Борис был раздавлен. Он считал свою жену избалованной красавицей, которой нравится носиться по европейским магазинам, ресторанам, театрам и курортам. Он не ожидал, что ее цель уехать из страны настолько четко сформулирована и обязательна для выполнения.

После отбытия жены и дочери в Барселону Борис затосковал. Он всю жизнь работал, много зарабатывал, стремился зарабатывать еще больше (образ жизни Регины стоил немалых затрат), и вот теперь он выстроил здание с прочным фундаментом, но для кого? Для кого он трудился? Кому теперь все это передать? Жениться снова? Он еще не стар, очень хорошо выглядит и вполне может найти себе пару. Но каждую минуту он будет думать, что избран не за душевные качества и не из-за мужской привлекательности. Во всякой новой женщине он будет искать корыстный мотив, желание припасть к стабильному источнику материального благополучия.

Борис попробовал раз, попробовал другой. Его подозрения подтвердились, и он почувствовал, что устал. А тут пришло известие, что брат смертельно болен, что дни его сочтены. Когда Алексей умер, Борис уже принял решение относительно судьбы своей племянницы Кати.

И пусть Катя была взрослой, окончила медицинский колледж, работала медсестрой в районной больнице. У нее имелось и жилье, и профессия. Она бы не пропала, не умерла с голоду. Но каково это молодой девушке – остаться одной на всем свете!

Борису племянницу было жалко, очень жалко. Да и он остался один в большом доме. Все его домашнее общение – домработница да две кошки. Тоска. Ведь кроме горячего ужина, сытного завтрака, чистоты и порядка хочется иметь в доме родную душу. После похорон брата Борис сделал Кате предложение переезжать в город. Он один, о новой семье пока речь не идет, а если такой вопрос и встанет, то дом большой – места хватит всем. Катя согласилась.

И вот сегодня настал момент прощания с прежней жизнью. Вещи Катя собирала, еще окутанная горем и тем печальным облаком, которое окружает человека, пережившего смерть кого-то из близких. Много с собой дядя брать не велел, все равно в городе придется покупать все новое, о том, чтобы там ходить в тех же вещах, не могло быть и речи. Так что Катя взяла большей частью то, что было дорого ее сердцу, погрузила в машину и отправилась обустраиваться на новом месте.

Попрощаться по-настоящему тогда не получилось, а вот сейчас очень захотелось. Твердо веря в то, что в ее жизни открывается новая страница, Катя великодушно простила своему захолустью все, что ее раздражало ранее: и усиженную голубями площадь, и тополиный пух, от которого не спасали даже очки, и козьи экскременты на дороге, и ежевечернюю беспросветную скуку, и свой убогий домишко, который папа с мамой почему-то считали уютным и светлым. Катя даже сделала крюк и дошла до обрыва, с которого открывался вид на реку Сороку.

Еще несколько лет назад река была полноводной, со стремительным течением. Сейчас берега заросли, русло пока еще широкое, но если процесс пойдет дальше, – обмелеет, зарастет. Но пока что смотреть на нее приятно, и воздух тут – единственная правда, с которой Катя согласна – чистый, вкусный, остро пахнущий травами и полевыми цветами. И птицы поют оглушительно, звуки их концерта переливаются, звенят в насыщенном солнечным светом воздухе, одни рулады сменяются другими, еще более изощренными. Катя прошла мимо церкви, перекрестилась, но заходить не стала, а то ведь так и на автобус опоздать не долго.

Она сказала дяде, что уедет на пару дней и вернется самостоятельно. Будет без вещей, так что приезжать за ней не нужно и машину посылать тоже. Не барыня, сама доберется. Четыре часа езды в рейсовом автобусе, конечно, мучение, но Кате не хотелось с первых же дней своей новой жизни становиться дяде обузой, нагружать его своими проблемами. Не надо, чтобы он чувствовал, что взвалил на себя тяжкий груз. Она не будет грузом. Она – легкая.

Катя еще раз полной грудью вдохнула звенящего сладкого воздуха и решительно пошла к автовокзалу. За билетом стоять не надо, она взяла его еще вчера, но все равно – до отправления автобуса осталось всего десять минут. А ей хотелось перед отъездом успеть съесть мороженое. Ехать далеко, она наверняка проголодается.

