошел год, а мама так и не пришла.

Сначала я обижалась на неё, но потом перестала. Может, у них в Риоссе проблемы, может, Анхельм вообще победил, и мама считает, что мне безопаснее пока оставаться в другом мире. Но ведь они с папой скоро победят Анхельма, и тогда мама сразу придет за мной. Мне нужно еще немного подождать.

Так прошел еще год.

Я училась в четвертом классе, когда в наш интернат привезли двух новеньких девочек. Нет, новенькие поступали часто, но эти две девочки-первоклашки мне понравились. Тем, что не понимали, почему меня тут никто не любит. Им сразу указали на меня пальцем и сказали: «Вот с этой девчонкой дружить нельзя!», но никто не смог объяснить, почему. И девочки стали со мной дружить. Им за это попадало.

— Маша, Лиза, вам лучше держаться от меня подальше, — сказала я как-то своим маленьким подружкам. Хотя мне нравилось заботиться о них. Заплетать им косички, делиться сладким, помогать в учебе. У меня не было ни старших, ни младших сестер, но я всегда хотела иметь их. Арина тоже заботилась обо мне, как о младшей сестре. Сейчас мне хотелось быть похожей на нее. Я бы хотела, чтобы мой камень защищал и Машу с Лизой тоже, но он защищал только меня.

— А мы хотим дружить с тобой, — ответила Маша.

— Ты нам, как старшая сестра, — добавила Лиза.

У девочек погибли родители, и они тяжело привыкали к жизни в интернате, как и я. И я искренне пожелала, чтобы Машу с Лизой поскорее удочерили какие-нибудь хорошие люди.

Я сама удивилась, но не прошло и месяца после того, как я этого пожелала, Машу с Лизой удочерили! Сначала одну, вскоре другую. Я лишилась единственных подружек, но была очень рада за них.

Потом я подружилась с одноклассником. Однажды он разогнал третьеклашек, прыгавших вокруг скамейки, на которой я сидела и пыталась читать, и кричали:

— Ведьма, ведьма, Анька — ведьма!

— А ну, пошли отсюда, оглоеды, или я сейчас вашему воспитателю скажу, чем вы тут занимаетесь!

Мальчишки с визгом убежали, потому что дразниться в нашем интернате было строго запрещено. Если воспитатели слышали, они наказывали тех, кто дразнится.

Парень сел на скамейку рядом со мной.

— Что читаешь? — спросил.

Я показала книжку, «Повесть о настоящем человеке».

— Мне тоже нравятся книги про войну, — сказал парень. — А я думал, девчонки любят только сказки.

— А я сказки не люблю, — ответила я. Да мне даже самые правдивые книги этого мира казались фантастикой. Взять эту же «Повесть о настоящем человеке». Самолеты, танки, автоматы — всё это для меня было из области фантастики. Но я восхищалась не оружием, а мужеством главного героя.

Слово за слово, мы с Пашкой разговорились. Он появился в нашем интернате не так давно, не разделял всеобщей неприязни ко мне, и ничего плохого мне не сделал. Поэтому я и стала с ним разговаривать.

Оказалось, Пашка жил с бабушкой, но год назад она умерла. А его родителей два года назад захватили террористы, в командировке за границей. И он даже не знает, живы они или нет.

Я тоже не знала, живы ли еще мои мама и папа, но рассказывать об этом Пашке не стала. Просто пожелала, чтобы и мои, и его родители были живы. Кстати, знали бы мои мама и папа, в каком «безопасном» мире я живу!

Мы стали часто разговаривать с Пашкой, иногда гуляли вместе, а тех, кто говорил ему, что он еще пожалеет, что водится с ведьмой, он посылал подальше. И такими словами, которые мне были незнакомы. А через пару месяцев Пашкины родители нашлись! Они находились в плену, но их обменяли, и они вернулись. И забрали Пашку из интерната. Я опять потеряла друга, едва успев обрести.

Я поняла, что магия моего лунного камня может не только мстить за меня, но и помогать тем, кто мне нравится. Хотя, может, это тоже просто совпадения?

Может, и совпадения, но ребята быстро смекнули, что дружить со мной выгодно. Дети бывают жестокими, беспощадными, хулиганистыми и задиристыми, но все они хотят жить в семье. Чтобы были мама и папа, которые любят, просто так, ни за что, просто за то, что ты есть. Я понимала их всех, но как я могла подружиться с теми, кто хотел дружбы со мной только ради выгоды для себя? Ненавижу заискивания и неискренние заверения, что мы, мол, всегда тебя уважали, но боялись это показывать, чтобы другие не загнобили.

Так прошло еще два года. И еще нескольких девочек и мальчиков, с которыми я дружила, удочерили и усыновили.

Однажды я подружилась с девочкой, старше меня на два года. Я училась в пятом, а Юля Лапина — в седьмом. Ее тоже все ненавидели, как и меня, и еще считали дурочкой, за доверчивость. Одноклассники над ней всё время подшучивали, ее часто разыгрывали, а она всё равно оставалась доверчивой. И шансов на удочерение у нее не было, потому что Юля очень некрасивая.

Как-то раз при мне ее очень жестоко разыграли, и, очевидно, не в первый раз.

— Юлька, беги скорее к директрисе, там тебя удочерять приехали! — крикнула ей одноклассница, пробегая мимо, когда Юля вышла из комнаты, направляясь в умывальную.

И Юля побежала. И узнала, что никто не собирался ее удочерять, над ней опять подшутили.

Я подошла к плачущей девочке, когда та стояла в коридоре около кабинета Ирины Борисовны, а ее одноклассницы поодаль умирали от смеха. Если честно, я не жалела Юлю, меня скорее раздражала эта ее безграничная доверчивость.

— Юль, не ведись ты больше на эти розыгрыши. Нельзя верить всем и каждому.

— Ну, а как же иначе? — ответила Юля. — А вдруг на самом деле приедут?

— Если приедут, директриса сама придет за тобой, а не будет передавать такую новость через третьи руки.

— Но как же тогда жить, если никому не доверять?

— Не всем, а тем, кто тебе хоть раз соврал.

— В нашем классе каждый мне хоть раз соврал…

— Давай сделаем так, если тебе снова скажут подобное, или пошлют куда-то, ты тоже разыграй их. А если не знаешь, как, скажи мне.

— Ладно, — согласилась Юля.

Так мы подружились. Юля всегда бежала ко мне, даже если ей казалось, что ее вовсе не разыгрывают. Так, например, когда девчонки послали Юлю на вахту, сказав, что ей пришло письмо, она сообщила об этом мне. Получать письма Юле было не от кого, у нее не было ни родственников, ни подруг вне интерната. Но ей очень хотелось получать их. Я быстренько написала Юле письмо и посоветовала показать одноклассницам. Жалко, я не видела, как у них челюсти попадали на пол от удивления. Но Юля мне красочно всё описала.

А однажды соседки по комнате подложили ей в кровать дохлую лягушку, и Юля вся в слезах принесла ее мне. И расстроена была не розыгрышем, а тем, что лягушка мертвая. Я взяла у нее лягушку, и пока Юля плакала, сбегала в парк и поймала живую. А потом, как музыку, слушала, как соседки Юли визжали на весь интернат, когда она принесла в комнату живую лягушку, и объявила всем, что Аня Иванова — то есть я — ее оживила.