Роджер всё же вернулся к разговору, когда они уже отдышались и оделись. Джек расслабленно полулежал на ворохе листьев, его рыжие волосы, снова отросшие до лопаток, растрепались и окружали размалёванное лицо.

— Тебе не мешало бы помыться и раскраситься заново, — хмыкнул Роджер, собирая длинные волосы в тугой хвост на затылке. Он редко срезал волосы, и теперь они отрасли до середины спины, спутанные, густые, обрамлявшие его загорелое лицо с грубыми, жёсткими чертами, они придавали ему демонической, жутковатой, болезненной красоты.

— Тебе бы тоже, — Джек улыбнулся ему совершенно по-дружески, насмешливо. — Так ты хотел мне что-то сказать?

— Да. Ральф накормил Седрика. Я не видел сам, но он сознался. Он привёл Уолтера, чтобы я вытащил ему зуб, а значит, в умиральне был. Да и остатки рыбы я там нашёл, когда пришёл глянуть, не помер ли Уолт.

— И как? Не помер?

— Нет, очухался. Похныкал, проспался и пошёл на поправку. Джек.

— А?

— Он мне больше не нужен. Хочешь его?

Джек снисходительно улыбнулся.

— Во-первых, я кусаное не ем. А во-вторых, мне хватает Ральфа и тебя под завязку. Даже, пожалуй, чересчур. Куда мне ещё твоего Уолта?

— Я на самом деле их всех хочу раздать, надоели.

— И Генри? — Джека сложно было удивить, и Роджер был единственным, кому это порой удавалось.

— Нет, его оставлю. Так куда остальных девать? Назад в общак?

— А что? — Джек пожал плечами и поднялся. — Все остальные тоже кусаное не едят. Только ты ешь.

Роджер улыбнулся. Да, он пару раз отобрал себе чужих малышей, в том числе и Генри. Но ведь именно Генри его не разочаровал.

========== 2. Первая охота ==========

«Это не любовь,

Это Дикая Охота на тебя,

Стынет красный сок,

Где-то вдалеке призывный клич трубят,

Это — марш бросок,

Подпороговые чувства правят бал,

Это не любовь,

Ты ведь ночью не Святую Деву звал».

© Канцлер Ги «Дикая Охота»

Ральф не спал всю ночь: пьяный разгул длился до утра, и заснуть под нестройное пение и грохот ритуальной пляски было невозможно. Ральф ютился там, где никто его не заметил бы — в уступе за троном Джека. Джек, в свою очередь, сидел как идол, распрямив спину и мутным пьяным взглядом уставившись на беснующееся племя.

Джек и сам его не видел — всё его внимание было направлено на ритуальные хороводы. Периодически к нему подходили малыши, чтобы набрать ему ещё забродившего фруктового сока, и от одной «чаши» к другой мир перед ним всё больше и больше мутился.

Ральф, разумеется, попробовал поспать, но не вышло: вой и хохот доносились отовсюду с невероятной громкостью. Взвизгивали малыши, которых пьяные охотники грубо и больно щипали за мягкие бока и ягодицы, слаженно стучали копья, задавая ритм танца. Ральф не выпил ни глотка сока, но перед глазами у него плыло.

Под утро, когда половина племени спала вповалку прямо вокруг костра, он незамеченным уполз в пещеру и на четверть часа забылся тяжёлым сном, но вскоре его разбудил Джек — пьяный, злой, с растекающейся по лицу краской. Входя в пещеру, он запнулся о выступ и громко чертыхнулся.

— Джек, чтоб ты знал, я только что заснул, — Ральф сказал это укоризненно, а не язвительно или грубо, но упрёк подействовал на Джека совсем не так, как хотелось бы.

— Тебе, кажется, было велено не разевать пасть в моём присутствии. Или я неправ? А ещё тебе было велено не кормить Седрика. Но ты нарушил уже два моих приказа.

Ральф промолчал — ответить ему, конечно, было нечего. По понятиям Джека он был кругом виноват.

— И ты назвал меня Джеком, — в голосе Вождя послышалась угроза. Он шагнул к Ральфу, опустился на колени и навис над ним, дыша кисловатым запахом бродящих фруктов. — Я ведь велел тебе не называть меня так.

Ральф молча смотрел на его лицо. В темноте за маской плохо было видно, но лицо у него было хищное, какое-то кошачье. Джек вообще стал похож на большую дикую кошку — тигра или ягуара. Присмотревшись, Ральф усмехнулся: ему показалось, что даже зубы у него заострились. С удивительной ясностью перед глазами встала картина, как Вождь украдкой подтачивает зубы камнем, и Ральф тихо засмеялся своей нелепой фантазии.

