Костер уже горел. Его разожгла Гуивеннет, пока Китон устанавливал самодельный шампур. Свинья оказалась платой за двухдневную работу на ферме, прилегавшей к аэропорту; его самолет сломался, и он с радостью поработал руками, а фермер с радостью принял его помощь. Хорошо оплачиваемая работа по восстановлению разрушенного в Ковентри и Бирмингеме отвлекла много рабочих рук из графств Средней Англии.

Сделать из свиньи шашлык оказалось не так просто, как думал Китон. Темнота обволокла лес и дубовую рощу; мы зажгли в доме все огни, и уютный свет залил сад, выбранный местом для пикника. Мы сидели вокруг ярко пылавшего костра и мяса, жарившегося на нем, и весело болтали.

Я принес пластинки с танцевальной музыкой, которые мои родители собирали много лет. Заиграл потрепанный старый «Мастерс Войс»[18], мы выпили пива, которое Китон свистнул на аэродроме, и ровное жужжание голосов сменилось истерическим весельем.

В десять вечера мы сняли с огня готовую картошку в мундире и съели ее с маслом, солью и тонким куском почерневшего поросенка. Наевшись, Гуивеннет запела песню на родном языке. Китон, немного послушав, стал подыгрывать ей на губной гармошке. Я попросил ее перевести, но она только улыбнулась, шутливо щелкнула меня по носу и сказала:

– Догадайся!

– Это о тебе и мне, – рискнул я. – Любовь, страсть, нужда, долгая жизнь и дети.

Она покачала головой и облизала палец, который только что заляпала в остатках нашей драгоценной порции масла.

– Тогда что? Счастье? Дружба?

– Ты неисправимый романтик, – прошептал Китон и оказался прав, потому что песня Гуивеннет была совсем не о любви. Она перевела, как могла:

– Я дочь раннего часа рассвета. Я охотница, которая при свете зари… при свете зари… – Она сделала вид, будто что-то энергично бросает.

– Кидает? – предположил Китон. – Бросает сеть?

– …которая при свете зари бросает сеть на лесной поляне и ловит вальдшнепов. Я сокол, который видит, как взлетают вальдшнепы, и загоняет их в сеть. Я рыба, которая… – Она преувеличенно повела из стороны в сторону бедрами и плечами.

– Извивается, – сказал я.

– Сражается, – поправил меня Китон.

– …которая сражается в воде, плывя к большому серому камню, за которым находится глубокое озеро. Я дочь рыбака, который бросает копье в рыбу. Я тень высокого белого камня, под которым лежит мой отец; тень движется вместе с днем к реке, в которой плавает рыба, и к лесу и поляне с вальдшнепом, голубеющей цветами. Я дождь, который заставляет зайца бежать, осыпает росой чащу, останавливает огонь в самом сердце круглого дома. Мои враги – гром и животные земли, которые выползают по ночам, но я не боюсь их. Я сердце моего отца, и отца моего отца. Я как железо яркая, и как стрела я быстрая, и сильная, как дуб. Я – сама земля.

Последние фразы – «Я как железо яркая, и как стрела я быстрая, и сильная, как дуб. Я – сама земля», – она пропела своим сильным голосом, подгоняя слова под мелодию и ритм оригинала. Закончив, она улыбнулась и глубоко поклонилась, и Китон громко зааплодировал:

– Браво!

Пораженный до глубины души, я какое-то время глядел на нее.

– Совсем не обо мне.

– Наоборот, только о тебе, – засмеялась она. – Вот почему я спела ее.

Я счел это шуткой, но она сбила меня с толку. Я не понял. А Китон, несчастный, искалеченный Китон, каким-то образом понял. Он подмигнул мне.

– Почему бы вам двоим не прогуляться по саду? Я останусь здесь. Вперед! – И он улыбнулся.

– Что происходит, черт побери? – тихо спросил я у самого себя. Но встал на ноги, и Гуивеннет тоже вскочила, одернула свой ярко-красный джемпер и, слизнув с пальцев остатки свиного жира, протянула мне липкую ладонь.

Мы вышли к садовой ограде, рядом с которой росли молодые дубки, и быстро поцеловались. Лес за нами шуршал невидимыми лисами или, возможно, дикими собаками, привлеченными запахом жарящегося мяса. Отсюда Китон казался странной сгорбленной тенью, силуэтом, освещенным летящими искрами и пламенем костра.

– Он понимает тебя лучше меня, – признался я.

