Свечка догорела, она нашла вторую.

К моменту, когда догорела и эта, в бутылке уже ничего не осталось, но Аня не чувствовала себя пьяной. Она помнила, что первая электричка должна пойти на Москву около пяти утра.

И успела на нее.

В пустом вагоне Аня слегка вздремнула и очнулась секунда в секунду, как только электричка остановилась на платформе Курского вокзала.

Метро уже работало. Аня вышла на «Бауманской», откуда неторопливо двинулась к Разгуляю. Дом, где она когда-то встречалась с Соболем, нашла сразу, так же, как и вход в него. И так же без раздумий, уверенная, что не ошибается, остановилась у обитых клеенкой дверей и нажала на звонок.

Было около семи утра. За дверью послышались шаги и женское, спросонья, недовольное бурчание.

Аня сбросила с плеч ветровку, и она повисла на перилах лестницы. Когда затрещали открываемые замки, Аня вытащила из-за пояса нож, выдернула его из полотенца и спрятала клинок за спину.

Дверь открыли без вопросов, словно Аню ждали.

Заспанная молодая женщина глянула на Аню удивленно.

— Рябикова. Олега, — отрывисто потребовала Аня.

— Кого?! — удивилась женщина. — В такую рань и…

— Нет! — крикнула Аня. — Соболя! Соболя!

— А! Но ведь Соболь…

Головой вперед Аня бросилась в квартиру, сбила женщину с ног и, точно зная направление, влетела в комнату.

Молодой мужчина уже приподнялся с дивана, когда Аня с размаху ударила его ножом в левый бок.

На свое счастье, он не спал и не был с похмелья. Тренировки оперативного работника тоже сыграли свою роль, в последний момент он отбил от себя смертельный удар — клинок лишь скользнул по ребрам, вспарывая кожу. Кровь хлынула на простыни.

— А-а! — дико заорала женщина, а мужчина уже встал на колени, изготовившись отразить вторую атаку. Он сумел отбить ее, почти не пострадав.

Нож лишь рассек ему левое предплечье, но правой рукой он схватился за лезвие, вывернул его и тут же ударом кулака в челюсть отбросил Аню к стенке.

— Это не Соболь, дура! Это не Соболь!

От второго удара в висок Аня потеряла сознание.

Грузная женщина в униформе с лязгом открыла перед Аней железные двери и слегка подтолкнула ее в спину.

— Входи.

Аня шагнула и тут же остановилась. Дружный хор веселых голосов приветствовал ее:

— Новенькая! С прибытием, дорогая! Да какая молодая! Просто Золушка!

Аня стояла на пороге и молчала.

Юркая женщина с проседью в смоляных волосах подскочила и напористо спросила:

— Знаешь ли хоть, куда прибыла?

Аня не ответила.

— Поздравляю, Золушка! Тебя имеет честь принимать Бутырская тюрьма! Женский следственный изолятор!

Аня молчала.

— Ты что, в ступоре? Заколодило тебя? Бывает, не боись!

Аня не двигалась.

— Все, дамочки! Спокойно! Дайте Золушке отойти! Ложись сюда! Наше главное занятие — лежать! Кто год лежит, а кто два, а то и поболее.

Дверь с лязгом захлопнулась.

— Со мной рядом бедовать будешь, — сказала юркая заключенная. — Меня Настеной зовут. Ложись и отходи.

Аня послушно легла, бессмысленно оглянулась. Товарок было дюжины две. Под потолком — небольшое зарешеченное оконце, вдоль темных стен на веревочках — тряпочки, чулки, бельишко. Душно, сыро, тесно. Аня закрыла глаза.

Сколько она пролежала в бесчувственном состоянии, Аня определить не могла, но когда открыла глаза, в камере было тихо.

— Не спишь? — тихо спросила Настена.

— Нет.

— Соображать можешь или еще в ступоре?

— Не знаю.

— Значит, можешь. Плохо твое дело, Анюта. Хоть этот опер и живой остался, но попорола ты его изрядно. А опера ножом уделывать — так лучше в президента Горбачева стрелять. Они, менты, этого не любят.

— Я его все равно убью, — без эмоций сказала Аня.

— Убьешь, хорошая моя, убьешь! Только поначалу отсюда выскочить надо. А накрутят тебе на полную катушку! Слушай, ты в психушке, в нервном отделении, часом, не сидела?

