– Прокладки – это не ерунда, – отрезала Катюша и снова погрузилась в компьютер.

– Мы и не посягаем на святое, – саркастически пробурчал Андрей. Катюша сердито сверкнула на него глазами из-за монитора. Сергей встрепенулся.

– Так это ж только женщины, – обрадовано сказал он. – А мужчинам-то прокладки не нужны!

– Глубокая мысль, – согласился Андрей. – А главное – оригинальная.

– Боюсь, что поводов для проявлений мужского шовинизма у нас мало, так что не резвись, – осадил его Барсов.

– Только не говорите, что мужчины тащатся от туалетной бумаги или резиновых женщин, – попросил Сергей.

– Нет, что ты, Сережа, – успокоил его Барсов. – Они, как ты изволишь выражаться, тащатся от шариковых ручек, особенно в прозрачном корпусе, и от пластиковых пакетов. Вероятно, потому, что резиновых женщин ты туда не завозил. Впрочем, пластиковые пакеты женщинам тоже нравятся. Так что электронные калькуляторы у них на третьем месте, и то слава Богу, – тяжело вздохнул Анатолий Васильевич. – Следующим номером будем перебрасывать автомобиль. Джип «лендровер», – сообщил он. – А теперь, Сереженька, поработаем-ка мы над твоей речью на юбилее вашего пединститута. Запишешься ты у нас в ораторы.

Сергей уже не сопротивлялся.

XVI

Пединституту исполнялось пятнадцать лет со дня основания. Отцы города этим очень гордились, тем более что волею судеб в Средневолжске оказались бесценные научные кадры из так называемых немцев Поволжья, которых заманили в Россию без малого двести лет назад.  Позже, в гражданскую и в Отечественную, их сослали сюда из всех советских земель, чтобы находились перед державным оком и не шалили. Среди них оказалось много людей интеллигентных и даже два профессора: один – физики, другой – биологии. Этим местный первый секретарь горкома партии Средневолжска необычайно гордился, будто сам профессоров взлелеял и выучил. И теперь при каждом удобном случае напоминал жителям города, что он, советский городской глава, человек прогрессивный, умеет ценить интеллигенцию. Хотя она есть предательская прослойка общества по сравнению с передовым пролетариатом, который мигом осуществит свою диктатуру, если эта интеллигенция возомнит о себе слишком много. Мнить о себе первый секретарь никому не позволял, но профессорами пользовался как флагом, помахав которым при случае, он задвигал его обратно и напрочь о нем забывал.

Праздновать юбилей пединститута хотели сначала в актовом зале. Но примерно за месяц до юбилея профессор биологии Иван Сергеевич Бородин сумел опубликовать свой труд по орнитологии в московском журнале. Секретарь узнал об этом случайно, от своего помощника, в обязанности которого входило следить за центральной прессой. Тот увидел знакомую фамилию, фыркнул и сунул ее под нос секретарю:

– Выскочка! – возмущенно квохтал он. – В обход нас в Москву сунулся. Вы давали ему разрешение, Аркадий Феофанович?

Аркадий Феофанович вызвал к себе Бородина и долго распекал его за то, что сей труд не был вначале представлен пред его светлые очи на предмет дальнейшего благословения.

– А разве вы разбираетесь в орнитологии? – наивно спросил Бородин секретаря.

– Я – коммунист, – напыщенно ответил сей достойный муж.

– А я-то думал, с кем мне проконсультироваться по поводу роли магнитных колебаний в определении путей миграции перелетных птиц! – обрадовался Бородин. – А что, все коммунисты уже изучили этот вопрос? А то мировая наука…

– Колебания – это все ваши буржуйские штучки, – твердо ответил главный средневолжский коммунист. – А за миграцию перелетных птиц отвечаете мне головой – чтобы летели куда надо, а не куда захотят. И не суйтесь в пекло поперед батьки – все статьи сначала мне показывайте. А я уж решу, достойны они центральной прессы или нет.

Изумлению Бородина не было предела. Но наивен он был только с виду.

– Я доложу Москве о вашем стремлении взять на себя функции всесоюзной цензуры и печати, – сказал он. – Но вряд ли им понравится…

Первый секретарь мгновенно остыл.

