Ох уж, эти мужчины и их спортивные заморочки.

— Папа говорил, что в среду должен быть важный матч, — прокомментировала я.

Мама пожала плечами.

— Он сказал что-то вроде, что это последняя игра, и после этого команда уйдет на рождественский перерыв или что-то подобное. Я совсем не слушала его.

Она никогда его не слушала. Она ненавидела футбол.

Я улыбнулась.

— В таком случае, хочешь, устроим завтрак вместо обеда? В полдень я должна буду попасть в «Смитс», прежде чем они закроются на праздники.

«Смитс» был огромным магазином игрушек для детей.

Моя мама нахмурилась.

— Что ты забыла купить?

Я задохнулась с притворным шоком.

— Почему ты думаешь, что это я забыла что-то ку…

— Нила.

Я застонала от тона «а ну-ка, сейчас же говори» своей матери.

— Куклу для Чарли, — пробормотала я, старательно избегая зрительного контакта с ней.

Чарли — это моя племянница. Ей пять лет. Она была вредной, но в то же время восхитительной, а еще достаточно милой, чтобы заставить вас забыть насколько вредной она была. Несколько недель назад она сказала, что хочет от меня куклу на Рождество. Я сказала, что исполню ее просьбу. Но я не ожидала, что поиски этой куклы будут такими сложными.

Мама вытаращила на меня глаза.

— Рождество через шесть дней!

Не напоминай мне.

Я вздрогнула.

— Знаю. Но в свою защиту, я заказала куклу, ту самую, которую она хочет, через Интернет. Но из-за плохой погоды поставка задерживается до января. И поэтому я просто отменила заказ и получила обратно свои деньги. Я искала на других сайтах, но на них эти куклы или распроданы, или ждать доставку после Рождества, или к Новому Году.

Мама подняла руки к лицу и сжала переносицу. Я бы могла поклясться своей жизнью, что ей было очень жаль, что у нее нет сейчас чего-нибудь покрепче чашки чая.

— С тобой ничего не бывает легким, — пробормотала она и сделала большой глоток чая.

Я фыркнула, потому что это была правда.

— Ты сказала, что я — трудная? — усмехнулась я.

Мама пробормотала:

— Дорогая, с тобой было трудно еще с того дня, как ты родилась. И это именно та черта, которую ты делишь с Дарси.

Улыбка, которая до этого была на моем лице, исчезла в моей чашке, которую я с силой сжала после упоминания этого имени. Мама прекрасно знала, что упоминание о нем не очень хорошо отражалось на мне.

— Не произноси его имя в моей квартире.

Мама резко вздохнула.

— Ради всего святого, Нила, тебе двадцать пять лет, а не пять. Вы с Дарси должны перерасти эти детские… обиды, которые вы испытываете друг к другу.

«Эти детские обиды» — в переводе означало ненависть.

Я проворчала с досадой:

— Я ненавижу его, а он ненавидит меня. Все. Конец истории.

Мама резко опустила плечи и вздохнула.

— Но он такой хороший молодой человек, Нила. Почему бы тебе просто…

— Мама! Мы уже миллиард раз говорили об этом. У меня никогда не будет никаких романтических отношений с Дарси Хартом, и на этом точка.

Мне пришлось поставить чашку на журнальный столик напротив, потому что я вдруг почувствовала желание швырнуть ее в противоположную стену. Я откинулась на спинку и в гневе сложила руки на груди. Это внезапное чувство гнева было именно то, что Дарси, или любое упоминание о нем, делало со мной. Это всегда выводило меня из себя и, как обычно, в рекордно короткие сроки.

Мама наблюдала за мной с приподнятой бровью, а затем улыбнулась мне так, как будто знала то, чего не знала я.

— Хм-м-м.

Голос у нее был задумчивый.

Я моргнула.

— Хм-м-м? И что это значит?

Она пожала плечами.

— Ничего, дорогая. Просто хочу налить себе еще чаю.

Я прищурилась и наблюдала, как она встала и покинула комнату.

— Чёрт, — проворчала я.

Она что-то замышляла, я знаю ее достаточно хорошо, чтобы сказать, что «хм-м-м» означало, что она задумала что-то, и это меня беспокоило. Я протянула руку, взяла чашку, прижала её к губам и сделала большой глоток чая, чтобы успокоить мгновенно распустившиеся шипы в своей нервной системе.

