Проследив за ее взглядом, Кэшел увидел за неровной линией подернутых прожилками холмов то, что сначала показалось ему белым утесом, которому ветры и непогода придали остроконечную форму. Правда, прищурив глаза и присмотревшись повнимательнее, он понял, что видит не скалу, а рукотворную башню. Расположение окон указывало на то, что они должны освещать находящуюся внутри винтовую лестницу.

— Ты имеешь в виду тот замок? — спросил Кэшел, кивнув в сторону сооружения на холме. — Там что, люди живут?

— Нет здесь ни людей, ни эльфов, — ответила девушка. — Никого нет, кроме нас с тобой. И я говорила не о замке, точнее, не только о нем. Обиталищем феи служил весь этот мир.

Кэшел прокашлялся, вытащил из висевшего на поясе кошеля клок необработанной шерсти и, размышляя, как на все это отреагировать, протер и без того гладкую поверхность своего посоха.

— Мона, — произнес он наконец, снова взглянув на замок, — я, конечно, слышал об эльфах и феях, но по всем рассказам выходило, что это крохотные человечки, живущие под очагом и обеспечивающие мир, согласие и порядок в доме. Их иногда так и называют: «хранители очага». — Кэшел снова прокашлялся. — Правда, сам я, признаюсь, никаких таких эльфов с феями отродясь не встречал. Да и людей, видавших их, тоже.

— Как это, интересно, можно жить под очагом? — спросила Мона с милой улыбкой, благодаря которой вопрос прозвучал не столь язвительно, как предполагалось. — Нет, эльфы населяют места, которые специально выращивают для себя. Такие, как это.

Она снова огляделась по сторонам, но уже без улыбки.

— Обычно, когда эльф умирал, его обиталище прекращало существовать, подобно тому, как после смерти паука рвется его паутина. Но это место не умерло, а зажило собственной жизнью. Ну, своего рода жизнью.

Между тем небо заметно мрачнело, его затягивали тяжелые облака унылого каменисто-серого цвета. Судя по всему, приближалась буря — Кэшела никогда не подводили его ощущения. Дузи, маленький пастуший бог, знал, сколько раз непогода заставала юношу на выпасе с отарой, и ему приходилось беспокоиться о том, как укрыть овец. Сейчас, однако, овец с ним не было, и Кэшел имел полное право позаботиться о себе.

— Послушай, Мона, — сказал он, — сдается мне, что пока еще есть время, стоит поискать укрытие. Может, если у тебя нет идеи получше, пойдем-ка в тот замок на горе.

— Да, — кивнула она, — так мы и сделаем. Правда, боюсь, буря нас все равно настигнет.

До замка, если двигаться по прямой, было около полумили. Предстояло преодолеть несколько возвышенностей и лощин, и Кэшел по опыту знал, что в действительности дорога всегда оказывается труднее, чем это видится с расстояния, но все препятствия, по его мнению, были преодолимы. Пусть даже для их преодоления ему придется нести Мону на руках.

Он снова взглянул на девушку. Теперь она уже не выглядела такой хрупкой и беззащитной, какой показалась ему в коридоре дворца. По пересеченной местности Мона двигалась уверенным, решительным шагом. Валуны она огибала, но грубый гравий под ногами, похоже, ее нисколько не смущал. «Наверное, — решил Кэшел, — подошвы ее сандалий будут потолще, чем я думал». Сам он вышагивал в крепких сапогах, которые сдавливали его мозолистые ноги, как колоды, особенно в теплую погоду. Но в чем еще прикажете ходить по мощеным улицам города и каменным полам дворца? Не босиком же, как привык он шлепать по грязи и лугам в родных краях. Где-то над облаками вспыхнула молния, резко очертив на мгновение их форму. Свой посох Кэшел держал наготове, чтобы в случае, если осыплется гравий или подвернется под ногой камень, удержаться, вонзив в склон железный наконечник. В таком месте не следовало слишком полагаться на свое чувство равновесия.

— Удивляюсь я, почему тут все так голо? — промолвил Кэшел, глядя, как легко и уверенно ступает впереди него девушка — вот уж кого равновесие не подводило! — Почва здесь, — он пнул склон носком сапога, — ясное дело, не шибко плодородная, но раз бывают дожди, что-то должно и прорасти.