А через четыре часа начнется ее новая жизнь. Интересная, насыщенная, полная событий и смысла.

Катя ошибалась. Ее новая жизнь началась уже через несколько минут.

– Ну, как всегда! Да что же это делается-то?! Не все же на прогулку в город катаются! В конце концов, люди же торопятся, – громко возмущалась смутно знакомая тетка в чем-то голубом, – уже не первый раз ведь ломается. Новые автобусы купите, если эти не ездиют!

Тетка обращалась в никуда. Тех, кому эти слова могли бы предназначаться, вокруг не было. Только пассажиры, которым объявили, что автобус находится на станции техобслуживания и рейс задерживается как минимум на час. Остальные пассажиры кто тихо бормотал что-то недовольное, а кто и вовсе воспринял неприятную новость без видимой реакции. В таком богом забытом местечке время имеет свой ход, свою скорость, отличную от ритма больших городов. И даже если жители мегаполисов стали стоически относиться к наличию пробок и планировать свое время с учетом непредвиденных транспортных осложнений, то уж здесь-то…

Народ еще немного потолкался у места посадки и стал потихоньку рассасываться. Чего на солнцепеке торчать? Катя тоже прикидывала, куда податься и как скоротать внезапно образовавшуюся дыру в графике. Дом она закрыла, ключи отдала соседке. Да и возвращаться туда не имело смысла – расстояние немаленькое.

– На сколько задерживают? На час? Ох, а я думал, что опоздал уже, – послышался сзади приятный мужской голос.

Катя обернулась. Молодой человек в белой майке и джинсах стоял к ней спиной, а недовольная тетка в голубом поясняла ему подробности насчет задержки рейса и грозно прогнозировала, что где час – там и два. А то и все три.

– Да уж, неприятно, – подтвердил парень, глядя на часы.

У молодого человека были короткостриженые черные волосы, широкие плечи, туго обтянутые ослепительно-белой футболкой. Кто же ездит в таких белых одеяниях на рейсовых автобусах, скажите на милость?

Этого парня Катя явно не знала. Хотя вообще-то она считала, что знает чуть ли не всех, ведь работала в районной больнице. Ей почему-то захотелось обогнать незнакомца и посмотреть, что это за птица такая в белом оперении.

Но парень обернулся сам, будто почувствовал ее любопытный взгляд.

Если у Екатерины Алексеевны Скворцовой, двадцати четырех лет от роду, русской, образование среднее специальное, и была до сих пор какая-то жизнь, если у нее и имелись планы на жизнь будущую, то в ту самую минуту эти планы перестали существовать. В груди у Кати что-то болезненно екнуло. А потом внутри будто затикал некий новый механизм – тук-тук-тук… Как электронные часы. Или подобным образом тикает адская начинка во взрывном устройстве? Да-да, точно, так показывают в кино. Не тук-тук-тук. А именно тик-тик-тик…

Высокий молодой человек стоял на самом солнечном месте. Май выдался на редкость жарким, а Катя как раз сняла защитные очки, чтобы по-быстрому протереть их подолом юбки. Но она видела, что на нее смотрят смешливые зеленые глаза, казалось, что молодой человек ничуть не расстроился от прискорбного факта, что автобуса придется ждать.

Говорят, что от удивительного зрелища у человека отвисает челюсть, сама Катя ни разу не видела, чтобы не фигурально выражаясь, а вполне реально у кого-либо такое происходило с лицом. Но, судя по тому, что молодой человек весело заулыбался, с Катей произошло именно это. Ее взгляд сфокусировался в одной точке, которая почему-то совпала со светло-зелеными прозрачными глазами парня, а нижняя челюсть неумолимо поехала вниз. Катя застыла и пришла в себя, только когда незнакомец, снова весело улыбнувшись, сделал перед ее глазами несколько горизонтальных движений рукой – как делают невропатологи.

– Эй, девушка, вы здесь? – сопроводил свои действия вопросом удивительный молодой человек. – Это всего лишь автобус и всего лишь задержка рейса. Ничего страшного пока не произошло.