Когда он снова открыл глаза, сейфа уже не было. Зато был Бахметьев, который навис над ним грозной тенью и, схватив за шиворот, поднял со стула. Селиванов уже не сопротивлялся, сообразив, что он легче сейфа, и по этой причине Бахметьева лучше не злить. Изумленная Дарья Тихоновна, которой в последнее время приходилось удивляться уж слишком часто, наблюдала, как заключенный Бахметьев держит за шиворот ее начальника, а бледный начальник того и гляди упадет в обморок. Видать, отчего-то нехорошо стало подполковнику. Спасибо заключенному Бахметьеву, что он так заботливо придерживает его за воротник. А то вот-вот рухнет начальник прямо на стол секретарши.

– Ну? – немного невежливо встряхнул Селиванова Бахметьев.

Дарья испуганно замерла, но подполковник почему-то совсем не рассердился.

– Я… это самое… Скворцова позови, – с трудом скосил Селиванов глаза на секретаршу.

– Да, позови-ка нам срочно Скворцова, – согласился Сергей.

Дарья судорожно схватилась за телефон, и через полминуты рысцой примчался Скворцов. Вскоре Сергей потребовал, чтобы его проводили в камеру, – что и было выполнено с чрезвычайной поспешностью и осторожностью. Казнь надзирателя была отложена, члены тройки были приглашены на завтра подписывать новый протокол, а обитателям камеры, в которой некогда жил Сергей, созданы максимально благоприятные условия.

Вениамин Карлович стал получать на завтрак манную кашу. Заключенных распорядились больше пока не вызывать на допросы и закрывать глаза, если в их камере неожиданно окажутся невесть как проникшие туда посетители. Правда, члены тройки выпучили глаза, услышав про такое неслыханное дело, как оправдательный приговор, но Селиванов заткнул всем рты, сославшись на новые секретные распоряжения Самого. А про новый гуманный режим для заключенных он и заикаться не

стал – тут никаким циркулярам не поверят.

Бахметьева освободили со всевозможными справками в надежде, что он никогда больше не посетит данное учреждение.

После некоторых колебаний Селиванов нерешительно наведался в камеру двадцать шесть. Немного постояв, он аккуратно прикрыл дверь, стараясь не смотреть на бутылки йогурта на столе. Он с большим удовольствием отметил, что Бахметьева там не было. А йогурт – он что ж, он не опасный. Хотя очень напоминает об опасности, если вдуматься, как он появился в камере.

Селиванов рано успокоился. Когда он вошел в свой кабинет, бывший заключенный Бахметьев уже поджидал его там.

– Я все сделал, все, как вы сказали! – поспешил заявить подполковник.

– Молодец, – кивнул Сергей. – А, с другой стороны, куда вам было деваться? Теперь слушайте меня внимательно.

Селиванов замер. Он уже начал понимать, что Бахметьева действительно надо слушать внимательно.

– Теперь вы видите, что я могу делать то, чего ни вы, ни кто другой не понимаете и понимать не должны?

Селиванов закивал так энергично, будто хотел, чтобы его голова сорвалась с плеч и подкатилась к ногам Бахметьева.

– Я читаю все ваши мысли! – внушительно заявил Сергей и вперил в Селиванова взгляд, который ему казался проницательным.

Взгляд действительно был впечатляющим: нахмуренные брови, сморщенный лоб и вытаращенные глаза говорили либо о паранойе, либо о чрезвычайно грозном могуществе. Селиванов продолжать кивать.

– Если вы только подумаете о том, чтобы меня убить или причинить мне какой-нибудь вред, то в ту же секунду окажетесь там, где сейчас находится сейф. Понятно?

Селиванову было абсолютно непонятно, как он там окажется, но не верить в это он не мог. Поэтому он сильно опечалился и неуверенно посмотрел на Сергея.

– Ну, чего спросить-то хотите? – вздохнул Сергей, видя, что Селиванов безуспешно пытается вытолкнуть из себя какой-то звук.

– А я все время об этом думаю, – испуганно признался он. – Не получается не думать.

– Знаю, – мрачно сказал Сергей. – Тяжело с вами. Ну ладно, думайте, – разрешил он.

Селиванов издал хрипящий звук и вопросительно посмотрел на Бахметьева.

– Ну, спрашивайте, – разрешил тот.