— Ничто не может здесь жить, — с горечью отозвалась Мона и, наклонившись, разгребла в стороны гравий. — Смотри!

Из-под каменного крошева проступила скальная поверхность. Преимущественно бурая, с прожилками бордового, кремового и других цветов. Присмотревшись внимательнее, Кэшел нахмурился.

— Ствол дерева! — воскликнул он. — Только из камня.

— Это самое настоящее дерево, — сказала девушка. — Точнее, бывшее дерево. Теперь оно окаменело. Дом превратил его в камень и вобрал в себя, а более мелкие растения… — левой рукой, ладонью вниз, она обвела короткую дугу, — исчезли без следа. Камень и пыль — вот и все, что осталось. Дом лишь наполовину живой, поэтому ненавидит все имеющее отношение к истинной жизни. — Покосившись на Кэшела, она криво улыбнулась и добавила: — Прости, не могу об этом говорить спокойно. То, что происходит здесь, само по себе не является таким уж злом, как рак или другая болезнь, — «волчье дерево», однако это ненормально.

— По-моему, — Кэшел кивнул на маячивший впереди замок, — нам стоит прибавить ходу.

Склон в этом месте был особенно крут, и, задрав голову, можно было видеть лишь венчавший одну из башен шпиль.

— Но вообще-то ты права, — продолжил он, — буря нас все равно настигнет.

Между тем они взбирались по все более отвесной круче. Теперь девушка то и дело касалась склона рукой, а Кэшел все чаще прибегал к помощи своего посоха.

Он знал, что такое «волчье дерево». В густом лесу всегда находились деревья — чаще всего дубы, — которые благодаря удачному сочетанию длинных корней и раскидистой, какой хватило бы на дюжину обычных деревьев, кроны угнетали более мелкую поросль, отбирая у нее все жизненные соки. Такие деревья отличались очень толстыми, но покрытыми безобразными наростами стволами, искривленными ветвями и трухлявой сердцевиной.

Разумеется, с подобными явлениями боролись. Хорошая древесина стоила дорого, и владельцы лесных делянок никогда не мирились с появлением таких «волков». Если какое-то дерево начинало душить подлесок, хозяева нанимали крепкого парня вроде Кэшела, чтобы его срубить.

Вскоре их путь преградил овраг, не широкий, зато глубиной в два человеческих роста. Юноша подумал, что, скорее всего, сможет перемахнуть на тот край, но вот девушке, видно, придется спуститься вниз, а потом…

Мона перепрыгнула овраг с места, без разбега, как белка с ветки на ветку.

— Я подожду тебя здесь, господин Кэшел, — сообщила она, оглянувшись через плечо, со смешливой ноткой в голосе.

Хмыкнув, он проверил почву на краю — не осыпается ли, отступил на пару шагов, чтобы примерить расстояние, уперся кончиком посоха в землю у самого обрыва и, использовав не толчок ногами, а силу рук, перенесся на другую сторону.

— Для такого здоровяка ты на редкость проворен, — заметила Мона, когда он приземлился рядом с ней.

— Кто ты такая, госпожа Мона? — спросил он, когда они продолжили путь к замку. — Или — что ты такое?

— Служанка. — Она пожала плечами. — Мы все, в том или ином смысле слуги, разве не так? Вот ты, например, до недавнего времени пас овец.

— Но не прислуживал же я этим овцам! — воскликнул Кэшел, потрясенный таким поворотом мысли. — Я не…

Он осекся. У пастуха имелось множество разнообразных обязанностей, но, по существу, все они сводились к тому, чтобы обеспечить удобство и безопасность отары. Получалось, что он действительно служил этим самым овцам.

— А может, ты и права, — признался он вслух, вместо того чтобы попридержать язык и сделать вид, что не предал особого значения ее словам.

И тут в лицо им сыпанул дождь, да еще какой! Он хлестал так, будто Кэшел угодил в мельничную протоку своей родной деревушки. Трудно было представить, как может выносить такой ливень хрупкая девушка, однако Мона даже не сбавила шага, а лишь наклонила голову.

В облаках, под барабанный бой непрекращающегося грома, неистово выплясывали молнии. Ручейки, заструившиеся вниз по склону, очень скоро превратились в потоки грязи.