— Да. Этой зимой. До того, как рожала.

— Слава Богу! — Настена повернулась на бок и прижалась губами к ее уху. — Как следователь вызовет, сразу скажи, где сидела, чтоб они туда запрос сделали! Сразу! Молодая ты! Но не будь дурой — подкоси немного! Только не чересчур! Тупость баранью изображай! Вот как пришла сюда заклиненная, так и держись! Не увлекайся, идиотку не корчи, а замедленно реагируй на все! Врачи тебя пожалеют, они интеллигентные, гуманные ребята, а ты красивая да молоденькая! Их, врачей, понятно, не надуешь, так они сами ментов надуют, если захотят! Тогда получишь психушку, а там тебя не больше чем пару лет продержат! А иначе получишь зону в лагере с чертовым сроком или здесь, под следствием, проторчишь! А так у тебя самый смак получается — роды, в психушке была да родители умерли от ментовской руки!

— Откуда ты знаешь?

— Здесь ничего не скроешь! Слушай меня, я уж не первый раз гремлю! Со мной не бойся ничего.

Аня почувствовала, как Настена нежно расстегнула ей «молнию» на джинсах и мягкой тонкой рукой полезла между бедер.

— Ты такая славненькая, Золушка, тебе хорошо будет, никто тебя не тронет, не обидит, и со мной будь поласковей. Тогда выйдешь отсюда, сменишь эти стенки мокрые да решетки на почти нормальную теплую больницу. Все лучше! И на свободу побыстрей вырвешься, здоровья больше сохранишь, тебе ведь еще жить да жить!

Сопротивляться ей у Ани не было никаких сил.

Через месяц, а может, чуть побольше могучий веселый мужчина глянул игриво на Аню, потом на своих друзей в халатах и сказал голосом тамады:

— Ну что ж, господа! По-моему, диагноз очевиден! Вялотекущая шизофрения, сумеречное состояние души, астения, что объясняется мощным стрессом. Будем лечить красавицу! Как, Анечка, согласна подлечиться?

— Да, — подумав, выдавила из себя она.

— Убивать на данный момент никого не хочешь?

— Нет. Не хочу.

— Вот и чудесно.

«Все равно убью гада, — спокойно подумала Аня. — Рано или поздно, но найду и убью».

Часть третья

1

Темные глаза на эбонитовом лице начальника охраны ничего не отражали, когда он медленно проговорил:

— Если вас интересует мое мнение, миссис Саймон…

— Интересует, Поль, — коротко сказала Анна.

— Тогда я бы сказал так: мне этот человек не нравится.

Анна помолчала, перебирая на столе листы донесений, которые раз в неделю в течение полутора месяцев присылало ей детективное агентство Локвуда. Полтора месяца с Виктора Алексеевича Витюкова (условно его называли — Домино) не спускали глаз ни днем, ни ночью.

— Если верить Локвуду, Поль, то наш подопечный вел жизнь праведную… Ничем, правда, не занимался, слонялся по Брайтон-Бич, контактов с криминальными группами не было… Вел, можно сказать, ангельский образ жизни.

— Вот именно, миссис Саймон. Так не живут в его возрасте.

Она засмеялась.

— Живут. Он русский мужик. Один из наших литературных героев, Поль, был некий Обломов. Он жил, круглыми сутками ничего не делая. Лежал на диване, и все. А наш Домино все-таки выползал в город, ездил развлекаться на Кони-Айленд. Это достаточно большие затраты энергии.

— Я, конечно, не знаю, кто такой мистер Обломов и как он жил, — сосредоточенно ответил Поль, — но молодой мужчина так жить не может, будь он американец или русский. Его даже женщины не интересовали. Если нет работы, нет никакого занятия, то должна быть хоть какая-то цель…

— Можно жить и без цели.

— Да, — согласился Поль. — Можно. Но тогда нужно чего-то ЖДАТЬ.

— Как вас понять, Поль?

— У меня такое ощущение, что он чего-то ждал. Ждал все эти полтора месяца, пока служба Локвуда по вашему заказу вела за ним наблюдение.

— Может быть… Хотя праздное ожидание — основная черта русского народа. Там все время чего-то ждут, не отдавая себе отчета, чего именно. — Она повернулась к молча сидевшему Джорджу и спросила: — У вас какое мнение, Джордж?