Через секунду Матвей почувствовал странное ощущение натяжения, и глаз сам потянулся в горло, затем, коснувшись язычка и вызвав рвотный рефлекс, начал опускаться глубже.

Струйки розовой слюны стекали по дрожащим рукам Матвея вперемешку с выступившими слезами. Движения глаза все еще чувствовалось, чувствовалось напряжение и тошнота. Сам же Матвей, не переставая скулить, продолжал полулежать на полу, и не было конца его дрожи. И страха. Если раньше он думал, что паразит – где-то в нечувствительных уголках тела, то теперь ему открылась ужасающая истина того, насколько близко сидит чудовище. Более того, не просто сидит, но и пытается взаимодействовать.

Подумав об этом еще раз, мужчина содрогнулся всем телом и изверг рвотными позывами слизь и слюну на холодный желтый кафель. Он напрягся, пытаясь почувствовать, куда уполз глаз, но тело не слушалось.

Долго мужчина продолжал сидеть в ванной, уставившись пустыми глазами в пол. Поначалу он старался успокоиться, унять страх и отвращение. Потом же мысли унесли его далеко, подальше от дома и города. Туда, где еще не обитали паразиты. В скором времени, вспомнив об этом, Матвей ужаснется, как далеко разрешил себя унести.

И неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы не телефон, зазвонивший в далекой спальне. Гонимый желанием отвлечься, отбросить мысли и покинуть место позора, мужчина поднялся на ноги и, не переставая качаться, шаркающей походкой побрел на звук.

Его одолевало желание обернуться, как одолевает бабочку желание лететь на свет, и он бы точно не стал сопротивляться, если бы не знал, как быстро сгорает насекомое в объятиях источника.

Солнечный свет больной ударил по глазам.

Мужчина сморщился, рукой отбросил тень на лицо и поднял с кровати телефон. Звонка не было, это сработал будильник – через два часа встреча с заказчиком.

Сколько же времени он просидел в ванной? Ничего не понимая, Матвей взглянул на часы – ровно одиннадцать.

– Ты… Это ты сделал? – пораженно выдохнул он. – Ты был во мне?

Матвей громко вздохнул, перед тем как крикнуть:

– Какого черты ты опять был мной?!

Голос отразился от стен с замершими солнечными квадратами и вернулся к нему тем же самым вопросом.

– Я хочу быть собой! – руки сжали маленький, висевший на черной веревочке, крестик, пальцами замирая над курком пистолета.

Страх метался в сознании, разрывая внутренности острозубыми пираньями.

Мужчина разжал руку, выпуская телефон, и под глухой звук удара выбежал в коридор. Нечто невидимое гнало его из квартиры, в подъезд и на улицу – Матвей распахнул дверь, впуская в квартиру холодный пыльный воздух.

Он побежал вниз по лестнице с пятого этажа на первый, даже не подумав закрыть за собой дверь на ключ. Его сердце больно билось, отдаваясь во рту, а мурашки семенили по спине, словно кто-то щекотал кожу длинными пальцами – от шейных позвонков до копчика – поочередно пробегая по клавишам.

Барабанный бой, казалось, воплотился во всем, и Матвей бежал по натянутой коже, шагами набивая ритм.

– Нет! – крикнул сорвавшимся голосом, напугав безумным видом соседку, выбрасывающую мусор.

На очередном повороте ноги запутались, но Матвей на последней секунде удержался и, чтобы не упасть, схватился двумя руками за перила.

Первые пару мгновений он слышал только свое тяжелое дыхания и семенящий пульс, а потом различил наверху, где-то за три пролета от себя, приближающуюся волну. Ее грохот был сродни хохоту над человеческой слабостью и страхом, и, почувствовав кожей вибрацию, Матвей снова сорвался на бег.

Он перепрыгивал через ступеньки, подворачивая ноги – лишь бы быстрее выбраться из подъезда – и, влетев во входную железную дверь, сильно ударился лицом.

Безжалостно вдавив палец в пластмассовую кнопку, Матвей кожей почувствовал волну за собой и, гонимый животным страхом, со всей силы навалился на дверь. Ворвавшийся с улицы ветер оттеснил анасейму, даря спасительные секунды.

