Помолчав минуту, он тихонько бормочет:

И долго на свете томилась она,

Желанием чудным полна…

- Да и осталась старой девой, дура!

Я смеюсь, а он, удивленно посмотрев на меня, спрашивает:

- Чепуху говорю? Эх, брат, Максимыч,- сердце у меня растет и растет без конца, и будто я весь - только одно сердце!

Мы снова на краю города, но уже на другом, противоположном краю; пред нами - поле, вдали институт благородных девиц, большой белый дом, за высокой кирпичной решеткой в каменных столбах. Черные деревья окружают дом.

- Книжку я ей прочитаю, это меня не убьет,- рассуждает Сашка.Переспектива… чёрта с два! Вот что, брат,- пойду к Степахе… пойду, положу голову на коленки ей и буду спать. Потом - проснусь, выпьем и опять спать. У ней и ночую. А не плохо день сожгли мы с тобой?

Он крепко тискает мою руку, ласково смотрит в глаза мне.

- Люблю я гулять с тобой; и рядом ты и будто нет тебя. Ничему не мешаешь. Это и есть - настоящий товарищ!

Сказав столь сомнительный комплимент, Сашка повертывается и быстро идет назад в город. Руки у него засунуты в карманы, картуз едва держится на затылке, он посвистывает. Такой тонкий, острый, точно гвоздь с золотой шляпкой.

Мне жалко, что он идет к Степахе, но я понимаю - надо же Сашке отдать себя кому-нибудь, надо же ему растратить богатства души своей!

В спину ему уперлись красные лучи солнца и точно толкают парня.

На земле холодновато, в поле - пусто, город тихонько рычит; Сашка наклонился, поднял камень и, размахнувшись, далеко бросает его.

Потом кричит мне:

- До увиданья!