– Подумай о чем – нибудь другом, а лучше выпей воды, – Наталья попыталась найти глазами бортпроводника.

– Нет, дело не в том, что мне противно.

Зря он пытается строить из себя мужика. Нет ничего постыдного в принятии правды. Современный человек все чаще видит смерть исключительно по телевизору.

– Нахлынули воспоминания и я, – Артур потер висок – Не смог взять себя в руки.

Наталья не имела права расспрашивать. Артур продолжил сам:

– Мой брат близнец тоже покончил с собой.

– Сочувствую.

Артур смотрел перед собой, как бы провалившись в себя.

Мимо проскользнула бортпроводник Катарина. Долговязый мужчина лет сорока с необычно большим кадыком и зачесанными набок сальными волосами встал у нее на пути, высказал подозрение, что через щель от его иллюминатора исходит ледяной воздух и предположил, что в обшивке самолета может быть опасная для полета трещина.

Две женщины лет сорока пяти пересели с других концов самолета ближе к батюшке. Тот крестил их в воздухе, прикладывал распятие к макушке каждой, и почти беззвучно нашептывал молитвы. Женщины кланялись и целовали батюшке руку.

– Тем, кому не помогает врач, может помочь только вера.

– Ты верующая?

– Для меня церковь не более чем еще одно учреждение психоневрологической помощи для тех, кто склонен верить в сверхъестественное и непостижимое чем в самого себя.

– Я не верю никому кроме себя.

Самолет вновь попал в турбулентность.

– Ну и трясет сегодня, – заметил Артур.

– Под нами гроза.

Артур потянулся вперед, чтобы посмотреть в иллюминатор. Его аромат нечто смешанное от запаха мятного геля для душа с нотками дыма от костра и средства от комаров. Судя по одежде, прежде чем приехать в аэропорт он посетил магазин. На джинсах еще остался заводской проглаженный шов, на кроссовках торчат белоснежные ниточки, заканчивающие швы, а на черной куртке с оранжевым замком осталась пластиковая застежка, которой обычно крепят фирменные этикетки.

– Красиво сверкает.

Наталья кивнула.

– Как будто пузырьки всплывают.

– Точно, пузырьки.

Наталья приспустила плед до колен, ей стало жарко.

– В отпуск.

– Что? – переспросил Артур.

– Я соврала про командировку. Я лечу в отпуск.

– Надеюсь, то, что произошло, не омрачит его.

Неужели она это сказала? Сердце как будто расширилось, пыталось вырваться из костяной реберной клетки.

– Я не врал, но лишнего тоже сказанул, – Артур выглядел виновато. – Дело в моем брате, не нужно было говорить о нем.

– Ты можешь не говорить, если тебе тяжело.

– Нет, наоборот. Наверное, это твои профессиональные чары действуют. Мне хочется рассказать, а с другой стороны не хочу напрягать тебя этим.

– Все нормально. Ты можешь рассказать мне все.

Это звучало так по рабочему, что ей стало неловко.

– Я никогда ни с кем не говорил о нем. Даже сам себе не разрешал о нем думать. Наверное, это трудно понять.

Классическое проявление защитного механизма психики – диссоциация. Возникает с целью отделить себя от неприятных переживаний, воспоминаний. Хотя процесс этот не осознаваемый, индивид может в действительности считать, что вызвал его самостоятельно. Знал бы он, как это ей знакомо и совсем не в профессиональном плане.

– Вы были сильно похожи?

– Внешне как две капли воды, даже старший брат, Володя, путал нас. Но внутри мы были совершенно разными. Я любил фильмы, он читал книги и фанател от истории. Я любил проводить время на улице с друзьями, а он предпочитал быть одиночкой, всегда плевал на любые правила, устанавливал свои даже там, где это выглядело абсурдно. С Володей и мамой они ссорились, никто не хотел уступать своим принципам, а понимал его только я. У нас была очень тесная связь, наверное, как у всех близнецов. А потом я решил уехать вслед за старшим в Москву учиться и работать. Я просил Кирилла поехать со мной, он отказывался, умолял не бросать его, – глаза Артура покраснели. – Самое страшное, что когда я узнал, что он повесился, прошло три часа. Я ничего не почувствовал, ни намека, ни одной мурашки. Целых три часа.

