Я села на стул у двери и представила, что я Лариса и гляжу вдаль за Волгу, и что у меня жизнь кончается, и все пропало... И так мне стало жаль себя, что даже не знаю, как я смогла дочитать монолог до конца и не разрыдаться на его середине.

— А что ты такая рослая? Ну-ка, сними ботинки, — неожиданно говорит Герасимов.

И вот я стою перед ним в одних чулках, еле ноги держат.

— Ладно, не реви, беру, — сказал Герасимов.

Я как стала прыгать.

— Ты что, спортсменка? — смеется учитель.

—Да, я на коньках катаюсь и в волейбол играю.

— Вот и хорошо, а то некому честь факультета защищать.

— А волосы красишь?

— Хной мою.

Так я стала студенткой ВГИКа.

Наверное, если бы я поступала на общих основаниях, не поступила бы, так как от волнения была очень зажата.

На следующий день я была зачислена в институт. Другие педагоги не возражали. Слово Сергея Аполлинарьевича Герасимова было законом во всем киноискусстве. Только во время учебы я поняла, почему Герасимов заставил меня снять ботинки. У нас на курсе учились Галя Польских, Жанна Прохоренко, Николай Жариков, Сергей Никоненко, Николай Губенко, Жанна Болотова, Лида Федосеева-Шукшина потом к нам пришла. И все они были среднего роста, а мужчины еле до 170 см дотягивали. И старше я их была, так как школу окончила в 57-м году, на год позже, потому что осталась на второй год во 2-м классе. Кстати, у меня претензии к школе по этому поводу. Я думаю, маме некогда было за мной следить. Я у нее одна после войны осталась, она работала, чтобы меня поднять на ноги....Надо было учителям не оставлять меня на второй год. А я пришла в третий класс, нормально занималась, а через неделю меня перевели обратно. Потому что я осенью не написала какой-то диктант. Педагоги должны были понимать, что девочка теряет год. Поэтому я во ВГИК поступила, когда мне было уже 20 лет, а Жанне Боло­товой было 16.

Помню, как она ко мне подо­шла и сказала: а ты молодец, что не красишь ресницы, Сергей Аполлинарьевич этого не любит. А я вообще их не красила, толь­ко когда на подиум надо было выходить, а насчет челок Сер­гей Аполлинарьевич говорил так: «Чем больше у человека лоб, тем он умнее, и поэтому лоб нужно не закрывать, а развивать». Сту­денты ко мне сначала снисхо­дительно относились, я пришла только на второй семестр, а потом все наладилось, у нас был очень хороший, дружный курс».

Сергей Аполлинарьевич был очень хорошим человеком, очень добрым, хотя иногда бывал резким. Герасимов любил учеников, всегда помогал им чем мог, а Тамара Федоровна незаметно подсовывала деньги в карманы ребятам, которые жили в общежитии, таким, как Николай Губенко, Георгий Склянский и Владимир Буяновский, которые носили одну кожаную куртку на троих. Сергей Аполлинарьевич и Тамара Федоровна, словно родители, окружали ребят заботой и вниманием.

Николай Губенко рассказывал: «Мы были готовы работать 24 часа в сутки, лишь бы нас полюбили наши мастера, это была наша единственная цель, чтобы Тамара Федоровна и Сергей Аполлинарьевич нас полюбили». Он же вспоминал довольно забавный эпизод, связанный с женой режиссера, Тамарой Макаровой: «Нас было несколько человек на курсе, кто жил на одну лишь стипендию, конеч­но, мы временами голодали. И Тамара Федоровна специально для нас проводила уроки этикета. Выглядело это так — варилась огромная кастрюля сосисок, резался хлеб, и Тамара Федоровна учила нас пользоваться ножом, вилкой, учила правильно кушать. А на самом деле — так вот затейливо, не вводя нас в смуще­ние, кормила голодных студентов». И для Тамары Макаровой, и для Сергея Аполлинарьевича было в порядке вещей заступиться за студентку, у которой стра­дала учеба из-за бурного романа: «А вдруг это большая любовь?!», — мимоходом сунуть студенту в карман денежную купюру или поехать навещать ученика на другой конец Москвы. Такое отношение выливалась в горячую любовь, обожание со стороны учеников и всяческое восхваление своих педагогов».

Как настоящий педагог Сергей Аполлинарьевич был и тонким психологом.