– Он видит нас обоих. Ты видишь только меня. Он мне нравится. Он – очень добрый человек. Но он не мой наконечник копья.

Лес за нами взорвался движением. Даже Гуивеннет удивилась.

– Быть может, это волки или дикие собаки, – сказала она. – Мясо…

– В лесу нет волков, я уверен, – ответил я. – Вепрь, да, я видел его, и еще ты говорила о диких медведях…

– Не все животные приближаются к опушке, тем более так быстро. Волки охотятся стаями. И стая обычно держится в глубине леса, в самых диких местах. Им нужно много времени, чтобы добраться досюда. Возможно.

Я посмотрел в темноту; ночь, казалось, что-то угрожающе шептала. Вздрогнув, я повернулся к саду, к Гуивеннет.

– Давай вернемся назад.

Я не успел договорить, как темная тень Китона вскочила на ноги.

– У нас гости, – крикнул он, приглушенно и встревоженно.

Через деревья, сгрудившиеся около изгороди, я увидел огоньки факелов. В тишину дикой ночи вторгся громкий топот приближающихся людей. Мы с Гуивеннет бросились к костру, под защиту света, льющегося из кухни. За нами, там, где мы стояли мгновение назад, уже виднелись огни. Они окружили сад, и мы ждали, пытаясь понять их природу.

Внезапно прямо перед нами раздалась та самая странная мелодия, которую играли Джагут на тростниковых дудках. Гуивеннет и я быстро обменялись радостными взглядами, и она сказала:

– Джагут. Они пришли опять!

– Как раз для того, чтобы прикончить нашу свинью, – уныло сказал я. Китон же буквально примерз к земле от страха, испуганный безмолвным ночным вторжением странных людей-призраков.

Гуивеннет пошла к воротам, чтобы приветствовать их, что-то крича на своем странном языке. Я взял из костра головню и ждал, держа ее как факел. Дудка продолжала выводить приятную мелодию.

– Кто они? – спросил Китон.

– Джагут, – ответил я. – Старые друзья, новые друзья. Бояться нечего…

И тут я сообразил, что мелодия остановилась. Гуивеннет тоже остановилась, в нескольких шагах от меня, и внимательно вгляделась в мелькающие в темноте огоньки. В следующее мгновение она повернулась ко мне: бледное лицо, глаза и рот широко открыты; радость сменилась внезапным ужасом. Она шагнула ко мне, с моим именем на губах, я бросился к ней, протянул к ней руки…

Раздался странный звук, похожий на свист ветра, хриплый и немелодичный, за ним – звук тяжелого удара. Задыхающимся голосом крикнул Китон. Я посмотрел на него. Согнувшись и схватившись за плечо, он быстро шагнул назад, от боли крепко зажмурившись. Мгновением позже он упал на землю, широко раскинув руки. Из его тела торчала трехфутовая стрела. «Гуин!» – заорал я, отрывая взгляд от Китона. И потом весь лес вокруг нас взорвался огнем, вспыхнули стволы деревьев, ветки, листья; сад окружила огромная стена ревущего пламени. Через огонь проскочили две темные фигуры, свет отражался от металлических доспехов и коротких мечей. Увидев нас, они на мгновение заколебались, и я успел их рассмотреть. Один носил золотую маску ястреба, через прорезь забрала сверкали глаза, уши поднимались как небольшие рога на короне. На втором был серый кожаный шлем, широкие ремни стягивали щеки. Ястреб громко засмеялся.

– Боже мой, нет!.. – крикнул я, но Гуивеннет заорала:

– Вооружайся! – и метнулась к задней стене дома, туда, где было сложено ее оружие. Я побежал за ней, схватил свое копье с кремневым наконечником и меч, подарок Магидиона.

Мы повернулись – лицом к ним, спиной к стене, и посмотрели на отвратительную банду вооруженных людей; темные силуэты проскакивали через горящий лес и распространялись по саду.

И тут два воина побежали на нас, ястреб на меня, второй – на Гуивеннет.

Я едва успел поднять копье и ударить им; потом все слилось в одно неясное пятно: сверкающий металл, темные волосы, потное тело; он отражает мой удар маленьким круглым щитом, бьет меня сбоку в голову тупым эфесом меча; я падаю на колени, пытаюсь подняться, но щит опять бьет меня по голове, и я с размаху ударяюсь о землю, сухую и твердую. Следующее воспоминание – он сунул копье мне под мышки и связывает руки за спиной, и я чувствую себя индюком, предназначенным для продажи.