Девушки вынесли блюда, и начался пир. Сидящему на возвышении Ру поднесли гигантский роговый кубок, и он сделал глоток. Диме тоже вручили рог, и он отхлебнул сладкий ягодный напиток. Неплохо, градусов пять будет. Или восемь. Потом ему предложили морепродукты — сушёные креветки, вяленые мидии и рыбный бульон с кореньями. Потом на камень, выступающий в роли стола, водрузили блюдо с жареным оленем. Румяная корочка сочилась ароматным жиром, густо запахло пряными травами, и у Димы заурчало в желудке. Он ел всё, что ему давали, пил из бездонного кубка и смотрел в чёрные глаза вождя. Тот белоснежными зубами обгладывал оленью кость и тоже пялился на Диму, изредка закидывая в пасть что-то с лопуха.
Дима стремительно пьянел — и от ягодного напитка, и от игры в гляделки. Он присмотрелся к царской закуске и обиженно спросил:
— А мне поганок?
— Гыр? — переспросили его.
После эмоциональной тирады о нарушении законов гостеприимства девушки наконец поняли, чего он просит, и подали ему грибы. Дима демонстративно высыпал угощение в рот и проглотил не жуя. Запил ягодным винишком и победно рыгнул. Девчонки рассмеялись и зашептались между собой. Белокурая принцесса повысила голос и начала бить в бубен громче.
Вождь встал, огромный как гора, и заслонил Диме солнце. Обвёл женский коллектив пытливым взглядом и выцепил молоденькую девицу с копной дредов на голове. Торжественно, под песнопения и тарахтенье бубна, он подвел её к Диме и протянул ему смуглую девичью ручку:
— Гыр фыр!
Прямо как отец на свадебной церемонии в церкви. Дима вскочил и дрожащим голосом заявил:
— Я не буду жениться. Что за дела вообще…
Все замолчали, бубен стих. Стало слышно, как волны бьются о берег у подножия мыса. Стало слышно, как кричат гагары в ущельях скал и как неутомимая старушка тюкает своим каменным зубилом где-то на западном побережье фьорда.
— Нет-нет, это совершенно невозможно, — повторил Дима, убирая руки за спину, чтобы ему не вручили невесту. — К тому же она несовершеннолетняя, Роскомнадзор не одобряет.
— Гыр, — ответил Ру, словно признавая весомость аргумента.
Он отпустил девицу с дредами и пошарил глазами в толпе. Девушки подобрались, как новобранцы на плацу. Дима замер от ужаса. Ру вывел в круг другую девушку, не такую смуглую и не такую молодую. Взял её руку и снова протянул Диме.
— Нет, — твёрдо сказал Дима, — ни за что.
Ру выбрал ещё одну невесту. На этот раз схватил не глядя первую попавшуюся. Попалась пожилая матрона с удивлённым лицом. Может, она и не собиралась замуж, но перечить вождю не посмела. В чёрных глазах Ру сверкала сталь, до изобретения которой оставалась не одна тысяча лет. Дима стоял как истукан, а Ру тыкал его в живот сухонькой ладошкой матроны. Дима не выдержал:
— Ну, в самом деле, Ру! — взвыл он. — Я не могу на ней жениться! Я вообще не могу жениться! Я понял это ещё в четвертом классе, когда пытался замутить со Светочкой Зайцевой. Я не создан быть мужем, понимаешь? У меня другое предназначение в этой жизни!
— Гыр-гыр-гыр! Фыр-фыр-фыр! — заорал вождь. Потом набрал в лёгкие воздуха и прорычал нечто совсем несусветное: — Пуу-пуу, хрям-хрям-хрям!
Такого Дима ещё не слышал. В отчаянии он закрыл лицо руками. Всё пропало, этот мужчина никогда не будет с ним. Чудовищная ссора на почве разности менталитетов.
— Я слышал, у северян есть обычай предлагать своих жён геологам, — всхлипнул он, — нефтяникам всяким, путешественникам… И если кто откажется, то это смертельное оскорбление и позор навсегда. Но я не могу, не могу! Мне самому нужен му-у-уж…
— Гыр, — презрительно припечатал Ру.
