– Ты, когда выйдешь, – заботливо объяснял Сергей, повернув его лицом к двери, – направо не ходи. Там река, тебе туда не надо. Ты налево ходи.

– А там что? – лениво поинтересовался Андрей.

– А там – твой дом. Понял? Направо не ходи, налево ходи.

Андрей кивал головой. Но кивал он как-то уж слишком часто, и Серей слегка тревожился.

– Дай-ка, – предложил он, – я тебе фломастером поставлю крестик на левой руке. Вот, – удовлетворенно сказал он, рассматривая жирный кривой красный крест на левой кисти. – Сюда пойдешь.

Андрей послушно кивнул и подставил ему правую руку. Сергей поставил крест и туда. Пока они озадаченно рассматривали оба креста, пытаясь сообразить, что бы они могли означать, в прихожей возник почти трезвый Барсов.

– Пошли, – сказал он, – такси уже внизу. Оно всех развезет.

Таксист действительно всех развез, но это было непросто, потому что Андрей все время совал ему под нос левую руку с красным крестом и требовал, чтобы таксист отвез его «прямо туда».

На следующее утро Артемьев радостно приветствовал Сергея в банке.

– А где Курицына? – поинтересовался тот.

– А я ее уволил, – беспечно махнул рукой Артемьев.

– Понятно. Решились на тест?

– Вот именно. Давно надо было. Вот, познакомьтесь, – Артемьев показал на тщедушного подростка в растянутом свитере с редкой растительностью на подбородке. – Он тут без вас столько сверхурочных отпахал!

– Валера, – повернулся к нему «подросток», протянув руку.

На вид «подростку» оказалось лет тридцать при ближайшем рассмотрении, и в базе данных у него был полный порядок.

С Валерой дело пошло куда веселее, чем при Курицыной, и к шести часам они с чистой совестью закончили рабочий день.

Сергей потоптался у банка и нерешительно пошел к лаборатории. «Я только взгляну, как там дела, – уговаривал он сам себя, – и тут же вернусь домой».

У входа в Институт его встретил незнакомый охранник.

– Пропуск, – потребовал он.

Сергей похлопал себя по карманам. Пропуск он не взял, потому что в лабораторию не собирался.

– Вы к кому? – подозрительно спросил охранник.

– К Трошину Андрею и к Барсову Анатолию Васильевичу.

– Вам назначено?

– А как же!

Парень его неохотно пропустил, и Сергей поднялся на второй этаж, кипя негодованием.

«Уже я им и не нужен стал, – обидчиво думал он. – Уже и из списков вычеркнули. Быстро же они меня забыли. Спасли, и ладно! Хоть за то спасибо», – растравлял он себя, хмуро открывая дверь, и тут же устыдился, потому что был встречен громким «ура!».

– Я знал, что ты придешь! – хлопал его по плечу Андрей.

– Ты всегда все лучше меня знаешь!

– Но пришел же!

– Серега, смотри, – гордо сказал Иван. – Мы теперь сами все спутники ведем. Уайту ничего не сказали, чтобы он не обижался, а сами потихоньку все скопировали. Андрюха уже и на полигоне все подключил. Теперь хоть все коты Ки Веста будут на клавиатуре танцевать…

– Погоди-погоди, – испугано сказал Сергей. – А ты мне-то зачем это рассказываешь?

– Ну как же! Теперь абсолютно безопасно…

– Где-то я это уже слышал, – поморщился Сергей.

– Да смотри!

 Митя на его глазах перенесся в его квартиру в пятьдесят третий.

– Привет из квартиры «П», – помахал он рукой перед камерой и вернулся. Следом за ним в прошлое переместились по очереди все, демонстрируя полную безопасность перемещений.

– Чего это вы разрезвились-то?

– Так ведь там такие события развернулись, пока мы тебя искали. Хочешь записи посмотреть?

Сергей обреченно вздохнул, некстати вспомнил охранника, который не хотел его впускать, и беспрекословно уселся за компьютер.

– Только недолго, – предупредил он. – Я матери обещал. Завтра у Кирюшиных день рождения. Я поклялся, что повезу ее в магазин за подарком.

– Отдыхай пока, – махнул рукой Андрей и нажал Enter.

