Лоу (задумывается, кладет ноги на спинку кровати). Хорошо, при случае повлияю.
Стучат. Входит Ришар.
Мэр (поспешно). Разрешите представить: господин Ришар, член муниципального совета, председатель Торговой палаты и крупный домовладелец.
Лоу. Присаживайтесь. Я теперь понимаю, почему здесь такая поместительная кровать. Можно открыть заседание муниципального совета. Это хорошо, что у вас дома. Человек, у которого недвижимость, всегда движется вперед. Вы как: покупаете или строите?
Ришар. Откровенно говоря, я не покупал и не строил, мне помогло провидение.
Мэр. Не удивляйтесь, господин Лоу, наш друг Ришар убежденный католик, он даже говорит, что верит в бога.
Лоу. Это хорошо, это помогает делать доллары. Но я не понимаю, какая связь между провидением и недвижимостью? У нас в Джексоне люди строят дома богу, это понятно, а вот чтобы бог построил дома человеку, этого я еще не видал.
Ришар. Провидение потому и провидение, что его нельзя предвидеть. До войны я был скромным тружеником. Спросите любого человека в нашем городе, все вам скажут, что я честнейший человек. Потом пришли черные дни оккупации. Я жил одним — надеждой на десант. Немцы не считались ни с какими законами, они отняли дома… у полуфранцузов неарийского происхождения. Мой долг был взять эти дома, сохранить их для Франции и для моих малолетних детей. Да, самому провидению было угодно, чтобы я стал первым домовладельцем города.
Лоу. Вы знаете, я недооценивал французов, я думал, что вы все метафизики, а среди вас имеются деловые люди. Угу. Такое провидение может пригодиться и в Джексоне. Это хорошо, что у вас в муниципальном совете не разбойники, а цвет города.
Мэр. У нас сидели в муниципальном совете настоящие разбойники. Вы знаете, как называется площадь, где находится мэрия? Сталинградская площадь. Разве это не скандал? Я до сих пор не могу свыкнуться с мыслью, что живу на Сталинградской площади! Прежде она называлась площадью Тьера, но эти разбойники, то есть коммунисты, назвали главную площадь города большевистским именем. На новых выборах пять партий, не считая мелких, объединились. У нас оказалось пятьдесят пять процентов голосов. Тогда мы постановили исключить разбойников из муниципального совета. Я вам говорю, это настоящий роман…
Стучат. Входит писатель Рене Вивьен — молодой человек с огромным портфелем.
Это наша знаменитость, молодой писатель Рене Вивьен, он получил за свой роман премию «Этуаль де миди».
Лоу. Вы, значит, пишете романы? И как — приносит? У вас портфель больше, чем у министра, сразу чувствуется, что там пяток самых новых романов. Что же, и это дело! Я лично никогда не читаю — у меня для этого нет времени, но моя сестра в Джексоне буквально проглатывает романы. Она мне иногда рассказывает. Бывают смешные… (Смеется.) Но зачем говорить о пустяках? Сколько экземпляров вы продали, молодой человек?
Писатель. Восемьсот.
Лоу. Маловато. У вас теперь действительно разруха. Ну, ничего, мы вам поможем. Я повлияю. У нас одна писательница написала роман, называется «Яйцо и я». Она продала восемь миллионов. Угу. Там молодожены устраивают птицеферму, целуются и продают яйца. Феноменальный успех! А как называется ваш роман?
Писатель. «Хвост собаки Алкивиада».
Лоу. Глупо и безнравственно. Я хочу вам помочь, но вы все-таки выродились. Собачий хвост — это не название, это пакость. А кто он, этот? Вы сказали фамилию…
Писатель. Алкивиад? Это древний грек. Желая потрясти воображение своих сограждан, он отрубил хвост у собаки, которая стоила семь тысяч драхм.
Лоу. Вы что-то путаете. Наверно, вы любите эту смесь бензина с одеколоном. Мы дали грекам не какие-то жалкие драхмы, а миллионы долларов. Угу. Ваш грек ничего не понимал в рекламе. Рекламу, молодой человек, делают иначе. У нас в Джексоне представитель страхового общества купил дом и сжег его, он нанял негра, чтобы тот кричал среди огня: «Я не застрахован!» — и он уплатил вдове этого негра три тысячи долларов. Угу. А о чем ваш роман? О собаках?
