- Знаешь, без тебя я буду несчастным, - он улыбнулся, снова проговорив это немного тихо, будто боясь её испугать этими словами. Голос у Узумаки стал немного охрипшим после некоторой череды поцелуев, но он всё же осмелился заговорить. Он немного отстранил девушку от себя, приобняв её за плечи и пристально посмотрев на неё: - Ты мне очень нравишься, Хината. Можно… приходить к тебе чаще?

Если бы он сказал: «Может быть, будем встречаться?» - было бы слишком банально. Сославшись на это, Наруто высказал то, что так хотел, в немного другом виде, улыбнувшись ей. На щеках девушки загорелся приятный глазу румянец. Коленки её сжались вместе ещё теснее, так что, казалось, немного выступающие косточки на них сильно ударились друг об друга. Руки задрожали, вцепившись в подол белого платья, сжав его, одёрнув немного ниже, словно Узумаки предложил ей нечто непристойное.

- Да…да, конечно, - она счастливо закивала, прильнув к его плечу и прикрыв глаза — так было спокойнее.

Широко улыбнувшись белоснежной улыбкой, он поспешил показать длинным пальцем в сторону ярко-красного заходящего солнца, пропитанного этой городской духотой:

- Теперь оно знает, насколько мы счастливы.

========== Глава 17. ==========

Комментарий к Глава 17.

Очень извиняюсь за долгое ожидание)

Надеюсь, компенсировала это главой ^_^”

Спасибо большое за терпение и за то, что ждёте :)

Приятного прочтения :*

Если человек, измученный жестокой душевной бурей, судорожно сопротивляясь натиску нежданных бедствий, не зная, жив ли он или мертв, всё же способен с бережной заботливостью относиться к любимому существу — это верный признак истинно прекрасного сердца.

(Виктор Гюго «Человек, который смеётся»)

Постепенно день клонился к закату. Как и всегда, последние птицы успевали сообщить своим собратьям о том, что пора ложиться спать, и их свист и пение постепенно затихали. Интенсивность гула машин стихала точно так же, как и звуки жизни от маленьких птичек: их становилось всё меньше, а на некоторых дорогах больше, но пробка замедляла это движение. На улице раздавались крики подвыпившей молодёжи: это Саске ненавидел больше всего в вечере. Однако тёмное время суток, когда постепенно своей тяжёлой ногой ночь наступала на землю, нравилось ему куда больше, чем день. Становилось так прохладно и хорошо, и раскалённое за день солнце, казалось, терпеливо и облегчённо выдыхало летним ветерком на землю. А потом закатывалось и уходило куда-то за горизонт, ожидая следующего утра.

Однако вечер нравился Саске не только по этой причине. Ему нравилось наблюдать в такое время за Сакурой. Частенько она просто подходила к большому окну на втором этаже салона и вставала перед ним, рассматривая заходящее солнце. Тогда оно, это дневное светило, отбрасывало на её нежную, бархатную кожу рыжеватые следы, и тонкие светлые волоски на её руках, совсем незаметные, приподнимались от мурашек, бегущих по телу. В такие моменты её длинные ресницы прикрывались, а глаза, когда она снова открывала их, загорались ярким зелёным светом, освещаемые последними лучами заходящего солнца. Она была такой расслабленной, такой счастливой в этот момент, что Саске, будь он профессиональным художником, непременно стал бы зарисовывать малейшее её движение.

Но Учиха не был ни художником, ни архитектором, ни музыкантом и ни скульптором, чтобы вдохновляться этой прекрасной музой и её светло-розовыми волосами, перламутром отливающими при лунном ночном свете. Внутренне, где-то в глубине души, он запоминал и запечатлевал каждый момент, который она проводила с ним, и откладывал его, будто развешивая картины на стене, где-то в своей душе. От них в самые тяжёлые моменты одиночества, когда она уходила на работу или когда уходил он, становилось гораздо теплее. И Саске непременно знал, что Сакура испытывает то же самое.