Сергей увидел роскошный кабинет – не чета савельевскому – большого начальника. Огромный стол, середина которого затянута зеленым сукном, видимо, для проведения совещаний, и помпезный письменный стол самого начальника. Справа от стола угадывалась большое окно, – вид из него, правда, разглядеть не удавалось. Сам начальник тоже присутствовал. Сидя за столом, он сердито хмурил брови и рассматривал бумажку, лежавшую на столе. Потом, проворчав: «Черт знает что», он нажал кнопку селектора на столе и буркнул:

– Пригласите!

Сергей вопросительно посмотрел на Андрея.

– Не узнаешь? – ухмыльнулся он. – Твой непосредственный начальник. Андрей Януарьевич.

– Вышинский? – обрадовался Сергей. – Ну прямо музей! С живыми экспонатами.

XXVII

Недовольный Вышинский разглядывал своих посетителей из НКВД. Помня, что он сам недавно начальствовал в этой системе, он принял высокомерный начальственный вид. Посетители по той же причине смущались и были крайне вежливы.

– Товарищ Вышинский, – приподнялся один из них. – Будьте добры, это ваша подпись? – он показал ему уголок бахметьевского удостоверения, которое отобрали в тюрьме у Бахметьева.

Сергей гордо ткнул в экран пальцем: «Это – мое!» Митя с Иваном хором зашипели.

– Разумеется, моя, – брюзгливо ответил Вышинский, поджав губы. – У вас ко мне все?

– Точно ваша? – уточнил второй посетитель.

– По-вашему, я не в состоянии узнать собственную подпись? – тут же вспылил Вышинский. – Как вы смеете тратить мое время? Вы понимаете вообще, – срываясь на визг, закричал он, – с кем вы разговариваете?

Полковник в широченных галифе полностью открыл удостоверение.

– Разрешите уточнить, – вежливо сказал он. – Это вы подписали это удостоверение?

– Разумеется, я! – крикнул министр, и его взгляд упал на слова «отдел американских шпионов».

– Агг-г-х-р-гм, – вырвалось из самой глубины его души. Любой филолог скажет вам, что это выражение означает некоторую озабоченность.

– Эт-то что такое? – конкретизировал он свое предыдущее высказывание.

– Вы подписывали это удостоверение?

– Да вы что? – всплеснул руками министр. – Какой отдел шпионов?

– Так у вас нет такого? – вежливо уточнил один из посетителей.

– Нет, конечно, – заверил Андрей Януарьевич уже немного тише.

– Это ваша подпись?

– Подпись моя. То есть не моя.

– Прошу уточнить. Ваша или не ваша? – уже твердо сказали оба посетителя одновременно.

И тут Андрей Януарьевич встал и разразился одной из своих знаменитых гневных речей. Он кричал о безответственности некоторых работников внутренних дел, об их безграмотности. О том, как некоторые, идя на поводу у врага, то ли по недостатку ума, то ли по злому умыслу подвергают опасности родную коммунистическую державу и его, министра, здоровье, которое, между прочим, является национальным достоянием. Брызгая слюной и простирая правую руку вверх, он вещал что-то про помесь шакала и свиньи и отбросы общества. Чекисты слушали, как зачарованные. Министр разорялся в лучших традициях предвоенных судебных процессов, где он был государственным обвинителем в те времена, которые чекисты вспоминали с ностальгией, а потому слушали, не перебивая. И только когда он намекнул на целесообразность физического уничтожения недобросовестных работников того фронта, на который с надеждой взирает все прогрессивное пролетарское человечество, они закрыли рты и решительно встали.

– Прошу не оскорблять, – сказал посетитель в галифе. – Сейчас не тридцать седьмой год.

– И вообще, – оскорбился второй. – Советую вам вспомнить, как ваша подпись оказалась на таком, с позволения сказать, документе.

Уже у самых дверей они оглянулись и решили уточнить:

– А как же отдел американских шпионов?

– Вы с ума сошли? – снова закричал Вышинский.

– Так он существует?

– Конечно, нет! Только такие безмозглые…

Они аккуратно прикрыли за собой дверь, за которой продолжали извергаться страшные проклятья, теперь уже на голову бедной секретарши. Когда он немного устал, он распорядился послать в Средневолжск специального человека для полного выяснения обстановки с американскими шпионами.