Писатель (обиженно). Я изображаю подсознательный мир раздвоенного мечтателя, который находит подлинную свободу воли в башне из слоновой кости. Мой роман показывает все превосходство психоанализа над мнимой реальностью мира.
Лоу. Удивляюсь, что вы продали восемьсот экземпляров. Из слоновой кости изготовляют несессеры, а не башни. Когда люди попадают в пиковое положение, как вы, нельзя заниматься такими глупостями. Нужно делать ванны, а не писать про собачий хвост. Угу.
Мэр. Наш друг еще очень молод, он не знает жизни. Я ему часто говорю: ближе к народу, к толще, к реальности. Я, как старый социалист…
Лоу. Как? Вы социалист? Но это чорт знает что! Это хуже, чем его собачий хвост! Как вы хотите, чтобы Америка пришла к вам на помощь, когда мэр города чуть ли не коммунист? Глупо и безнравственно.
Дело (мэру). Вы теперь видите, дорогой друг, что нельзя сидеть между двух стульев. Вопрос поставлен прямо: с кем вы — с Америкой или с господами коммунистами? Никакой «третьей силы» нет. Генерал говорит…
Мэр. Погодите, господин Дело! Нельзя из-за партийных страстей срывать план американской помощи. Я хочу объяснить нашему дорогому гостю, что мы все за Америку. Конечно, на свете есть отвратительные социалисты. Я сам читал, как один социалист в Польше публично обнял коммуниста. Но ведь это на востоке, там дикость, тирания, а у нас живут глубоко цивилизованные социалисты. Я первый предложил исключить коммунистов из муниципального совета. Спросите господина Дело: кто удерживает рабочих от забастовки?
Лоу. Но если вы социалист, значит вы покушаетесь на частную собственность?
Мэр. Что вы, господин Лоу! Посмотрите — разве я похож на разбойника? У меня магазин «Дам дю миди»: конфекция, белье, галантерея. Неужели я стану покушаться на самого себя?
Лоу. Почему же вы социалист, если вы порядочный человек?
Мэр. Вы сами сказали, что нам нужны две партии. Господин Дело и господин Ришар стоят за Америку и за генерала. А мы, старые социалисты, мы стоим только за Америку. За ваш факел свободы. За вашу демократию. За ваши доллары. Конечно, генерал рассуждает вполне правильно. Но зачем нам генерал, если мы сами можем сделать все, о чем он говорит? У нас своя старина, свои традиции. Наш народ привык к слову «социализм». Нужно кое-что дать и народу. О чем мы спорим? Только о названии…
Лоу. Название — это мелочь. Мы не хотим вмешиваться в чужие дела. А насчет старины мы с вами еще потолкуем. Здесь у вас имеется лев, откровенно говоря, это уродство, это не лев, а пудель… Впрочем, о делах поговорим потом… Вы правы — дело не в названиях. Молодой человек мог бы назвать свой роман даже «Собачий хвост», но если бы он написал, как молодожены торгуют яйцами, он продал бы в Америке восемь миллионов. Угу. Называйте себя социалистом, если это вам нравится, в общем, вы неплохой мэр. Я расскажу об этом в Джексоне. А поскольку вы тоже за частную инициативу, мы можем выпить еще по одной.
Мэр. Я хочу предложить ответственный тост. Мы знаем, что вся Америка спешит на помощь всей Франции. Но вот великий сын далекого Джексона благодаря счастливой игре судьбы попал именно к нам, и я пью за великодушную руку, которую далекий Джексон завтра протянет нашему древнему городу.
Все чокаются.
Лоу. Где бы достать американские сигареты?
Писатель (высыпает из портфеля не менее двадцати пачек сигарет). Какую марку вы предпочитаете? «Кемел», «Честерфильд», «Лаки-страйк», «Морисон»?
Лоу. Вы что же, такой страстный курильщик?