– Да ты не так меня понял, Сергеич, – он сразу перешел на «ты» – мол, какие счеты между нами, коммунистами. – Просто обидно, что про твои успехи я не от тебя узнаю, а случайно, из журналов.

Бородин сделал вид, что поверил, и они расстались не так, как вначале планировал первый, а вполне мирно. Зато теперь можно было похвастаться Бородиным и всенародно доложить – вот, стараниями городского партийного комитета наши профессора… Для этого актового зала было мало, и официальную часть торжества решено было проводить на центральной площади города – благо других не было. После митинга горожанам был обещан лыжный кросс.

На митинг Сергей должен был прийти со своей девушкой. Роль девушки должна была сыграть Катюша. Сергей робко намекал, что, как порядочный человек, он обязан взять на роль девушки Гулю, но ему предложили не быть идиотом и не соваться в концептуальные понятия эксперимента. Сергей с готовностью заткнулся. Он с удовольствием участвовал в процессе выработки Катиного имиджа. Решили имидж разнообразить – от обтянутой джинсами попки и сапог на платформе до роскошных юбок из французского трикотажа и норковых свингеров.

Одетая в джинсы и пушистый свитерок, Катюша лихорадочно выбирала подходящие заколки для волос.

– Там, по-моему, таких точно нет, – одобрительно сказал он.

– По-моему или точно? – потребовал Андрей. – Вот почему ты никогда не станешь настоящим ученым.

– И слава Богу, – отмахнулся Сергей. – Каждому свое. Зато я гениальный экспериментатор. Куда бы ты без меня?

– Нет, вы слышите, Анатолий Васильевич? – пожаловался Андрей. – У него уже звездная болезнь. А сам даже арестоваться пока не смог. Ни одного доноса. Серенько ты там живешь, – поддел он Сергея.

Но Сергей не подделся. Он уже знал себе цену.

– Я там слишком ярко живу, – пояснил он. – Настолько ярко, что все оторопели и не знают, как на меня реагировать. К тому же Селиванов боится…

– Селиванов уже раскусил липового Сталина, – напомнил ему Барсов. – Так что близок час…

– Ну-ну, – согласился Сергей. – Будем надеяться, что, кроме пули в затылок, у них найдутся и другие средства общения. Хотя бы на первых порах.

Катюша, собрав небольшую сумку, встала рядом с Сергеем и поднесла правую руку к самым глазам.

– А как же Марина? – вдруг закручинился Сергей. – Можно, я Катюшу представлю как сестру?

Барсов немого призадумался.

– Вообще-то, – сказал он, – было задумано, что ты будешь за Катюшей красиво ухаживать и дарить ей дорогие подарки типа шуб, машин и прочего. Но, в конце концов, – оживился он, – дарить можно и Марине. Так, пожалуй, даже интереснее. Давай, Катюша, – повернулся он к ней. – Косметику не забыла? До завтра хватит?

Катюша кивнула и попыталась улыбнуться.

Андрей бросил взгляд на стол.

– Ты что делаешь? – вдруг запричитал он. – Ну что ты делаешь? Ведь было сказано – главное, красивые коробочки. Ты зачем шариковый дезодорант оставила?

– Так спрей пахнет лучше, – оправдывалась Катюша.

– Катя, – строго сказал Барсов. – Впредь никакой самодеятельности. Качество косметики совершенно не имеет значения. Бери что было сказано.

Катюша вздохнула виновато и заново уложила большую косметичку.

– Почему не прозрачная? – загремел Барсов.

– Так ведь эта удобнее, – пролепетала Катюша.

– Катерина!

– Уже перекладываю, – пискнула она и снова подошла к Сергею.

– Страшно? – спросил Сергей. – То-то. А то как меня отправлять – так моментом диск вшили. Посмотришь теперь, каково это, – проворчал он. – Жми давай.

– Давай ты первый, – прошептала Катюша.

Она появилась на кухне Бахметьева в пятьдесят третьем году с зажмуренными глазами.

– Привет, – сказал Сергей ободряюще.

– Я уже приехала? – не открывая глаз, спросила она.

– И долго ты ехала? – насмешливо спросил Сергей, забирая у нее сумку. – Давай быстро осматривайся – любопытно же, по себе знаю, – и побежали в институт.