Амон звонил мне на телефон множество раз и был не по-детски взбешён тем, что я не отвечаю на его звонки, ну, и из-за того, что пропускаю тренировки. Интересно, как он всё это говорил маме, думая, что изливает все слова на меня, яростно, жестоко, страстно? А как вёл себя, когда узнал, что на том конце провода оказалась вовсе не его подопечная, а её мать? Он был разозлён, взбешён? Каким же он выглядел, когда звонил мне? Он поправился и избавился от этих синяков под глазами? Он… эй, я чего-то разошлась. Хватит о нём думать!

- Мам, а ты сказала ему, что я поменяла номер?

- Да, но я не помнила его наизусть, поэтому сказала, что позвоню тебе, и ты сама ему перезвонишь.

Ну заче-е-ем?!

Я не хочу по собственной воле умирать, первой звоня ему. Один раз уже позвонила ночью. Мне хватило.

- Ладно, мне уже пора на работу, - у нас было целых шесть часов разницы с Англией. - Надеюсь, ты сама разберёшься с этим А.Г.? Кстати, почему ты так его записала у себя в телефоне?

- Не знаю, - я пожала плечами, хоть и прекрасно знала, что мама меня сейчас не ведет. - Я всех шифрую у себя на телефоне, - отчасти это правда, если под словом «всех» понимать лишь одного человека.

- Ох, Лизбет… - вздохнула мама, и мне этот её вздох показался каким-то подозрительным. - Всё я побежала на работу. Целую.

- Пока мам, - ответила я и нажала на кнопку завершения вызова.

Я перевернулась на живот и уткнулась лицом в подушку от безысходности. Теперь мне предстоял серьёзный разговор с Амоном, и я просто ненавидела себя за то, что находилась в таком предвкушению от того, что вновь услышу его властный голос.

Осторожно выбравшись из своей постели и мельком глянув на по-прежнему спящую Мер, я под покровом ночи, а именно в пять утра, с телефоном в обнимку, прошла в туалет, и сев на край ванны, набрала номер Амона, который предусмотрительно, ещё давным-давно, переписала на листик (из-за чего он у меня и сохранился после утраты прошлого телефона). Не зря же мама разбудила меня в такую рань, хоть у неё было уже часов девять, так что раз мне сегодня не суждено уснуть, то и я должна нарушить здоровый (или же нездоровый) сон Гёта.

Шли долгие гудки, и я тайно злорадствовала, подозревая, что сейчас звонок телефона разбудит моего тренера. Если он, конечно, не поставил на телефоне беззвучный режим.

- Алло… - сказал Амон весьма и весьма сонным голосом.

- Доброй ночи, мистер Гёт.

- Элизабет?! - Амон настолько сильно закричал в трубку, что мне пришлось отслонить свой новый телефон от уха, в надежде избежать разрыва барабанной перепонки правого уха. - Какое право ты имеешь пропускать тренировки перед самой Олимпиадой?! - До Олимпиады ещё есть пару месяцев! - И почему ты вообще не сказала ничего о том, что уехала своему тренеру?!

Он продолжал кричать мне в трубку, и по его голосу теперь нельзя было сказать, что он спал всего три минуты назад.

- Я приду, сегодня на тренировку в три, - огрызнулась я и сбросила вызов.

Ненавижу, когда на меня повышают голос!

Отложив телефон, я подошла к раковине и умылась холодной водой. После монолога Амона я итак взбодрилась, но ощутить холодные бодрящие капли на своём лице было хотя бы приятно. Если я теперь уже не усну, то лучше посижу с учебника и наверстаю то, что мы с Мери пропустили, будучи в Хогвартсе.

Мой телефон запиликал вновь, но я сбросила вызов, потому что у меня не было даже самого маленького и жалкого желания разговаривать с Гётом и выслушать его ор. Боже, он такой раздражительный, будто у него ПМС и климакс вместе!

Сев позаниматься на кухне я с тоской поглядывала на холодильник, непрестанно повторяя про себя, что у меня режим питания, который я не могу нарушать. Специальный график питания появился у меня ещё при покойной Ванессе, и отклоняться от него я, действительно, не имела никакого права. Порой мне казалось, что если бы миссис Дойч не ушла в мир иной, а тренировала бы меня до сих пор, я бы лучше подготовилась к Олимпиаде, а с этим мистером Гётом мы не занимаемся на тренировках, а занимаемся каждый своими делами. Я пялюсь на него и злюсь за это на себя, а он либо разговаривает с кем-то по телефону, либо задумчиво наблюдает за мной, чем меня бесит и смущает одновременно. А вот настоящие упражнения стоят в списке моих дел на тренировке чуть ли не на последнем месте. Так что если всё так и будет продолжаться, то я буду не на шутку волноваться насчёт того, что займу в Сочи первое место. Первое с конца.