В очередной раз она провожала закат, точно прекрасная римская Аврора, и на её коралловых губах появлялась такая лёгкая и еле заметная улыбка. Ступала она такой же лёгкой походкой, как и богиня зари и рассвета, и ноги её казались словно светящимися. Саске казалось, что ещё немного — и вслед за её следами станут распускаться прекрасные розы без шипов и чистые, невинные белые лилии. Она вся, казалось, излучала свет одной только своей кожей, отбрасывая совсем еле заметную тень на широкую кровать, стоящую перед окном. Саске, сидя на ней, рассматривал тонкий и стройный девичий силуэт, повёрнутый к нему спиной, и взгляд его останавливался на узкой спине, скользя точно по прямому и ровному позвоночнику, постепенно переходя к пояснице и округлым бёдрам. Он смотрел на её ноги, длинные и красивые, заострял свой взгляд на распущенных густых волосах, которые так любил перебирать пальцами… и желание в нём снова зарождалось с новой силой, едва он задерживал взгляд на тонких плечах — с одного прямо в это мгновение сорвалась тонкая лямка свободной майки.

Саске мгновенно посмотрел в сторону её плеча, приоткрыв пухлые губы, и девушка, спохватившись, обратила взгляд туда же. Повернув лицо в профиль, она опустила глаза, нервно закусив нижнюю губу. Очевидно, она понимала, что Учиха смотрит на неё, и от этого на её обычно бледных, веснушчатых щеках появился стойкий румянец. Она быстро посмотрела в сторону Саске, виновато улыбнувшись, и поспешила поправить лямку нервным и дрожащим движением пальцев. Они никак не желали слушаться свою владелицу: тонкий кусочек ткани снова соскочил на предплечье, и Саске, сжалившись, поднялся с места, подойдя к ней медленным и осторожным шагом.

Она напоминала пугливую лань: немного шатнувшись в сторону, она широко раскрыла глаза, приоткрыв губы, и поспешила отвести взгляд от Учихи. Её смущало то, что сзади неё стоит взрослый мужчина, и девушка опустила немного голову, закрыв глаза. Оставалось только поддаться ему… хотя Сакура и вовсе не была против. Зелёные глаза снова прикрылись, когда сильная широкая ладонь скользнула вверх по её предплечью, наслаждаясь нежностью кожи, и поправила упавшую лямку… однако ткань снова не удержалась и упала вслед за ладонью, когда Саске провёл вниз, к локтю, рукой. Слегка улыбнувшись, он посмотрел на неё: такая чистая, непорочная, красивая… к ней внутри накопилось столько невероятно жаркой нежности, которую ему хотелось бы выразить не словами, а действиями.

Сакуре было непривычно видеть Саске таким. Как оказалось, у него без ирокеза были чёрные густые волосы, такого насыщенного угольного цвета… и девушка мгновенно словила себя на мысли о том, что была бы не прочь зарываться в них тонкими пальцами. Слегка улыбнувшись, она снова повернула голову в сторону: спиной чувствуя жар его стройного тела, она немного отошла назад, сделав почти незаметный, малюсенький шаг. Однако он был таким сложным для неё, этот шаг… сама бы она ни за что не смогла прижаться в таком виде к Учихе: на ней были совсем короткие шорты, в которых девушка обычно спала, и тонкая майка, а на Учихе, кроме джинсовых бриджей, совершенно ничего.

Сильные мужские ладони поспешили обнять девушку за талию, и Сакура еле заметно вздрогнула. По рукам побежали мурашки, которые ей так отчаянно хотелось скрыть. Сакура уже в который раз пожалела, что на ней не одета кофта с длинным рукавом, благодаря который он не смог бы увидеть этих маленьких предателей на её коже. Несомненно, мужчина заметил: они говорили только о том, что ей были приятны его прикосновения. На губах вновь появилась улыбка — Саске был рад, что она воспринимала его так, как должна была воспринимать, а не боялась и не убегала с криками.

Зарывшись кончиком прямого носа в нежно-розовые волосы на макушке, он тихо втянул их запах. Она пахла фруктами… приятно так, невероятно притягательно, и так, чёрт возьми, невинно, что это мигом давало хлыстом по страсти, начинающей зарождаться в груди Учихи. Аромат, исходящий от её волос, оставлял в душе только нежность, любовь к ней и желание дарить только приятные, совсем медленные ласки. Сакура не должна была бояться его сейчас, вовсе нет. Как бы она ни пыталась убедить себя в том, что Саске не причинит ей вреда, этого не получалось — коленки заметно подрагивали, когда она едва делала лёгкий поворот головы в его сторону.