— Ты хорошо себя чувствуешь, Анастейша? Проводить тебя в комнату? — Кристиан нагло улыбается, заметив мои скрещенные ноги под столом, и я киваю. — Мама плохо чувствует себя. Вы убираете со стола, очередь Кенни мыть посуду. И не деритесь! — отец семейства шипит на сыновей, и все кивают, как один. И ведь все знаем, что это ложь…

Некоторые домашние дела мы заставляем мальчишек делать самим, потому что это наверняка пригодиться им в жизни. Они должны уметь мыть посуду, пришивать пуговицы к рубашкам и готовить элементарные блюда, которым я обучаю их по выходным. У них впереди колледж, они должны знать, что делать со стиральной машинкой и как стирать пыль с полок. Все трое астматики, чёрт возьми, им это жизненно необходимо.

— Всё же, как ты чувствуешь себя?

— Возбужденно, но устало. Любвеобильное бревно, — закрываю дверь в спальню, и Кристиан хищно улыбается, подбираясь ко мне. — Оно того не стоит, мистер Грей.

— Я не заслужил десерта, Ана?

— Мальчишки не дадут. Так что укладывай меня и иди выполнять обещания.

— Только попробуй уснуть раньше меня, — Кристиан бубнит, чмокнув меня в лоб, и помогает сначала переодеться, а потом осторожно укладывает в постель, даже взбив подушечку. — Наверное, это мне нравилось больше всего, твоя забота в обыденных вещах. Помочь одеться или поправить подушку…

— Действительно, со сломанной рукой и переломанными ребрами ты бы и сам справлялся.

— Ты даже мыла меня.

— Потому что я люблю тебя. Ты мой муж. И я дважды клялась перед Богом и Элвисом, что буду беречь тебя. Иди сюда, — хлопаю по кровати рядом с собой, и Кристиан ложится рядом, обнимая меня.

— Может, дело лишь в том, что Домина должна заботиться о своем зверьке?

— Удивительно, как этот огромный, жуткий лев до сих пор не съел свою крохотную дрессировщицу. Хочешь поиграть? Особые пожелания?

— Полная фиксация и фэйсситтинг.

— Я что-нибудь придумаю, Котёнок, — нежно целую моего дорогого мальчика, и Кристиан крепче прижимает меня к себе, но осторожно, боясь задеть живот.

У Кристиана опять проблемы на работе. Ничего не бывает вечно идеально. Он редко сам просит сессию, но если и решается — он очень переживает по поводу работы. Проверено годами, к сожалению.

— Может, всё-таки?..

— Ты со мной больше пятнадцати лет, и я не надоела тебе? Как ты постоянно можешь хотеть меня?

— Глупая девочка, — Кристиан целует меня в шею, и я сдаюсь, он знает это. — У тебя обостряется желание во время беременности. А у меня всегда так. И привыкнуть к этому состоянию нельзя, ты знаешь это. Не вижу проблемы в том, что моя жена заводит меня.

Мы однажды поругались, да так сильно, что Кристиан уехал жить в гостиницу, пока оба не остынем. Не видели друг друга всю рабочую неделю. И, в конце концов, еще два дня не появлялись дома, так неприлично скинув детей на няню. Ссорились, спорили, чуть ли не дрались… А потом долго-долго мирились, то слишком уж быстро, то медленно и нежно, будто я самая большая драгоценность в руках Кристиана.

Больше пятнадцати лет. Мне так сложно в это поверить. До сих пор боюсь проснуться и понять, что моё счастье было лишь сном.

— Кристиан.

— Ммм?

— Может, назовём её Оливия?..

— Расти и развивайся, моя девочка. Мама с папой уже любят тебя, Оливия Ана Грей.

Чёрт возьми, Грей…

— Я люблю тебя. Я так сильно люблю тебя… — хриплю от слёз, и Кристиан мягко улыбается, стирая капельки с моих щек.

— И я люблю тебя, Анастейша. Не плачь. Я всегда говорил, что девочка будет с твоим именем. Хотя бы так.

— Ты невыносимый…

— Уж кто бы говорил, — мои руки у меня над головой, и Грей довольно ухмыляется, склоняясь для поцелуя, нависнув надо мной.