Мужчина, выскользнув из подъезда, остановился, только отбежав подальше. Теперь, когда ничего не угрожало, он, задыхаясь, согнулся пополам, жадно глотая воздух.

За спиной – недружелюбная ржавая дверь. Удержит ли она внутри разрушительную силу, ведь сама суть разрушения – пустота. Когда в тебе что-то есть – ты, как рыбак, тянешь удочку с неподатливой рыбой на себя, но в Ничего все просто поглощается.

Мужчина смахнул с густых бровей капли пота и огляделся вокруг.

Люди спокойно прогуливаются, не поднимая голов от земли, вглядываясь в муравьев под ногами и забывая о своей муравьиной сущности.

Ласковый сентябрьский ветерок играл в кронах зеленых деревьев, игриво запутывал распущенные волосы девочек – выходя за ворота школы, они тут же стягивали белые банты, откидывали головы назад и плавно покачивали ими, пока волосы не собирались единым свободным полотном. Издалека, белые банты в руках были похожи на миниатюрные пышные букетики.

С асфальтовых дорожек на траву выбегали спущенные с поводков собаки, крупные и маленькие, носом-металлоискателем пропахивали землю, долго внюхивались во что-то невидимое и бежали дальше. Их хозяева – обычно толстые мужчины – долго провожали школьниц взглядом, теребя в руках ключи или поводок.

Матвей вспомнил соседку. Видела ли она что-нибудь?

– Что происходит? – растеряно выдохнул он.

И только скрип, раздавшийся из глубин дома, был для него ответом.

Он сходил с ума.

Это объясняет, почему никто больше не видит того, что видит он. Отчего-то крыша вдруг поехала, а Матвей и не заметил. Все просто. Перипетия непредсказуема, потому как никогда еще сумасшествие не было предсказуемо. И теперь его наверняка отправят в психиатрическую больницу, где привяжут к койке, чтобы быстрее спровоцировать агрессию к окружающим, быстрее ускорить нападение на ближнего.

Матвей думал об этом пока ехал в метро.

Ладони покрывала испарина – липкая как карамель и соленая. Соленая карамель – издевательство над конфетами, как мороженое из селедки или пиво из зубной пасты. Вещам нужно позволять оставлять свою суть.

Мужчина почесал глаза, следя за калейдоскопом разноцветных пятен, пытаясь унять тремор рук. Из этих пятен он упорно пытался сложить путь – внятную дорогу – и без опаски на нее ступить.

Раньше, когда паразит выбирался наружу, Матвею удавалось убедить себя во лжи. Ложью прикрывают ту правду, которая до того неприглядна, что ее стыдно показать самому себе. Однако сейчас он будто сам стал частью этой правды, и бабушки, и молоденькие девушки с пустыми головами кидали многозначительные взгляды, отходили подальше, освобождая ряд потертых коричневых кресел, опускали руки с металлических поручней.

В поезде, в глухом черном туннеле, мерный стук колес подминал под собой Матвея, и мужчина, подперев голову руками, склонившись вниз, думал, думал, думал…

Эти паразиты, кто они такие? Откуда взялись? Они – инопланетяне или выведенные военными роботы? Биологическое оружие? Они созданы для изощренного убийства?

Матвей смог бы понять все что угодно, объясни только цель.

Смог бы понять, что паразиты – это руки для истребления человеческих жизней, для пыток, это холодильники людской совести – объясни только цель.

Любое убийство можно оправдать хотя бы в одной паре глаз. Но пытку ничтожного себя мужчина понять не мог. Он не предатель, не разведчик, не выходец из богатого рода – новорожденные оттуда, сосущие материнские соски, сглатывают не молоко, а золото и нефть – он же вскормлен молочными кашами.

– Я умер? – шептал мужчина. – Или в коме? Или, правда, сошел с ума?

Матвей поднял голову, закрыл глаза и легонько ударил себя по щеке. После, он, посмотрев прямо перед собой, столкнулся взглядом с существом напротив. Именно существом.

Глядя на его огромную голову и запавшие глаза, Матвей, ничего не понимая, снова ударил себя по щеке. Наваждение не исчезло.

Существо, не отводя глаз, удивленно приподняло что-то наподобие брови.

Матвей, хохотнув, снова ударил себя по щеке.