Одна лишь мысль, что все эти годы она жила рядом с самой ядовитой из змей, вызывала у нее желание извергнуть наружу содержимое желудка. Ее ненависть к Маот невозможно было выразить никакими словами. Как бы ей хотелось собственноручно задушить эту дрянь! Самые ужасающие из пыток, какие только имеются в арсенале палача, казались ей слишком мягкими для такой гнусной злодейки.

– Франсуа, милый мой, дорогой Франсуа, эта гадюка, которую вы любили, которую почтили своими милостями и великодушием, тайком хладнокровно лишила вас жизни. Я ненавижу ее, как же я ее ненавижу! Пусть она будет проклята, пусть она вечно горит в аду!

С этими словами Беатрис подошла к кабинету[31] из розового дерева с опаловыми, бирюзовыми и аметистовыми инкрустациями и вынула из верхнего ящичка написанную на перламутре миниатюру с портретом ее мужа. Она принялась с безумной страстью целовать этот портрет, а затем, содрогаясь от рыданий, повалилась на мягкий ковер, устилавший пол в ее прихожей.

Мартина, войдя ранним утром в комнату своей хозяйки, огорченно заметила:

– О, мадам, у меня просто сердце кровью обливается, когда я на вас смотрю. Господи милостивый, как же это несправедливо к вам! Эта негодяйка, эта… мерзость, умереть ей без покаяния, и пусть она тысячу смертей переживет, прежде чем сдохнет.

Мартина действительно обожала баронессу-мать, которой служила с ее пятилетнего возраста. К тому же она знала, что в ее возрасте и с ее неловкими от старости руками она не сможет найти себе другое место. Прекрасно понимая, что ее помощь хозяйке с туалетом и прической не так хороша, как надо, она старалась развлекать баронессу, искусно смешивая советы, полные здравого смысла, забавные истории и немного тонкой лести. Баронесса благоволила ей, предоставляя жилье в дополнение к скромному жалованью. Кроме того, мадам Беатрис была благодарна и признательна ей. Мартина знала, что в завещании баронессы значится и ежегодная сумма для нее – скромная, но вполне достаточная. Будучи хитрой исключительно в силу необходимости и лишенной какой-либо злости, Мартина все же вела себя с неизменной живостью и резвостью, иногда задевая тех и других своим резковатым, но довольно забавным язычком, а иногда умело используя доверительный тон. Но тем не менее она очень разволновалась, увидев заплаканные глаза своей хозяйки.

– О, мадам, что я могу сделать, чтобы поднять вам настроение?

– Ничего, моя хорошая; невозможно вернуть назад то, что уже прошло. Мне показалось, что я в плену ужасного ночного кошмара, из которого неизвестно как выбраться. Но это уже прошло. Что говорят о маленьком Гийоме?

– Он настойчиво просил позвать маму. Мадам Агнес объяснила ему, что та очень утомилась, ухаживая за ним во время болезни, и теперь отдыхает у одной из своих подруг, где проведет довольно долгое время. Мадам Агнес проявляет к своему племяннику столько нежности и деликатности.

– А что Эсташ?

Зная, что баронесса-мать не особенно благоволит к своему зятю, Мартина постаралась, чтобы в ее ответе звучало плохо скрытое раздражение. Она надеялась, что это понравится ее хозяйке.

– Ну… Монсеньор Эсташ… остается монсеньором Эсташем!

В самом деле, на губах баронессы де Вигонрен появилась тонкая улыбка. Затем мадам Беатрис вспомнила о другом деле, требующем немедленного решения:

– Мартина, ты помнишь этого отъявленного плута – фермера Фирмена Гуарда? Того, который попытался меня надуть, без сомнения приняв за глупую гусыню, которую можно безнаказанно общипать?

– А как же! По его словам, град, который выпал в марте, побил вашу пшеницу, и поэтому он не может выплатить вам денег. Вы ловко тогда срезали этого негодяя! Этот еще хуже своего отца, который теперь удалился от дел… Подать вашу голубую котту[32], мадам? А какую верхнюю одежду[33]?

– Выбери сама, моя хорошая, мне сейчас совершенно не до этого.