– А… а надзиратель… он… тоже – американский шпион?

– Он тут вообще ни при чем. Это я его усыпил.

– А зачем тогда ты… вы его спасаете?

Сергей вздохнул.

– Этого вам не понять. И не пытайтесь. Но помните: если вы хоть пальцем шевельнете, чтобы мне навредить, то в ту же секунду! Даже если меня не будет рядом! Последуете за сейфом и столом. Будете гореть в вечном огне, – зловеще добавил он и вышел.

В коридоре тюрьмы он посмотрел на часы – было полдевятого. Он подавил в себе желание явиться в свою опустевшую квартиру и подбодрить безутешных соседей и поспешно отбыл домой, родителям на радость.

Путь домой лежал через лабораторию, где его встретил полный впечатлений Митя: тяжеленный железный сейф Селиванова, приземляясь в лаборатории, сильно долбанул его по ноге.

– Ты, терминатор! Летающий сейф! – наскакивал он на Сергея. – Смотри, куда барахло сваливаешь. Он же тонну весит! Ты зачем его сюда забросил?

– Так, может, там оружия целый арсенал, – оправдывался Сергей, с облегчением ловя одобрительный взгляд Андрея. – Я же не могу предусмотреть, откуда он пистолеты выхватывать начнет. А так и попугал заодно.

– Я полагаю, – бесстрастно сказал Барсов, не глядя на своих иностранных коллег, – что наша программа изначально предполагала достаточно большое вмешательство в прошлое. Можно сказать, на нем она и основывается. Поэтому дальнейшие споры о невмешательстве должны это учитывать. Завтра явитесь на работу в институт, – обратился он к Сергею. – По расписанию. Как ни в чем не бывало.

– Ладно, явлюсь, – пробурчал Сергей. – К занятиям, между прочим, еще и готовиться надо.

– Давай-давай, не ворчи, – запальчиво воскликнул Митя. – Ишь, цену набивает.

– Без стола заниматься не согласен, – заявил Сергей. – Вот ты мне завтра его и доставишь.

– Да ты меня инвалидом сделал, – крикнул вдогонку ему Митя, но Сергей уже был на пути домой.

– Как там, сын? – спросил Александр Павлович, глядя на его измученное лицо. – Тяжело?

– Культ личности, батя. Темные люди, – пробормотал он и завалился спать.

ХХII

Перед отбытием на работу в прошлом он заглянул на работу в настоящее, захватил материалы для квартального отчета, заверил встревоженного Артемьева, что все сделает в срок, и отбыл в свою квартиру.

Полюбовавшись вдоволь на пустые стены, он аккуратно запер дверь и пошел на работу – к третьей паре. В институте только начинался большой перерыв, и Сергей очень удивился, обнаружив на кафедре физики и математики кучу народа – завкафедрой английского языка, секретаря парторганизации института Валерия Алексеевича Булочкина и даже Григория Ивановича Кирюшина. Без своей супруги он выглядел не таким умиротворенным, зато очень сосредоточенным. Все они сидели и слушали Булочкина, который оживленно о чем-то вещал.

– Мы вынуждены признать, что не сразу разглядели вражескую, предательскую сущность этого человека, который работал с нами бок о бок. И сейчас мы должны дать оценку его провокаторской деятельности и аморальному поведению. Прошу высказываться. Поактивнее, товарищи.

Заинтересованный Сергей, никем не замеченный, потихоньку протиснулся внутрь и скромненько уселся на краешек стула.

Валерий Алексеевич подозрительно оглядел всех членов закрытого партийного собрания. Его взгляд уперся в Зинаиду Трофимовну Захарову и выжидательно уставился на нее. Та нерешительно подняла руку.

– Мы проявили недостаток политической бдительности, – заученно произнесла она. – Сергей Александрович всегда вел себя подозрительно. Он окружил себя вещами, которых не должно быть у советского человека. Я считаю, что он должен быть исключен из партии.

Зинаида Трофимовна возвела очи к небу, пытаясь вспомнить, что еще она должна была сказать, и беспомощно замолчала. Булочкин неодобрительно нахмурился и перевел взгляд на преподавателя с кафедры физики, фамилию которого Сергей никак не мог запомнить: то ли Лаховский, то ли Лопухновский, – во всяком случае, Сергей не помнил, чтобы когда-нибудь с ним общался.