— К тому же эффект бабочки! — вспомнил Дима. — Ты в курсе про эффект бабочки? О, это страшная вещь! Я сейчас с кем-то пересплю, а потом динозавры подохнут… а свалят всё на меня…
Шатаясь от вина, грибочков и душевного расстройства, Дима побрёл к своему вигваму. Заполз в душную нору и упал на меховую перину, заливаясь слезами. К нему пришла Му, села рядышком и принялась гладить по вздрагивающим плечам. Добрая толерантная Муму…
***
Отревев и пережив острый приступ саможалости, Дима собрался на прогулку. Не везёт в любви, повезёт в профессиональной деятельности. Он обвешался фотопринадлежностями с головы до ног: у правого бедра на перекрёстном ремне болталась зеркалка с зумом, у левого — сумочка с объективами, за спиной — карбоновый штатив. Ноги он защитил военными наколенниками, а на пузо повесил цейсовский бинокль. Дима любил выбирать в бинокль удалённую натуру. Самого главного глазами не увидишь, правильно сказал Экзюпери. Для этого есть бинокли.
Чувствуя себя терминатором, злым и неуязвимым для насмешек, Дима вылез на свет божий. Женщины куда-то разбрелись, лишь три молодицы мыли посуду после свадебного застолья. Или вязали детские пинетки, или делали друг дружке маникюр. Раскрыв рты, они уставились на Диму, одетого в сногсшибательный наряд, и расплылись в улыбках. Загыркали, как обычно, что-то милое и кокетливое. Вроде, не сердятся, что он отказался на них жениться. Спасибо и на том.
Первым делом Дима проверил Гростайн. Портал выглядел как мёртвый кусок породы, но, приложив руки к его тёплому боку, можно было почувствовать приятную вибрацию, словно внутри мурлыкал котёнок. Скоро начнётся северное сияние: голова немного кружится и гудит. Хотя, учитывая дегустацию ягодных и грибных деликатесов, с головой всё было неплохо, работать можно.
Дима потратил два часа, чтобы сфотографировать загадочное сооружение. Он снял десятки крупных и мелких планов, каждую трещинку и каждый символ на идеально гладкой поверхности входа. К нему прилетели любопытные птицы, похожие на современных голубей, только мелкие, худые и с хищными клювами. Их тоже пришлось сфотографировать, пусть орнитологи порадуются. Птички беззаботно скакали вокруг Димы и клевали вошек в песке. Пришли два рогатых оленя, задумчиво постояли и навалили большие кучи навоза. Дима прогнал засранцев, отшлёпав их по толстым пушистым задницам. Понятно теперь, почему на пляже воняет. Оленей он фотографировать не стал, они ничем не отличались от тех, что табунами носятся по трассе Е-6. Эволюция их не затронула.
Устав от съёмок, Дима уселся спиной к порталу и достал пузырёк «Хеннесси», купленный в дьюти-фри. Самое время открыть бутылочку и отметить приход новой жизни, которая начнётся после публикации снимков. Деньги, слава, любовь красивых мужчин, зависть коллег, интервью в программе Познера, развороты в «Нэшнл Географик». Сделав щедрый глоток, он зажмурился и подставил лицо солнцу. Перед глазами всё ещё плавали символы Гростайна, иероглифы, закорючки и пиктограммы. Может быть, профессор Олафсон ошибается, и нет в них ничего таинственного. Может, это обычные «Здесь был Вася» или «Саша+Маша», просто написанные на древних забытых языках? Дима улыбнулся и подобрал подходящий острый камешек. Лег на землю и, чтобы не портить внешний вид будущего музейного экспоната, нацарапал в самом низу: «Дима». Получилось коряво, но здорово. Хлебнув ещё коньяка, Дима добавил: «+Ру». Никто и никогда не заметит этих царапок, Дима вернётся в двадцать первый век, а где-то в глубокой древности, в каменном веке, останется его автограф — свидетельство путешествия во времени и неудачного любовного романа. Ах, Ру, почему ты такой бессердечный?
Обозрев местность в бинокль, Дима наметил объекты для съёмки: старушка с зубилом на бараньем лбу, посёлок с островерхими жилищами, водопад на скале, кухонная глиняная утварь, ожерелья, ножные браслеты и, разумеется, портреты всех женщин, которые согласятся позировать. Снять Ру вряд ли получится, вождь снова куда-то исчез. Неуловимый и прекрасный, как мечта.
К вечеру Дима забил фотографиями сто двадцать восемь гигов на флешке и разрядил все аккумуляторы. Гростайн начинал тускло светиться.
***
Дима освежился под водопадом и спустился в посёлок как раз к ужину. С собой он захватил бутылку коньяка, на дне которой ещё плескалось. Женщины хлопотали у стола и жестами позвали его разделить трапезу. Давешний олений бок выглядел сочно и соблазнительно, запах дразнил аппетит, и у Димы потекли слюнки. Он устроился на кочке рядом с Му: он знал её лучше других и ценил за то, что она не лезла к нему в штаны без приглашения. Целовать целовала, а больше ни-ни. Воспитанная девушка — редкость в первобытном племени.