Дарси Харт.

Я мысленно зашипела.

Мне очень не хотелось думать о Дарси, говорить о Дарси, смотреть на Дарси, в конце концов, слушать, о Дарси.

Я просто ненавидела его.

Говорят, ненависть — это сильное слово и даже более сильные эмоции. Я согласна с этим, потому что страсть, с которой я ненавидела Дарси, заполнила меня полностью. И ненависть исходила не только от меня. Он тоже ненавидел меня так же сильно, как я ненавидела его, и вот так это было между нами. Почти всегда. Мы ненавидели друг друга, вот и все.

Вражда между нами началась двадцать лет назад, нам было пять лет, и началась она в саду за домом Дарси, в котором мы играли с нашими друзьями. Один из друзей Дарси, Алан Пейн, положил руку мне на плечо и в шутку назвал меня своей подружкой. Я хихикнула, потому что думала, что это была самая забавная вещь в мире, но Дарси не считал ее забавной вообще.

Парень просто вышел из себя.

Он впал в самую сильную истерику в мире и ударил Алана в нос и разбил его. Бедный малыш побежал домой в слезах, которые он имел право проливать, в конце-то концов, его все-таки ударили по лицу. После жестокого нападения на своего мнимого друга, Дарси обратил свое внимание в мою сторону. Он толкнул меня в плечо и сказал мне идти домой, потому что мы больше не друзья. Вот так все это и началось — он просто сошел с ума и выгнал меня из своего сада за то, что я захихикала!

Он был придурком с малых лет, как вы можете заметить.

Когда Дарси сказал мне в тот день, чтобы я шла домой, он также упомянул, что никогда не хочет видеть меня снова, и как бы я не хотела это признавать, но он разбил мое сердце. Мы были лучшими друзьями и, не моргнув глазом, перестали ими быть. Я была очень эмоциональным ребенком, поэтому боролась с гневом Дарси и опровергала свой собственный. Я не плакала перед ним, и никогда не буду этого делать. Вместо этого я стала ужасной угрозой, когда очень часто оказывалась в его компании.

Видите ли, мы с Дарси были лучшими друзьями по умолчанию. Наши матери были лучшими подругами, наши старшие братья были лучшими друзьями, наши папы были лучшими друзьями, даже наши бабушки и дедушки, земля им пухом, были лучшими друзьями. Не было никакого выхода. Я не могла избавиться от Дарси или его семьи. После того случая, мы научились терпеть друг друга настолько хорошо, как только могли... Но мы больше ссорились или подтрунивали друг над другом.

Наша ненависть друг к другу выросла, когда мы стали старше, в то время как наша терпимость друг к другу уменьшилась. Наши семьи, казалось, не поняли нашу взаимную ненависть, потому что они всегда пытались нас помирить. И они все еще это делают. Не берите в голову. Но нам теперь двадцать пять, и никакого шанса на «исправление» нашей дружбы не было. Он давно остался в прошлом.

У наших мам, да поможет им Бог, была глупая фантазия: что мы помиримся, безумно влюбимся друг в друга и нарожаем им кучу внуков. Но я могу сказать вам абсолютно точно, что такого не будет никогда. Ни единого гребаного шанса. Вы бы больше преуспели, смешивая топленое масло и воду, превратив их в одну жидкость, чем пытаясь помирить нас с Дарси. Именно так сильно мы ненавидели друг друга.

Мы были проигранной битвой и, как по мне, это было не так уж и плохо.

— Что теперь ты ищешь?

Я моргнула и покачала головой, прочищая свои мысли, а затем посмотрела на мою мать, которая сидела рядом со мной на диване. Я не рассказывала ей о том, что думала о Дарси и о нашем прошлом, потому что она воспримет это как глупый знак того, что это означало, что он — мое будущее или еще какую-то подобную чепуху.

Я откашлялась.

— Ничего, я так всегда выгляжу, когда теряюсь в своих мыслях. Это мое «задумчивое лицо».

Моя мама усмехнулась и спокойно стала пить свой чай. И это действовало мне на нервы.

Я ненавидела, когда она выглядела самодовольной после того, как говорила о Дарси. Она тоже вложила часть своих сил в его воспитание. Нужно изменить тему обсуждения с Дарси в сторону чего-то мирного. Что-то определенно должно помочь мне успокоиться, но только не мысли о нем.