Я никак не могла сосредоточиться на параграфах учебника и собственных конспектах, в то время как меня отвлекали звонки Гёта. Теперь я прекрасно понимаю маму, которая не выдержала и взяла трубку, но я лишний раз с ним разговаривать, не намерена, так что поступлю проще, я просто выключу телефон и пошлю Амона куда подальше.

***

Пары в университете благополучно закончились полтретьего и я, попрощавшись с Мери, отправилась на ледовую арену. Сегодня вечером она вновь пригласила к нам в квартиру Майка, причём снова без моего ведома. Я нажаловалась нашему другу Бобу и сказала, что не хочу находиться рядом с Майком и тогда он сказал, что тоже придёт сегодня к нам и если что, доходчиво объяснит Майку за меня, о том, что я не хочу его видеть. Что ж, вечером нас с Мери ждёт «грандиозная» вечеринка.

Тем временем я приехала на автобусе на ледовую арену и, оставив пальто в гардеробе, с сумкой в руках, побрела по лестнице наверх, заранее продумывая свои ответы на вопросы Амона. Я не увидела своего тренера ни на катке, ни на трибунах, так что отправилась в Зеркальный зал.

Он был там.

Гёт сидел на скамейке около стены, широко расставив ноги, оперевшись локтями о колени и сцепив пальцы в замок. В Зеркальном зале сегодня занималось много фигуристов и фигуристок вместе со своими тренерами, так что его мощная фигура, сидящая на скамейке около стены, выглядела здесь не уместно. Сделав глубокий вдох, я твёрдым, уверенным шагом зашагала через весь зал к Амону. Видимо, он заметил чью-то приближающуюся фигуру, поэтому и вскинул на меня голову. Моя уверенность немного пошатнулась, когда тренер вскочил со скамейки и пошёл ко мне.

Сегодня он выглядел заметно получше, ну, во-первых, он был не в домашнем халате и тапочках, в которых выпроваживал меня из гостиницы, а в светлых брюках и голубом джемпере с треугольным вырезом, надетым поверх белой рубашки. А во-вторых, с лица Амона исчезли круги под глазами, и кожа приобрела его обычный здоровый оттенок и уже не была лягушачье зелёной. Но его взгляд… черт, он был зол и прямо сейчас он выльет всю эту злость на меня.

Без лишних разговоров и даже без приветствий, Амон выхватил из моей руки спортивную сумку, и грубо схватив меня за запястье, потащил к выходу из Зеркального зала. Возможно, он хотел выволочь меня оттуда как можно тише и незаметнее, но не тут-то было, все спортсмены удивлённо пялились на нас.

Я думала, что тренер хочет просто вывести меня из зала и поговорить в коридоре, но когда мы вышли оттуда, Амон потащил меня за собой вперёд по коридору.

- Мистер Гёт, отпустите меня! Куда вы меня тащите?!

Ха, кому я вообще это говорю? Он даже не обращает на меня внимания, лишь тащит за собой, продолжая крепко сжимать моё запястье.

Когда мы зашли в мужской туалет, Амон, наконец, ослабил свою хватку на моей руке, и я тут же высвободилась, гневно меряя его взглядом.

- Мистер Гёт, да вы…

Но не успели обидные слова сорваться с языка, как меня безжалостно перебили.

- Элизабет Тэйт, у меня к тебе есть множество вопросов, так что ответь мне на все, - сквозь зубы прошипел он. Амон поставил мою сумку на серый кафельный пол и продолжил: - Почему ты уехала в другой город без моего разрешения? Ты пропустила тренировки прямо накануне Олимпиады! Чем ты думала, Элизабет?

Он так и источал злость, даже молча стоя напротив меня и ожидая ответа. Почему он вообще выбрал для нашего разговора именно туалет? Хорошо хоть, что здесь часто убирали, поэтому мне не пришлось закрывать рукой нос, в надежде спрятаться от ужасающего запаха.