На курсе учился студент Владимир Буяновский, и у него ничего не получа­лось, и каждый раз от отчисления его спасал Герасимов. Учитель ждал — год, ждал два, поддерживал Владимира. И вот наступает время выпускного спек­такля, где Буяновскому поручают сыграть роль дядюшки в одноименной пьесе «Дядюшкин сон», и тот так играл, что вся Москва съезжалась на спектакль, а актеру было всего 20 лет! И больше такого «дядюшки» никто никогда не видел! Учитель дождался триумфа своего ученика.

«...Многие снимались — я, Жанна Болотова, Галина Польских, но только с разрешения Герасимова. Он не любил, когда без его согласия шли сниматься в кино, так как считал, что нерадивый режиссер не только не сможет на экране раскрыть юное дарование, а перечеркнет все усилия педагога. Сниматься надо только у хороших режиссеров, внушал он своим подопечным, и только там, где можно чему-то научиться».

«На семи ветрах»

В 1962 году Герасимов приступает к съемкам фильма «Люди и звери», в фильме принимают участие все его ученики, кроме Ларисы. Кто не получил роль в картине были устроены на должности помощников, ассистентов, освети­телей. Съемки шли год. Экспедиция направлялась и на Урал, и на Кубу. Ларису надо было тоже куда-то пристроить, а Герасимов знал, что Станислав Иосифович Ростоцкий( 21.04.1922—10.08.2001) вместе с Александром Аркадьевичем Гали­чем (19.10.1918—15.12.1977) приступают к съемкам фильма «На семи ветрах», и заставил взять Ларису на роль главной героини Светланы. Но Ростоцкий принял эту новость без энтузиазма, у него на примете была другая актриса, и отношения между юной актрисой и режиссером с первого же дня не заладились.

Чтобы понять сложившуюся ситуацию, надо немножко рассказать о выда­ющемся режиссере Станиславе Иосифовиче Ростоцком. Он был художник, скульптор своих героев, и во время съемок режиссер влюблялся в созданное им творение. Когда Станислав Иосифович снимал картину, ему важно было открыть новое лицо. Актрис он снимал только по одному разу. Исключение составили Светлана Дружинина, Ирина Шевчук, Ольга Остроумова. В первой картине — большая роль, а во второй — маленький эпизод.

Станислав Иосифович вообще не терпел, если ему не отвечали взаимностью, сразу же охладевал к объекту обожания. Он был очень обаятельный человек, начитанный, эрудированный, веселый, душа компании. Все его обожали, а Лужи­на не поддалась его чарам.

«А я не могла в него влюбиться, так как всю жизнь влюблялась исключи­тельно в операторов, а Ростоцкий не мог этого пережить. Вот и на съемках этого фильма мне очень нравился Вячеслав Михайлович Шумский. Очень тонкий художник и замечательный человек. Ростоцкий только с ним снимал свои кар­тины».

На съемочной площадке отношения получились натянутыми, при том, что при всей кажущейся мягкости Станислав Иосифович был очень требовательным человеком, да к тому же Ростоцкий и Тихонов были друзьями, и Галич тоже видел свою героиню совершенно по-другому.

«У меня было непонятное состояние. Ничего не выходило. Зачем-то выкра­сили в блондинку. Видимо решили, что белый цвет делает образ более беззащит­но-нежным, а мне этот цвет ну совсем не идет, и как оператор ни старался, на пленке образ выходил блеклым».

С отснятым материалом Станислав Иосифович поехал в Москву к Герасимо­ву с требованием снять Лужину с главной роли. Но Сергей Аполлинарьевич не разрешил заменить актрису, обвинив режиссера в том, что тот плохо работает с актерами, не может, как скульптор, слепить свою Галатею.

Тамара Федоровна передала Ларисе большое письмо.

В нем мудрый педагог советовала думать только о роли, работать и не обра­щать внимания ни на что. К примеру, взять тетрадку и сочинить образ Светланы: откуда она родом, кто ее родители, о чем она мечтает.

«...и я почему-то решила, что Светлана приехала из Владивостока, очень долго добиралась до Сталинграда. Устала. Но каждый день приближал ее к встрече с любимым, и потому в душе у девушки горел огонек нетерпения от ожидания счастья... Я и сейчас так же готовлюсь к каждой роли. Я должна не играть, а жить своей героиней. Обязательно читаю сценарий, учу свои сцены наизусть, как правило, вечером, чтобы во сне словно «переспать» с мыслями своей героини».