— Мама!!! Мама, Кенни облил меня кетчупом!!! — громкое рыдание Купера прерывает столь интимный момент, заставляя Кристиана оторваться от меня, и я ухмыляюсь.

— Я же говорила, что мальчишки не дадут нам побыть наедине. Иди, успокаивай, — тяжело вздохнув, Грей выпускает мои руки и сползает с кровати, в последний раз чмокнув в губы.

— Пошли мыться, чумазое чудо, — Кристиан открывает дверь в спальню, в которую стучал перепачканный и заплаканный малыш, что я не могу сдержать смешка. Кенни, маленький ты дьявол...

— Мой брат идиот, — Крис помогает мне спуститься с лестницы, крепко придерживая за локоть и талию, что я невольно улыбаюсь, оценив его заботу обо мне. Он старается и очень переживает.

Совсем недавно, буквально вчера, как мне казалось, Крис был крохотным и таким смешным, когда улыбался, нахмурив носик, а сейчас передо мной взрослый парень. Мой почти взрослый сын, который заботится обо мне.

— Еще какой, дорогой. Кенни! — мы входим на кухню, и Кенни выключает воду, оборачивается на меня и мило хлопая глазками.

— Прости, мам. Я не хотел пачкать Купера. Я извинюсь перед ним.

— Не верю ни единому твоему слову, Кэинич Бартоломей Грей.

— Он первый начал!

— А ты старше. Игнорируй его, чёрт возьми, Кенни! Вместо того, чтобы дать мне отдохнуть, ты заставляешь меня нервничать.

— Прости. Я понимаю, что ты болеешь, я не хотел…

— Извинись перед Купером и слушайся Криса. У него явно есть опыт, как терпеть несносного младшего брата, у него их два. Солнышко, помоги мне вернуться в комнату. А с тобой еще папа поговорит, Кенни, — Крис кивает, помогая мне подняться с невысокого стула, и снова крепко хватает за локоть и талию, игнорируя мои попытки убрать хоть одну его руку.

Я чуть не упала недавно, когда поднималась, и Кенни каким-то чудом схватил меня, когда я уже зацепилась за перила. Теперь мальчишки упорно игнорируют тот факт, что это просто сломался каблук, а не моё состояние, и постоянно пытаются быть рядом.

Крис давно понял, что скоро нас станет больше, он взрослый мальчик. Кенни думает, что я болею. А Купер ничего не замечает, похоже. Потому что иначе были бы вопросы, много вопросов, это же Купер, но их нет. Мы ждали, когда узнаем пол, чтобы рассказать мальчикам. Так что сегодня вечером, вместо сказки на ночь, их ожидает куда более интересная, но менее увлекательная история.

— Мам?

— Что, дорогой? — Крис замирает посреди коридора второго этажа, нерешительно переминаясь, и я затягиваю его в свои объятия. Я очень хорошо знаю этот взгляд. — Солнышко, ты не менее любим, чем эти два негодника. Просто ты старше, я вижу тебя совсем взрослым, поэтому возлагаю большие надежды. Ты же мой маленький котёнок, как я могу любить тебя меньше? Помнишь, я вам всем рассказывала про пальчики? Это у нас папа, — загибаю средний палец. — Это ты, — безымянный. — Кенни, — указательный. — И Купер, мизинчик. И нет никакой разницы, на какой пальчик мне будут давить, мне будет одинаково больно. Понимаешь? — нажимаю ногтем на два пальчика на руке сына, и он кивает. — Я очень люблю тебя, Кристиан. Вы моё всё, детка.

— Я тоже люблю тебя, — сын чмокает меня в щеку и уходит в свою комнату, захлопнув за собой. Мой красивый, переменчивый мальчик.

— Не знаю, как эти двое, но старший сын у нас замечательный.

— А эти еще маленькие. Не стойте в коридоре с мокрой головой, продует.

— Слушаюсь, мэм! — шутливо отдав мне честь, Кристиан уносит хихикающего Купера в его комнату, и я улыбаюсь, провожая их взглядом.

Чёрт. Надо пожалеть Кенни, как закончит с посудой. Не могу я их делить. Не могу долго злиться. Всех четверых люблю одинаково: чуть больше, чем себя...

Я плохая, но очень любящая мать.

Мои котята.