– Мама была рядом?

– Маму за год до этого Батя перевез в Москву, – Артур прервался и сам сообразил, что оговорился. – То есть Володя, я называл его так, когда ушел отец. Ему с женой нужна была помощь с внуками нянчиться. Хочу попроведовать ее, когда буду в Москве.

– Твоему брату нужна была помощь специалиста.

Артур проморгал налитыми глазами.

– Это была наша с Батей вина. Мы считали, что он уже взрослый и сам должен принимать решения в своей жизни. И что если мы не будем нянчиться с ним, это его подстигнет. Клин клином.

– Вы были абсолютно правы.

Артур отвернулся и вытер глаза тыльной стороной ладони.

– Прости, что я немного расчувствовался.

– Ничего, все в порядке.

– А у тебя, умирал кто – нибудь из близких? – повисла неловкая пауза, – прости, вопрос некорректный. Я иногда не думаю, что говорю.

– Ничего страшного. Нет, не умирал.

– Это хорошо. Пусть так будет всегда.

Наталья улыбнулась.

Самолет снова затрясло, на этот раз сильней прежнего. От мощного толчка не закрепленный труп мужчины свалился на пол и, скрючившись, закатился под передние кресла.

К молящимся женщинам присоединилась мать мальчишки аутиста и парень с девушкой с середины салона. Они приложились к руке батюшки, а он в свою очередь громче запел просьбы господу. Его голос был ровным и успокаивающим, как и глаза – голубые с пурпурным отблеском. Им хотелось доверять, в них ощущалась искренность и добродетель.

Бортпроводник Катарина обратилась к Костоправову с просьбой помочь ей поднять тело обратно и закрепить ремнями – при последующей посадке труп мог выкатиться к первым рядам и стать причиной смерти от разрыва сердца особо впечатлительных пассажиров.

Костоправов прошагал мимо них, но затем вернулся, щелкнул гигантскими пальцами у Артура перед лицом.

– Эй, пошли поможешь.

Повеяло резким запахом алкоголя. В кармане его переднего сидения была воткнута наполовину пустая бутылка виски, обернутая в разорванный пакет из магазина дьюти – фри. Насколько Наталье было известно, пить на борту свой алкоголь строжайше запрещено. Бортпроводникам было не до него.

Артур ушел за Костоправовым.

К зажатой в сидении бутылке протянулась маленькая ручонка и рывком выхватила ее. Спрятав ее от отца, сын Костоправова выглянул из – за спинки сидения, чтобы удостовериться, не увидел ли кто. На мгновение они с Натальей пересеклись взглядами.

На нее смотрел Артемка, ее Артемка.

Наталью бросило в холодный пот, каждую клеточку тела пронзил электрический разряд. Это он. Нет, она бы никогда не спутала его серо – голубые глазки, кругленькое личико с ямочками горошинками. Да разве мать может спутать своего ребенка с кем – либо еще? Наталья зажмурилась что есть мочи, слезы выдавились из глаз.

Когда она открыла глаза, Артемки уже не было, как не было и сына Костоправова.

Стало трудно дышать, словно пудовая гиря давила на грудную клетку. Наталья вдыхала сквозь силу.

Этого не могло быть на самом деле. Это просто галлюцинации от стресса. Впервые за полтора года она переступила порог дома. Все вокруг: этот самолет, эти люди, это кресло – все в новинку для нее. Организм просто не готов к резкой смене системы координат. Ей просто показалось.

Стало легче, удалось раздышаться. Через черные непроницаемые облака стали появляться островки света земных городов.

Наталья краем глаза поглядывала на спинку кресла и внутреннее материнское чувство, подавленное разумом, молило о возможности увидеть Артемку еще раз.

***

Труп лежал вниз головой с прижатым подбородком к груди. Бурого цвета язык с тонким слоем налета, похожего на холодец, был виден из отверстия в щеке. От падения с кресла носовая перегородка и вмялась в череп.

Артур уткнул нос в тыльную сторону ладони и отвернулся, вдохнув запах собственной кожи. Пахло журнальной бумагой. Мелкие волоски на запястье щекотали нос.