Ласково взяв хозяйку за руку, Мартина повела ее к одному из стульев, стоящих вокруг столика в прихожей, посоветовав:

– Присядьте, милая мадам, я сейчас всем займусь.

Она подошла к камину и, скрыв гримасу боли, наклонилась и подложила в очаг два больших полена, заявив:

– Ох и отругаю я этих слуг! Дров меньше некуда. Им надо как следует растолковать, как относиться к своим обязанностям. Лентяи до мозга костей. Ворон считать, набивать себе брюхо или забавляться – это они великие мастера!

– Не надо их ругать, это я ночью замерзла до костей.

– Неужели вы переживали из-за этого мерзкого прохвоста Гуарда?

– Кстати, несмотря на постоянную ложь и увертки, он проговорился об одной важной вещи. Это были единственные слова правды, которые он произнес. У Эсташа есть некое пристанище в Ножан-ле-Ротру, так сказать, «чтобы заниматься делами»; оно находится в самом конце улицы Роны.

– Неужели он никогда об этом не упоминал? К примеру, в разговоре с мадам Агнес?

– Не думаю. Готова спорить, что моей дочери ничего об этом не известно. К тому же я не желаю с ней об этом говорить.

– Ооооооох!

Баронесса тут же уловила намек Мартины:

– Да, мы думаем об этом одно и то же, так как дела моего зятя совершаются в Париже, иногда в Ле-Мане или в Ренне.

– Неужели он содержит какую-то мерзавку? Или у него там случайные интрижки?

– Признаться, мне самой очень хотелось бы это знать. Ты только представь себе… Вдруг какая-то девка родит от него ребенка! Такой простоватый сеньор, как Эсташ, может оказаться лакомой добычей для искательницы покровителей… Ну уж нет! Его деньги перейдут по наследству или к его сыну, или к моей дочери. И ни к кому больше.

– Этим, пожалуй, объясняются и его частые посещения Ножана. Он находит удовольствие в том, чтобы проводить время в тавернах, щедро одаривая веселых девиц. Со всем моим почтением, мадам.

– Ты вовсе не оскорбила меня этими словами, так как я пришла к тем же самым выводам. Если б я не опасалась быть узнанной или столкнуться с ним нос к носу…

– О, ради бога, мадам! Нет-нет! Вам – и вдруг шпионить… никогда! Я сама отправлюсь туда: погляжу, что да как, поболтаю с разными людьми… Это же подумать только: наставить рога мадам Агнес!.. Жирный боров, который умеет поддержать беседу, не лучше вьючного мула. Это грубое животное просто не понимает, какое счастье ему выпало, – продолжала браниться Мартина, к полнейшему удовлетворению баронессы. Мадам Беатрис благодарно взяла ее за руку.

– Мартина, ты для меня так драгоценна… Что бы я делала без тебя?

– Вы для меня, конечно, еще более драгоценны, мадам. Что бы со мной без вас стало? Мне страшно даже думать о таком.

И она шепотом добавила, причем совершенно искренне:

– Мадам, я старуха, у которой нет ни единого су и нет другой семьи, кроме вас. О, я знаю, что скверно служу вам. Вы такая прекрасная, такая благородная дама… Другие бы меня давно уже прогнали – и не испытывали бы никаких угрызений совести, не подумав о том, что мне осталось только побираться на паперти. Вы не думайте, мне самой все это прекрасно известно.

– Ну что ты, моя хорошая… Кроме моей дочери, ты единственная, на кого я могу рассчитывать. И ты тоже не думай, будто я об этом не знаю. Распорядись, чтобы приготовили легкую повозку, Ножан находится в добром лье отсюда. Ты отправишься туда под предлогом, будто я послала тебя за покупками. Впрочем, чтобы не возбуждать чужого любопытства, купи там каких-нибудь безделушек, что сама выберешь. Возьми дюжину серебряных денье из коробки, там, на столе. Угости стаканчиком вина кого-нибудь в тавернах, которые посещает этот глупец Эсташ. Мне этот тупой хлыщ всегда был решительно невыносим! Ах, если бы у него не было столько денег… Бедная моя Агнес вынуждена терпеть рядом это ничтожество. Он даже в постели ни на что толком не способен!

– Я помогу вам одеться и поспешу в Ножан.