Смеяться было дурацкой идеей, потому что Джека это взбесило.

— Смеёшься? — спросил он тихо и будто бы совсем трезво. — Смейся.

Сразу после этих слов из темноты на Ральфа обрушился мощный удар. Ральф почувствовал, как лопается кожа на губах и горячая кровь заливает подбородок. Джек ударил ещё два раза, а потом, грубо перевернув, содрал с Ральфа набедренную повязку.

***

Наутро, пытаясь вытереть кровь с лица, Ральф буравил взглядом спину Джека. Тот никогда не щадил Ральфа и даже не задумывался о его ощущениях, но в этот раз он, и правда, перегнул палку. И ему было стыдно — настолько, насколько это было для него возможно. Обвиняющий взгляд из глубины пещеры подливал масла в огонь, и Вождь нервничал. Ральф, конечно, был зануда, моралист и дебошир, но обходиться с ним жестоко было ни к чему.

Наконец, Джек не выдержал и повернулся к нему, морщась при виде его окровавленного лица с чёрным синяком на скуле.

— Ну что ты смотришь на меня?

Ральф насмешливо приподнял брови, и Джек стушевался ещё больше.

— Знаешь, — голос Ральфа сочился ненавистью, и Джек почему-то почувствовал себя беззащитным, — ты мог бы проявить больше логики и наказать Роджера, а не меня. Такое чувство, что во всех бедах племени виноват один я.

— На Роджера не наговаривай, — Джек тоже разозлился из-за своей минутной слабости и раскаяния. — Роджер мой помощник и соратник, опора моей власти, он…

— Он не слушается тебя, — перебил Ральф.— Он берёт себе еды, сколько хочет, он отдаёт свои собственные приказы, он забивает одних малышей до смерти, а других вытаскивает из-под твоих охотников и перекладывает под себя. Ты считаешь, это нормально?

— Да, он позволяет себе лишнего, но он мой друг и почти мой соправитель. Ему можно.

— Почти? Это ты хорошо сказал, что почти. Верно мыслишь. Он же считает себя наравне с тобой, всё это время. Ещё когда Хрюша был жив, считал. Ты что, не помнишь? Как он без твоего приказа убил Хрюшу? Ведь знал, что ему за это ничего не будет. А как он учил тебя правильно загонять копья между рёбер? Он тебя тогда плечом оттолкнул, а ты даже не заметил. Это что, не неуважение к тебе? Я иногда зову тебя по имени и подкармливаю больных малышей — что в этом такого ужасного? А Роджер, между прочим, на твоё место метит. И уже очень давно.

— Не зарывайся, Ральф, — Джек дёрнулся к нему и сжал руку на его горле. Не сильно, не чтобы действительно придушить, ну или хоть напугать, а просто чтобы заставить замолкнуть. Ральф говорил ужасные вещи, и Джек, припоминая множество поступков Роджера, понимал, что он прав. Это-то и было ужасно: Роджер был надёжной опорой, которая теперь расшаталась. — Не зарывайся, или мало тебе сегодня досталось?

— А ты всегда готов добавить ещё, да? — зло спросил Ральф, пытаясь оттолкнуть сильную загорелую руку, но пальцы всё время проскальзывали по краске, размазывая узоры, и ничего не получалось.

— Само собой, — процедил Джек. — Мой приказ всё ещё в силе: сиди молча и не вздумай лезть не в свои дела. Это ясно?

— Ясно, — Ральф наконец оттолкнул сдавливавшую его горло ладонь и прокашлялся.

Джек осмотрел руку с размазанными узорами, прикинул, что примерно также должно выглядеть и лицо, и коротко бросил:

— Принеси воды, глины и угля. Сделаешь мне новые узоры.

Ральф хотел было что-то сказать, но Джек окатил его таким взглядом, что пришлось примолкнуть и выбраться из пещеры. Большинство членов племени разбрелись по своим палаткам, чтобы отоспаться после бурной ночи, и только пара малышей изумлённо ахнула, увидев своего защитника с разбитым лицом.

Ральф взял скорлупку с водой, плеснул на руки и умылся, шипя от боли. Ему горько подумалось: что же, каждый день новые ранки залечивать? Вчера Джек рассадил ему локоть, сегодня разбил лицо. А что завтра?